– Тоже мне музыканты…

– Не расстраивайтесь, Адам Казимирович, в другой раз и в другом ресторане, восполним это пробел и закажем играть вашу любимую мелодию трижды.

– Благодарю, Остап Ибрагимович, – наполнил три стопки Адам и, подняв свою, сказал, уже хмельным голосом:

– За удачу, друзья мои, братья…

Выпивали, закусывали. Балаганов жуя кусок шашлыка, сказал:

– Вот бы найти нам еще что-нибудь от этого Фаберже.

– Еще бы, Шура, но это вряд ли чтобы нам подвернулся такой случай. Впрочем, камрады, завтра я отправляюсь в библиотеку ВУАКа и полистаю страницы найденного при раскопках, возможно, найдется что-нибудь.

На следующий день Бендер был в ВУАКе. Библиотекарша, да и сам директор этого учреждения ничего сообщить не могли, и как Остап понял, они понятия не имели, кто это такой Фаберже. Директор посоветовал Остапу обратиться в художественный институт. Остап направился туда, предварительно узнав адрес. Здесь тоже ничего ему не сказали о Фаберже, хотя уже знали кто это такой. А один мастистый художник сообщил:

– Видел я коллекцию этого Фаберже в Москве. Талант, баснословный талант. Говорят, более тысячи создал он ювелирных изделий непревзойденной красоты. Ну, конечно колоссальной стоимости. А те, которые он делал для царя-батюшки миллионы сейчас стоят, молодой человек.

– А где можно посмотреть эту коллекцию? – спросил Бендер.

– Как где? В Москве.

– Да, а в Москве где?

– А вот это сообщить вам не могу, молодой человек. Ведь это была выставка шедевров искусств. Живописи, скульптуры, эскизов, фрагментов, и не только этого самого Фаберже, но и других, менее знаменитых.

А когда Бендер уже попрощался, поблагодарил, мастер тот сказал:

– Да, и вот еще что, как мне думается. Наиболее ценнейшие изделия этого царского ювелира правительство, наверное, уже продало за рубеж. Деньги. Деньги нужнее для борьбы с голодом, – вздохнул он. – Пшеничку ведь в Канаде покупаем, товарищ, – вставил сосед этого рассказчика, сидя за мольбертом.

Возвращаясь домой, Остап подумал: «Наверное, этот молочник и был украден на этой самой выставке в Москве. И когда? Да какая тебе разница, Ося, когда? Ясно, в годы лихолетья. В гражданскую или уже после нее. Украден, ну и что? Молочник у тебя, а другие ценности Фаберже не досягаемые для тебя».

Поведав своим компаньонам об узнанном, Бендер сказал:

– Все, камрады, другую ценность царского ювелира достать невозможно. Надо продумать, как реализовать его творение, которое в наших руках.

– Если бы аукцион, командор, – мечтательно протянул Балаганов.

– Да, Шура, аукцион, но не советский.

0 И все же, почему не здесь? – допытывался эксперт-археолог.

– Вы что? Забыли о ГПУ, товарищ Балаганов?

– Да, братец Шура, нельзя, нас сразу… как это у них водится…

– Да и если бы можно было бы, разве дадут цену, как на западе, камрады? Нет, не стоит ломать копья о невыполнимом.

– Так что нам с ним делать, командор?

– Вот я и задаю вопрос себе, мои единомышленники, и вам что делать?

– Может отдать его гэпэушникам? – громко рассмеялся бывший уполномоченный по рогам и копытам, а сейчас и бортмеханик, и эксперт по археологии, и концессионер открыточного производства, и хороший преданный друг Остапа Бендера.

– Ну и сказал, ну и сказал ты, братец Шура, – усмехнулся Козлевич, – отдать гэпэушникам!

Бендер молчал, слушая своих подопечных.

– Нет! Я что?! Я в шутку, если по справедливости, – затоптался на месте Балаганов. – Я так…

– Да, рыжик, я так и понимаю, – кивнул ему Остап.

– И я, если так, – погладил усы Козлевич, одной рукой слева, другой – справа.

– Знаете, командор, а что если нам молочник предложить немцам, если они объявятся?

– Надо подумать, товарищ эксперт, подумать, чтобы этот показ им не дошел до ГПУ, друзья-товарищи.

– Не дай, Бог, – замотал головой Шура.

– Все может статься, Остап Ибрагимович…

– Да. Продадим, скажем за крупную сумму. Не за миллион рублей конечно, но за тысяч сто, попробовать можно… Но тут другое, мои соратники-советчики. Скажем, продали, а немцев на границе и застопорят с нашим молочником. Где взяли? У кого купили? И к нам, – заходил по комнате Остап.

– Ой, ой, командор! – тряхнул кудрями Балаганов.

– Вот тогда нам и будет ой, ой, Остап Ибрагимович, – тяжело вздохнул Адам Казимирович.

– Вот и я опасаюсь этого, друзья. Но предложить можно, узнать их интерес, их оценку, а с продажей повременить.

– Верно, Остап Ибрагимович, узнать, а с продажей повременить.

– Это так, командор, узнать и повременить…

В дверь постучал кто-то и последовал женский голос:

– Предметы археологии покупаете?

Балаганов открыл дверь, говоря:

– Да, да, покупаем, заходите, пожалуйста.

В комнату вошла женщина в клетчатой косынке, обтягивающей волосы, выбивающиеся прядями на лоб.

– Проходите, проходите, уважаемая, садитесь, пожалуйста, – предложил Остап и выдвинул стул у стола.

– Хочу предложить вот что, – развернула сверток женщина.

Было ей лет под сорок, светлые ее глаза смотрели на Бендера с лукавинкой.

– Вот, смотрите, товарищи, в нашем разрушенном колодце нашла, начала чистить его, укреплять кирпичную кладку стен его, и вывалился брезентовый мешочек, – высыпала она на стол из увесистого мешочка кучу монет.

Все склонились над кучей почерневших и позеленевших от времени монет, разной величины, разной чеканки и разной неправильной окружности.

– Не золотые и не серебренные, как наши определили, старинные и все. Решила принести вам.

– Спасибо, спасибо, уважаемая, – разгребал монеты Остап. – Что скажете, эксперт?

– Да, командор, древние, наши царские, и других стран, как я понимаю, – рассматривал монеты Балаганов.

– Верно, не наши, иностранные, – согласился Козлевич, перебирая монеты лежащие кучей.

– Сколько можем заплатить, товарищ эксперт? – спросил Бендер.

– Мда… рубликов пятьдесят не больше.

– Согласна, чего там, все равно некуда деть их, монеты эти.

– Вот и ладно, оформите покупку, товарищ эксперт, – распорядился Остап.

Балаганов уже привычно дал женщине расписаться в книге учета, отсчитал ей денег и спросил:

– Вступать в наше общество археологов не желаете? Три рубля всего взнос.

– Нет, зачем мне это, товарищи, до свидания, – пошла она к выходу.

– До свидания, – сказал ей вслед Остап. – Если еще что, приносите.

– Да, милости просим, – добавил Балаганов.

– Дело в том, – сказал Остап, – когда женщина вышла, – монеты коллекционные, разных стран, как я понимаю, да и металл какой-то непонятный, ни медь, ни серебро, какой-то сплав, перебирал он монетную кучу на столе. – Да и стран каких, не могу определить.

– Взять несколько штук и предложить в торгсин, Остап Ибрагимович, – посоветовал Козлевич, там разберутся.

– Да, Адам, попробуем.

– Ага, деньги бумажные они же покупают, командор.

Хорошо, попробуем. А теперь молочник, – заходил Остап, что говорило о его поисках правильного решения.

Но все планы компаньонов поломались, как говорится на ловца и зверь бежит. У дверей «Доларха» послышался шум подъехавшей машины и раздался голос:

– К вам можно?

Это был знакомый им переводчик немцев из общества Красного Креста, как он говорил им.

– Да, да, пожалуйста, – шагнул ему навстречу Остап. – Входите, входите, пожалуйста.

За переводчиком, одетым в синий костюм, с галстуком на белой рубашке, стояли, одетые по-летнему уже знакомые им два иностранца-немца.

После приветствия немцев «Гутен Таг» и компаньонов «Здравствуйте», Бендер пригласил гостей в музей, дверь которого была открыта.

– О, я, я, карашо! – последовали немцы туда и начали осматривать экспонаты, надписи над которыми переводил им переводчик.

Бендер и его два единомышленника, молча смотрели на гостей, и готовы были принять участие в отборе экспонатов для продажи.