4

Я должна была уехать через два дня, но тут возникло одно обстоятельство, о котором я начисто позабыла: день рождения дочери Ардика, Тани.

Ардик позвонил мне рано утром, я еще была в редакции, на дежурстве, сказал:

— Имей в виду, что ты не уедешь до Танькиного рождения! Она во что бы то ни стало хочет, чтобы ты пришла к ней. Кстати, — пригрозил он, — имей в виду, ежели не останешься, то я тоже не останусь с твоими ребятами.

Эти слова оказались решающими. Как тут было не остаться?..

Таню я знаю с детства, с тех самых пор, когда Ардик однажды собрал нас, нескольких газетчиков, в своей маленькой, десятиметровой комнате и с гордостью показал на тесно спеленутый, овальной формы кокон:

— Моя дочь, прошу любить и жаловать…

Марина, жена Ардика, попыталась было чуть-чуть сдвинуть одеяло, чтобы показать лицо малютки, но Ардик заорал что есть силы:

— С ума сошла! Кругом сплошная инфекция, а она одеяло долой!

Мы посмеялись и разошлись. На том дело и кончилось.

Но вышло так, что с той поры мне частенько приходилось встречаться с Таней.

Оба, и Ардик и Марина, были совершенно одиноки, ни бабушек, ни тетушек, ни каких-либо завалящих провинциальных родичей.

Марина была молода, неопытна, и нередко получалось так, что мы вместе с Ардиком выходили из редакции и я шла к нему, чтобы хотя бы чем-нибудь помочь Марине.

Позднее, когда Таня подросла, они подбрасывали ее мне, если собирались уйти куда-нибудь, в кино или в гости.

И мало-помалу Таня стала мне очень близкой, почти родной.

Она походит на Ардика, темноволосая, темноглазая, с несколько крупными чертами лица и открытой белозубой улыбкой.

Временами кажется красивой, а временами самой обыкновенной, пройдешь мимо — не заметишь…

— У тебя не только характер, но и внешность абсолютно неровная, — утверждает Ардик.

— Вся в тебя, — усмехается Таня.

Она языкастая, за словом в карман не полезет, и в то же время ее отличает трогательная, чисто детская привязанность к отцу и к матери. Кстати, меня она тоже любит.

Сама признается порой:

— Я вас во многом понимаю, Настёна, и безоговорочно люблю…

Меня она зовет Настеной, так когда-то, в детстве, назвала, с той поры осталось — Настена…

Единственное горе ее жизни — то, что родители не живут вместе.

Случилось это пять лет назад, но Таня никому в школе не сказала о том, что родители разошлись.

Если же кто-либо из подруг, приходивших к ней, спрашивал, где отец, привычно отвечала:

— На работе… В командировке…

Почти из года в год я бываю на дне рождения Тани. Обычно она приглашает меня:

— Настена, прошу не опаздывать…

— Зачем я тебе? — спросила я ее как-то. — У тебя собирается молодежь, на твоем месте другая отправила бы маму куда-нибудь, к кому-нибудь, хотя бы ко мне, с ночевкой и осталась бы праздновать со своими ровесниками…

Но Таня и слышать не хочет о том, чтобы отправить куда-то маму и не пригласить меня. Она еще и отца приглашает, и он аккуратно является каждый раз.

Мне довелось недавно побывать на одном крупном московском заводе, где была выездная ярмарка. Там я купила флакон французских духов «Фиджи».

Я не люблю душиться, духи я купила в расчете подарить кому-нибудь в торжественную дату: в день рождения, на свадьбу, на юбилей.

И вот настала торжественная дата — Танин день рождения; я решила преподнести ей красивую коробочку, перевязанную фиолетовой с золотом лентой.

Не знаю, почему Ардик разошелся с Мариной. Ни он, ни она никогда не делились со мной, а я не спрашивала. Знаю одно: никто не втесался в их жизнь, разошлись они мирно, не ругаясь, не понося друг друга.

Должно быть, оба одновременно поняли, что каждому следует идти отдельно от другого, тогда будет наверняка лучше для обоих…

В этом распавшемся дуэте Ардик так и остался один, Марина живет вдвоем с Таней.

Марина, на мой взгляд, походит на Ардика, тот же необременительно мягкий характер, то же, одинаковое у обоих нежелание всерьез задуматься над сложностями жизни.

Помнится, как-то я сказала Ардику:

— Просто удивительно, что вы разошлись…

— Почему удивительно? — спросил он.

— Вы до того похожи один на другого…

Он ответил необычно серьезно:

— Может быть, это-то и плохо. Потому что недаром говорят, что противоположности сходятся…

Кто может сказать, прав он или нет?

Внешне Марина выглядит настолько молодо, что иные принимают ее за старшую Танину сестру.

Поначалу Таня старалась уговорить родителей сойтись обратно. Потом, когда оба наотрез отказались, крепко обиделась на обоих, не разговаривала с матерью, отворачивалась от отца, приходившего навестить ее.

Пришлось даже мне как-то вмешаться. Ардик уговаривал меня целый вечер, хотя я до смерти не выношу разбираться в чужих семейных делах. В конце концов уговорил…

— Чудо-человек, — сказала я тогда Тане, — чего ты возмущаешься? Они же оба остались в самых добрых отношениях, оба, можешь не сомневаться, вполне довольны, что так все получилось…

— Зато я не довольна, — ответила Таня.

И вдруг расплакалась.

— Почему у всех семья как семья? — всхлипывая, спрашивала она. — Только я одна такая несчастная? Почему надо было, чтобы мне так не повезло?

Я обняла ее. Она прижалась мокрой от слез, горячей щекой к моей щеке и затихла.

А я мысленно на чем свет стоит ругала Марину и Ардика: «Эгоисты чертовы, только о себе думают, ни о ком другом, позабыли напрочь о том, что у них есть дочь и что оба одинаково отвечают за нее…»

Так думала я, время от времени поглаживая Таню по голове, по плечам.

У меня никогда не было детей. Признаюсь, я не очень-то сокрушалась из-за этого.

Нет и не надо; в сущности, без детей куда спокойнее, легче жить.

Но вот прижалась ко мне Таня, которую я помню с самого, самого первого дня, тонкая, сильная рука ее обняла мои плечи, и вдруг меня пронзило глубокое, может быть, впервые за всю жизнь испытываемое чувство, в котором было все: и любовь к девочке, и обида, почему о ней не думают, и жалость, и боль, острая, отчаянная боль за ее слезы, за горе, которому суждено было навалиться на нее из-за самых близких, самых любимых на свете…

Два года подряд Таня не справляла свой день рождения.

— Неохота, — говорила она. — Как-нибудь в другое время…

И вот оно настало, другое время. Семнадцать лет, недалек день окончания школы. И главное, она влюбилась.

Впервые в жизни. А почему бы и нет?

В семнадцать лет влюбляться, право же, в самый раз…

Кажется, он учится в одном с нею классе. Или в параллельном? Во всяком случае, тоже десятиклассник.

И они вместе решили поступить после школы на биофак.

Все это выложила мне Марина по великому секрету.

— Таня сама тебе все рассказала? — спросила я.

— Да ты что? — удивилась Марина. — Современная молодежь не очень-то любит делиться, нет, просто как-то я услышала, как она говорила с ним по телефону. А потом, надо видеть, как она глядит на него, когда он приходит к нам…

В тот день Таня утром позвонила мне.

— Настена, у меня к вам просьба…

— Давай, — сказала я, — выкладывай…

— Только это секрет.

— Пусть будет так.

— Сегодня будет папа, как вам известно.

— Известно, — сказала я.

— Так вот, пусть никто не знает…

— Чего не знает? — спросила я, но, прежде чем Таня ответила, вдруг поняла. Все, как есть.

Она не хочет, чтобы кто-либо знал о том, что родители в разводе.

— Девочка, — сказала я, — мы же давным-давно обо всем договорились. Никто ни о чем не знал и не узнает…

— Вот что… — запинаясь сказала Таня. — Вы папе скажите, а то он у нас какой-то беспамятный, вдруг скажет что-нибудь вроде «Домой пора…» или «У меня дома…».

— Не скажет, — решительно ответила я. — Буду за ним следить во все глаза!

Я немедленно перезвонила Ардику и принялась «накачивать» его.

— Смотри, чтобы все было тип-топ, чтобы комар носу не подточил…

Он молча выслушал меня, потом сказал:

— Не беспокойся. Не подведу никого. Все будет тип-топ или, если хочешь, о’кэй…

Праздник прошел как нельзя лучше.

Ардик заявился к Тане раньше гостей. Когда уже все собрались, он все еще колдовал на кухне над огромной кастрюлей, в которой варился плов.

Ардик великий специалист по части плова. Он уверяет, что его научил готовить плов некий узбекский аксакал, когда он побывал в командировке в Ташкенте.

Итак, было весело, звучала музыка по «магу», который Ардик в прошлом году подарил Тане, гости оживленно говорили все вместе в одно и то же время, по всей квартире разливался упоительный запах плова, щедро уснащенного различными травами. Марина накрывала на стол, а время от времени в комнату входил Ардик, без пиджака, в Маринином переднике поверх рубахи, вид самый что ни на есть домашний, и торжественно провозглашал:

— Потерпите еще немного, он закипает…

Все понимали: «он» — это плов. Его величество плов, как выразился Сережа. Мальчик, в которого влюблена Таня.

Я впервые увидела его.

По-нынешнему, он — акселерат, длинные ноги, очень высокий, чуть гнется от своего чересчур высокого роста. Светлые волосы закрывают уши, карие, насмешливые глаза. Много курит.

По-моему, теперь резко изменился тип юношей. В мое время они все как-то иначе выглядели — прежде всего, были ниже ростом, как-то мельче, что ли, и волосы были стрижены под бокс, голый затылок, а спереди чуть-чуть, и мало кто курил тогда…

Впрочем, к чему вспоминать о прошлом?

Когда-то мой муж Игорь сказал:

— В тот день, когда ты скажешь: «В наше время молодежь была другая», знай, что наступила старость. Такие фразы обычно произносят одни лишь старики…

Что ж, должно быть, так оно и есть. Я уже шагнула вплотную к старости. Осталось совсем немного, чтобы окончательно окунуться в нее.

И все-таки не хочу идти против правды, нынешние молодые внешне сильно отличаются от нас, и выглядят лучше кормленными, и одеты куда разнообразнее.

Немудрено, на нашу долю выпала война, а для них война, наверное, как для нас — нашествие татар. Или что-то вроде военных сражений англичан с бурами…