–

*Долы (дол), также дола, от общеславянского корня dol — яма, низина — желоб, продольное углубление на лезвии, предназначенное главным образом для его облегчения с сохранением прочностных характеристик.

–

Крепеж — трубка со ступенчатой прорезью и пружинной защелкой. Крепится все это дело даже не к ложе, а прямиком к стволу. Отсюда вопрос: надо ли такое чудо-юдо Степану? Нет, не надо. Его проще вообще снять, чтобы не утяжелять винтовку. Как по его скромному разумению, так лучшего оружия для ближнего боя чем черкесская шашка времен Кавказской войны, не найти. А поэтому придется самолично заказывать опытный образец в местной кузне. За свои кровные, разумеется. Выходит, не зря экономил на платных гаштетных обедах, предпочитая давиться сытной, но чертовски однообразной кухней бесплатных столовых. Да, пожалуй, с этого надо начинать. Помещение инфоцентра Степан покидал в приподнятом настроении. Появилась цель — работай на ее осуществление. И будет тебе счастье.

Кузня в лагере действительно была. А так как Степана не трогали, давая, видимо, прийти в себя после нового назначения (которое, по сути, официально еще объявлено не было, но инструктора все как один были в курсе), то он решил не откладывать дела в долгий ящик и прямиком направился туда.

Вообще территориально кузня находилась не в лагере, а в средних размеров деревеньке, что прилепилась совсем неподалеку в плодородной, цветущей низине. Названия деревенька не имела, так как по сути являлась придатком тренировочного лагеря имени Ивана Сусанина, но в народе называлась уменьшительно-ласкательно: Сусанинка. Ходу до нее было километра полтора, и жили там в основном семьи инструкторов да обслуживающего персонала. Оказалась она очень привлекательной: аккуратные кирпичные домишки, покрытые «шубой» разнообразных цветов и оттенков, крыши украшены где резьбой, где лепниной. Огороды — вообще разговор особый. Нигде ни бурьянчика, грядки ровнехонькие, словно под линейку деланы. А уж сколько всего растет аппетитного — просто не передать словами!!! Он даже замедлился, а потом и вовсе остановился у высокой яблони с крупными красными плодами. Ветви ее свешивались далеко за пределы деревянной оградки, как бы всем своим видом зазывая одинокого путника совершить один из тягчайших смертных грехов — кражу.

— Оххх, хороша!!! — невольно вырвалось у Степана, и он судорожно сглотнул набежавшую мигом слюну.

— Спасибо! — ответили ему тонким девчоночьим голоском, и из-за кустов смородины, что росли прямо подле яблони, высунулась сначала замызганная мордашка, а затем и сама ее обладательница — вся из себя такая тонкая, вертлявая, небольшого росточка (может по грудь Степану, а может и того меньше). Вызывающе короткое ярко-оранжевое платьице плотно облегает ладную фигурку, длинные загорелые ноги выставлены на всеобщее обозрение и обуты в какое-то подобие сандалий, сплошь состоящих из тончайших серебристых ремешков. В широко распахнутых изумрудных глазах ни капли скромности. Наглые они у нее, хитрющие. Прямо безобразие какое-то! Девчонка повертелась перед ним, давая возможность по достоинству оценить все до единой ее прелести, ланью перемахнула через оградку и, бесцеремонно схватив за руку Степана, потащила его прямиком к яблоне.

— Подсади!

— Что? — не понял тот.

— Подсади, говорю!

Она раздраженно топнула ножкой и попробовала самостоятельно вскарабкаться по прямому, как стрела, стволу. Безрезультатно, естественно.

— Ну, ладно, — Степан подхватил девушку за талию. Была она легкой, почти невесомой.

— Отпускай теперь. Ишь как вцепился то!

Нет, ну что за характер! И это ей не так, и то не этак! Степан отпустил наконец девчонку и тупо глазел, как она лопает яблоки. Одно за другим, словно конвейер.

— Лови, неудачник! — пущенное меткой рукой яблоко больно тюкнуло его по плечу. Оказалось оно сочным, с кислинкой. Точно таким, вкус которого помнился с детства. Степан прикончил его и потребовал еще одно. Потом еще и еще.

Из дверей дома, во дворе которого росла яблоня, вышла плотная краснолицая женщина с корзиной, доверху наполненной бельем и принялась развешивать его на длинной бечевке. Степан приветливо махнул ей рукой и поздоровался. Та поначалу близоруко прищурилась, а затем медленно поставила корзину наземь и зашла в дом. Что случилось потом, он до конца осознать так и не успел. Гулко грохнул выстрел и место пониже спины пронзила такая волна жаркой боли, что лишь титаническим усилием воли Степан заставил себя не потерять сознание. Девушка сверху испуганно вскрикнула, в мгновение ока спрыгнула на землю и рванулась было в сторону под прикрытие кустов. Но грохнул еще один выстрел. Платье на спине девушки окрасилось кровью, ее слегка повело, но на ногах она устояла.

— Бежим! — шепнули побледневшие губы пострадавшей.

И они побежали. Но что это был за бег! Степан едва мог переставлять ноги. Зад его просто горел, каждый шаг казался настоящим подвигом. Так они и брели: он, расставляя ноги в раскоряку, в обнимку с хрупкой девушкой, которая хотя и была тоже ранена, но, тем не менее, помогала ему идти. А вдогонку им неслось:

— Вот стерва! Мало того, что сама каждый день мои яблоки таскает, так теперь еще и хахаля своего привела!!!

Нет, такого стыда Степан не испытывал ни разу за всю свою сознательную жизнь. Деревушка только на первый взгляд казалась сонной и малолюдной. Люди, заслышав выстрелы и брань, повылазили из каждого двора и теперь с неприкрытым интересом следили за развитием событий. Глазели, сплетничали.

— Ишь ты, ты только погляди, какого себе Нюрка хахаля отхватила!

— А он ничего себе, статный. Только спину как-то крючковато держит.

— Тако тебе бы солью в задницу зарядить, небось так само б скрючилась!

Стыдно, ой как стыдно! Хоть волком вой.

— Нюрка, слышь, Нюрка, а тебе куда попали? В какое срамное место? В заднее, или переднее?

— А ухажера где такого нашла? Он не из здешних вроде как.

Девушка изредка огрызалась, но в основном шла, понурив голову да закусив до крови нижнюю губу. Степан тоже брел молча. Горело лицо, горели уши. Хотелось провалиться сквозь землю — пускай даже в лапы самого дьявола. «Вот и сходил к кузнецу. Вот и сходил к кузнецу. Вот и сходил к кузнецу» — вертелась в голове одна и та же мысль.

— Куда мы идем? — тихо прошептал он на ухо девушке.

— Ко мне домой.

— А про нас ничего такого не подумают?

— Все, что можно было подумать, они уже подумали, — прошипела Нюра. — Топай, давай скорее, ухажер.

Жизнь в деревне скучна и однообразна — такой Степан сделал вывод, когда увидел, что народ за их спинами даже и не думал рассасываться. Наоборот: за ними теперь шла настоящая процессия. И пополнялась она все новыми и новыми людьми. Новичков терпеливо вводили в курс дела, смакуя разнообразные подробности произошедшего инцидента и на разные лады расписывая его участников.

— Пятнадцать минут позора и мы дома, — пробормотала Нюра.

— Ты всегда с таким эскортом домой ходишь? — спросил Степан, желая хоть как-то уязвить девушку за то, что она втянула его в эту занятную историю.

— Почти. Я же не виновата, что такой красавицей уродилась.

— Ага, так это нас за твои красивые глазки солью сейчас угостили? Или все-таки за ворованные яблоки?

— Ой, да замолчишь ты наконец или нет? И так тошно.

Степан замолчал. Замолчал, и мысленно представил себе, как сегодня на торжественном представлении его к сержантскому званию он будет стоять на плацу перед строем в позе «зю», а потом долго объяснять начальству, что, дескать, стоять прямо он не в состоянии по сугубо техническим причинам. На душе стало еще гаже.

Дом его новоявленной знакомой оказался почти на окраине села. Был он неухожен, сер. «Шуба», некогда нежно-розового оттенка, давно потекла, краска на оконных рамах облупилась. Даже огород — и тот был дик и запущен, лишь кое-где сквозь непролазные бурьянные дебри осмеливались выглядывать головки подсолнухов, да пара-тройка розовых кустов источала сладковатый, присущий только им аромат. Калитка протестующе скрипнула и отворилась, когда девушка наподдала по ней ногой.