И все же смоленская шляхта, очевидно, не могла не ощущать некоторую ущербность своего социального статуса, плохо вписывавшегося в Табель о рангах.
Вероятно все же, что многие неудобства — при замкнутом характере корпорации и сохранении ее привилегий — искупались более благоприятными условиями службы, проходившей в большинстве случаев вблизи от дома. Лишь в 1729 году по предложению Михаила Михайловича Голицына планировалась переброска полка смоленской шляхты на охрану украинских границ{262}, которая так и не была осуществлена. Характерно, что в указе от 27 декабря 1735 года (принятом в ответ на предложение смоленского губернатора Александра Борисовича Бутурлина комплектовать смоленские гарнизонные полки в том числе и из местного шляхетства) было акцентировано внимание на непринуждении смоленских шляхтичей к вступлению в военную службу без их желания{263}. Скорее всего, полк серьезно не участвовал (исключая охрану польских границ) и в Русско-польской и Русско-турецкой войнах 1730-х годов, чему, вероятно, способствовало и дезорганизовавшее корпорацию «дело Черкасского», начавшееся в 1733 году и развернувшееся в обстановке Русско-польской войны.
Смоленский шляхтич Федор Милашевич оклеветал тогдашнего смоленского губернатора князя Александра Андреевича Черкасского — своего соперника в любовной интриге, — а заодно и руководство шляхетской корпорации, якобы намеревавшееся передаться Станиславу Лещинскому{264}. В связи с этим верхушка шляхты попала под арест и подверглась длительной опале. Освобождение от ареста сопровождалось, правда, компенсацией, отвечавшей пожеланиям смоленской шляхты о повышении ее статуса. Ее руководство, пострадавшее по делу (33 человека), было повышено в рангах и получило ряд новых офицерских чинов, ранее не употреблявшихся в полку: А.М. Потемкин был повышен рангом до генерал-лейтенанта; генеральный поручик Я. Лярский — до генерал-майора; четыре полковника (включая стольника Ивана Корсака) — до бригадиров; был введен и ранее не употреблявшийся чин подполковника{265}.
Таким образом, структура офицерских чинов в корпусе смоленской шляхты была приближена к системе Табели о рангах, а социальный статус шляхетской верхушки (по крайней мере формально) заметно повышен, что давало ей шанс занять и более высокое место в российской элите. К декабрю 1738 года офицерский корпус существенно расширился и включал (вместе с «заполочными») уже 72 человека{266}.
Следовательно, несмотря на отдельные конфликты, российское правительство в царствование Анны Иоанновны в целом не предприняло каких-то серьезных шагов по ликвидации остатков автономии смоленской шляхты. Оно сохранило ее привилегии и даже немного способствовало возвышению ее статуса в восприятии российского чиновно-дворянского сообщества.
Однако на смоленских территориях существовал и еще один «осколок» прежней феодальной военно-служилой системы, также не до конца уничтоженный петровской военной реформой. Это был Рославльский драгунский эскадрон.
Как военное формирование Рославльский драгунский эскадрон заметно отличался от полка смоленской шляхты: это была регулярная по своей структуре и характеру воинская часть, включенная в воинский штат 1732 года, но столь же архаичная по принципам комплектования и содержания. Кроме того, эскадрон заметно отличался от полка смоленской шляхты и по своему происхождению, так как представлял собой остаток поместной системы, связанной с периодом русского освоения края в 1650–1670-е годы.
Рославльский эскадрон был осколком двух{267} рейтарских полков, созданных в 1670–1671 годах из смоленских беспоместных рейтар, получивших на дворцовых и отписных архиерейских смоленских землях по пять дворов на человека на поместном праве (без разрешения отчуждать их, если это грозило выходом из службы){268}. Рейтары получили в общей сложности 4160 дворов (в том числе 3512 жилых){269}.
В начале Северной войны один из этих полков еще существовал, но по мере проведения военной реформы и рекрутских наборов был преобразован в 1705 году в регулярный драгунский полк, вошедший в состав полевой армии.
Однако с обострением обстановки в период шведского вторжения на Украину в 1708 году на базе остатков прежней рейтарской поместной системы по предложению Гавриила Ивановича Головкина был сформирован регулярный по принципам организации, но служивший с поместных земель Рославльский драгунский эскадрон{270}. С началом практического осуществления податной реформы после 1723 года было принято решение о его ликвидации, в 1725 году, однако, отмененное{271}, и перед эскадроном, не введенным в число частей, положенных на подушную, остро встала проблема финансирования.
В докладе Военной коллегии от 16 июня 1727 года предлагалось сохранить архаичную систему поземельного обеспечения военной службы и с этой целью вернуть прежние земли рейтарских полков, по тем или иным причинам «вышедшие из службы»{272}. Однако решение тогда принято не было, и вопрос о принципах содержания Рославльского эскадрона перешел в аннинское царствование, в которое он поднимался дважды: в 1730–1732 и 1737–1739 годах.
На первом этапе, в ходе разработки в 1731 году нового воинского штата, пытались сохранить прежний принцип содержания эскадрона драгун с наличных «поместных дач», обеспечивая его провиантом за счет армейских средств лишь во время походов. Однако все это не могло удовлетворить потребности Рославльского эскадрона, и в 1732 году вопрос о его финансировании встал вновь. Правительство опять склонялось к возвращению эскадрону прежних поместных дач рейтарских полков, хотя поданные ведомости свидетельствовали, что это невозможно. Из находившихся на розданных в 1670-е годы землях 2811 дворов с 19,9 тысячи душ мужского пола, учтенных по первой ревизии, лишь треть (28,6 процента дворов и 34,4 процента душ) принадлежали личному составу эскадрона{273}, а остальные перешли к другим лицам.
С началом Русско-польской войны эскадрон был переброшен в Польшу, где частично финансировался из армейских средств{274}. Проблема на время была снята, но вновь возникла во время Русско-турецкой войны, когда эскадрон был отправлен на охрану днепровских форпостов. Он крайне плохо снабжался из военной казны и пребывал в бедственном состоянии{275}.
В итоге в октябре 1738 года снова был поставлен вопрос о возврате прежних рейтарских земель и затребованы новые ведомости о современном их состоянии, что повлекло за собой крайне сложную проверку владельческих прав. Поданные из Смоленской губернии два комплекса ведомостей (в ноябре 1738{276} и декабре 1739 года{277}) не могли быть поэтому полными и удовлетворительными и даже не подвели конечного итога. Однако ведомость 1739 года достаточно четко показала, что возвращение земли в поместные оклады невозможно: земли невозвратно отошли как во владение бывших рейтар, попавших в регулярные Рязанский и Тверской драгунские полки, так и в руки иных владельцев (в том числе и смоленской шляхты) по земельным сделкам, бракам и наследованию. «Реанимация» прежней военно-служилой поместной системы спустя три десятилетия после ее фактической ликвидации не удалась.