Он постарался забыть Иду и все прочее, кроме аген­тства «Раш-Гаддис» и шестерых мальчиков, похожих друг на друга. Явилась всего лишь бывшая регистратор­ша агентства «Раш-Гаддис», сказал он себе. Мы сядем рядком и поговорим ладком и, может, мне удастся по­нять, что же там, черт побери, произошло.

Фасслер отвернулся от окна и нахмурившись, посмот­рел на часы.

Открылась дверь и в светло-синей униформе, засунув руки в карманы, вошла Фрида Малони.

- Доброе утро, - двинувшись ей навстречу, сказал Фасслер. - Как поживаете?

- Спасибо, отлично - одарив улыбкой и Либермана, надзирательница скрылась за закрывшейся дверью.

Положив руки Фриде Малони на плечо, Фасслер рас­целовал ее в обе щеки и отвел в угол, что-то объясняя ей. Ее было почти не видно из-за его спины.

Откашлявшись, Либерман сел, придвинув стул побли­же к столу.

Перед его глазами предстало то, что он не раз видел на фотографиях: совершенно обыкновенная женщина средних лет. Седеющие волосы, разделенные пробором, обрамляли лицо, несколько завиваясь на концах. Беле­сая кожа с сероватым нездоровым оттенком, широкая челюсть, вялый рот. В глазах, несмотря на усталость, чувствовалась решительность. В тюремной одежде Фри­да Малони напоминала, скорее, уборщицу или дежур­ную официантку. Может, когда-нибудь, подумал он, мне и доведется встретить монстра, который и выглядеть будет как монстр.

Положив руки на толстую деревянную поверхность стола, он сделал усилие, чтобы прислушиваться к словам Фасслера.

Они расселись за столом.

Он смотрел на Фриду Малони, а она, пока Фасслер отодвигал стул напротив, тоже рассматривала его, оце­нивающе сузив водянисто-голубые глаза и сжав в нитку тонкие губы. Она кивнула, садясь.

Он кивнул ей в ответ.

Одарив Фасслера мимолетной благодарной улыбкой, она, поставив локти на подлокотники кресла, стала ба­рабанить подушечками пальцев по столу, сначала одной руки, а потом другой, очень быстро и суетливо, после чего положила ладони на стол и застыла, уставясь на них.

Либерман тоже не сводил с них глаз.

- Итак, сейчас, - Фасслер, сидящий справа от Либермана, изучал циферблат часов, - двадцать пять ми­нут двенадцатого. - Он посмотрел на Либермана.

Либерман смотрел на Фриду Малони.

Она тоже уставилась на него. Ее выщипанные брови приподнялись

Он почувствовал, что не в силах вымолвить ни слова. В горле у него стоял комок, мешая перевести дыхание - он думал только об Иде. Гулко колотилось сердце.

Фрида Малони облизнула нижнюю губу, посмотрела на Фасслера, опять перевела взгляд на Либермана и сказала:

- Мне нечего сказать об этих делах с малышами. Я сделала счастливыми массу людей. И мне нечего сты­диться. - Она говорила с мягким южно-германским акцентом, который был куда приятнее, чем лающее дюс­сельдорфское произношение Фасслера. - И что бы там ни считало Объединение Друзей, - презрительно сказа­ла она, - у меня больше нет друзей. В противном случае, я бы тут не сидела, не так ли? Меня бы перебро­сили в другую Америку, - ее глаза расширились, - где я бы вела очень хорошую жизнь. - Она щелкнула у головы пальцами поднятой руки и движением торса спа­родировала типичные латиноамериканские ритмы.

- Я думаю, что лучше всего, - сказал ей Фасслер, - для вас было бы рассказать все, что вы рассказывали мне. - Он посмотрел на Либермана. - А потом вы сможете задавать любые вопросы. Если позволит время. Вы согласны?

К нему вернулась способность дышать.

- Да, - сказал Либерман. - Надеюсь, что время позволит задать несколько вопросов.

- Вы еще не начали отсчитывать минуты? - спроси­ла у Фасслера Фрида Малони.

- Конечно, начал, - ответил тот. - Соглашение есть соглашение. - И повернувшись к Либерману. - Не беспокойтесь, времени хватит. - Поглядев на Фриду Малони, он кивнул.

Глядя на Либермана, она положила перед собой руки на стол.

- Человек из Объединения связался со мной, - ска­зала она, - весной 1960 года. Мой дядя, живущий в Аргентине, рассказал им обо мне. Сейчас он уже скон­чался. Они хотели от меня, чтобы я устроилась на работу в агентство по адаптации детей. У Алоиза - то есть у этого человека - был список трех или четырех из них. Годилось любое - лишь бы у меня была возможность доступа к досье. Я знала его лишь по имени Алоиз, фамилии он мне не называл. Лет семидесяти с неболь­шим, с совершенно седыми волосами, тип старого солда­та, прямая выправка.

Она вопросительно уставилась на Либермана. Он ни­как не отреагировал и она, откинувшись на спинку кресла, снова уставилась на кончики пальцев.

- Я обошла все адреса, - сказала она. - Вакансий не оказалось нигде. Но по окончании лета мне позвони­ли из «Раш-Гаддис» и взяли меня. В регистратуру. - Она задумчиво улыбнулась. - Мой муж решил, что я рехнулась, соглашаясь на работу в Манхэттене. Я рабо­тала в колледже всего в одиннадцати кварталах от дома. Я объяснила ему, что в «Раш-Гаддисе» мне обещали, что через год или около того я смогу...

- Только самое существенное, хорошо? - сказал Фасслер.

Нахмурившись, Фрида Малони кивнула.

- Значит, я оказалась в «Раш-Гаддис» - она подня­ла глаза на Либермана. - Мне предстояло просматри­вать почту и досье, разыскивая запросы от семей, в которых муж был бы рожден между 1908 и 1912 годами, а жена между 1931-м и 1935-м годами. Муж должен был бы работать на гражданской службе, оба они обязаны были быть белыми, христианами и нордического проис­хождения. Это мне объяснил Алоиз. Как только я нахо­дила такую пару, что случалось раз-два в месяц, я тут же снимала на ксероксе все документы и всю переписку с «Раш-Гаддис». Со всех бумаг я делала две копии, одну для Алоиза, а другую для себя. Подборку, предназначен­ную для него, я отправляла в почтовый ящик, адрес которого и номер он мне сообщил.

- Где? - спросил Либерман.

- Здесь же, в Манхэттене. В Вест-Сайде, у планета­рия. И все время, что я работала в агентстве, я этим и занималась - искала подходящие обращения, копирова­ла их и отправляла по почте. Примерно через год ситу­ация усложнилась, потому что я просмотрела весь набор досье и оставалось рассчитывать лишь на появление новых запросов. Изменились даже требования к мужчи­не, который был обязан быть гражданским служащим; пусть даже его работа лишь бы походила на таковую - уже годилось. Порой случалось, что мне попадались люди, работающие в больших организациях, обладаю­щие немалой властью; например, заведующий отделом жалоб страховой компании. Так что мне пришлось снова перерывать все досье. К тому времени за три года я уже отправила сорок или сорок пять запросов в агентство. То есть их копий.

Потянувшись, она взяла со стола один из бумажных стаканчиков и стала крутить его в руках.

- И вот что происходило между... м-м-м, Рождест­вом 1960 года и концом лета 1963 года, когда все кон­чилось, и я ушла. Мне звонили Алоиз или другой чело­век по имени Вилли. Обычно связывался со мной Вилли. Он говорил: «Поинтересуйся... не хотят ли “Смиты” в Калифорнии получить одного в марте». Или в каком-то другом месяце, обычно пару месяцев спустя. - «Осве­домись и у “Браунов” в Нью-Джерси». Случалось, он давал мне и по три фамилии. - Посмотрев на Либерма­на, она объяснила: - Людей, запросы которых я и высылала по почте.

Он кивнул.

- Значит, так. Мне оставалось позвонить Смитам или Браунам, - она стянула бумажную обертку с одного из стаканчиков. - Ваш бывший сосед как-то упомянул, что, мол, вы хотели обзавестись ребенком, говорила я им. - Она с вызовом посмотрела на Либермана. - Они не только проявляли интерес к моим словам, а просто сходили с ума от радости и счастья. Особенно женщины. - Она аккуратно, кусочек за кусочком обрывала обер­тку со стакана. - Тогда я говорила, что могу доставить им то, что они хотели: здорового белого малыша, в возрасте нескольких недель, скажем, в марте или примерно в это время. Со всеми документами, подтвержда­ющими разрешение на адаптацию от имени штата Нью-Йорк. Но первым делом они должны мне выслать под­робнейшие медицинские справки о своем здоровье - я давала им номер почтового ящика Алоиза - и кроме того, они должны дать обязательства никогда и нигде не упоминать, что ребенок усыновлен. На этом настаивает мать, говорила я им. И конечно же, они должны кое-что уплатить мне, когда явятся за ребенком, если им пред­стояло явиться. Обычно порядка тысячи, порой и поболь­ше, если они могли себе позволить. Это мне было ясно из текста их обращений. Во всяком случае, достаточно, чтобы вся комбинация выглядела как обычная сделка серого рынка.