— А я думала, с троллем, — сыронизировала она. — Белка, я и сама догадалась, что с девушкой… Хотя понятия не имела, что у него есть девушка… — Мила задумчиво уставилась на дверь, за которой минуту назад скрылся Лапшин. Она никак не могла понять, почему Ромка решил от нее это скрывать. — Я ее знаю?

Белка сдавленно кивнула.

— Угу, это Анфиса.

— Анфиса Лютик из Белого рога?! — еще больше удивилась Мила. — Погоди… Но ведь они, насколько я помню, не очень друг другу нравились.

— Ну да, — кивнула Белка. — Раньше не нравились. А этим летом случайно встретились на море — они там вместе с родителями отдыхали, — ну и… — Белка с неловкостью во взгляде пожала плечами, — понравились, наверное.

— Угу, — переваривая информацию, промычала Мила. — Понятно. Только не понятно, почему он секрет из этого сделал. Вернее, это для меня секрет — тебе-то он сказал…

Мила была обижена на Ромку: Белке он рассказал, что у него появилась девушка, а ей, Миле, рассказывать не захотел. Вот тебе и друг.

— Вообще-то, — ответила Белка, — он мне тоже ничего не говорил, я от Берти узнала. Вернее, случайно услышала, как они об этом говорили.

Белка покрылась румянцем. Если б Мила ее плохо знала, то решила бы, что Белка подслушивала разговор своего брата. Но ее подруга слишком уж неодобрительно относилась к подслушиваниям и, скорее всего, просто почувствовала себя неловко, испугавшись, что Мила именно так о ней и подумает.

— Белка, прекрати, — одернула ее Мила, — я верю, что ты услышала случайно.

Белка благодарно улыбнулась.

По правде сказать, Мила даже немного повеселела. Если Ромка и Белке ничего не говорил — это другое дело. В конце концов, может быть, он просто стеснялся сказать?

Ни Миле, ни Белке не хотелось обсуждать тот факт, что у Ромки появилась девушка. Но и возможности им такой не представилось, даже если бы было желание. Сначала в гостиную впорхнули Кристина с Анжелой, которые наконец перепробовали все самое вкусное, чем был заставлен стол в столовой Львиного зева, и принялись делиться с соседками по комнате своими впечатлениями от каникул. Потом послеобеденными дилижансами приехали Мишка Мокронос, Иларий Кроха и Костя Мамонт, а вместе с ними меченосцы со всех остальных курсов — и младшие, и старшие — и Львиный зев просто утонул в оживленном, шумном говоре.

Отсутствия Ромки в тот день ни Мила, ни Белка даже не заметили. А ближе к вечеру Мила решила повидаться со своей опекуншей и, покинув Львиный зев, направилась к Думгроту, где во флигеле, пристроенном к южному крылу замка, уже второй год жила Акулина.

Акулина и госпожа Мамми — знахарка из Дома Знахарей и по совместительству Главный Куратор трех факультетов Думгрота — самым банальным образом сплетничали, не обращая внимания на Милу. Ей оставалось только наблюдать, как они суетятся в гостиной флигеля, наводя порядок в пыльной, застоявшейся за лето комнате.

— А как профессор Лучезарный? Наверное, уже уехал из Троллинбурга? — спросила Акулина, легким взмахом руки стерев пыль со своего рабочего стола.

— Ничего подобного! — ответила госпожа Мамми.

Расхаживая от подоконника к подоконнику с лейкой в руках, она поливала засохшие за лето цветы. Мила, честно говоря, полагала, что этим желтым и вялым созданиям уже ничего не поможет, но у госпожи Мамми, по-видимому, было иное мнение на этот счет.

— Поллукс Лучезарный, похоже, решил на какое-то время осесть в городе. Ты же помнишь, в каком состоянии был его брат… — Госпожа Мамми осеклась и бросила осторожный взгляд на Милу. Мила в ответ только поморгала, делая вид, что ей вообще не интересно, о чем они говорят. — Э-э-э… Словом, его брат живет теперь вместе с ним. Чувствует он себя значительно лучше, об этом уж я позаботилась. Да и выглядит, надо сказать, как приличный господин, а не…

Госпожа Мамми опустила конец фразы, но Мила и без того поняла, о чем шла речь. Кастор, брат профессора Лучезарного, был болен и довольно долго прожил совсем один в чуждом ему мире волшебства. После смерти их с Лучезарным прадеда Кастор многие месяцы бесцельно слонялся по городу, как нищий бродяга. Для Милы до сих пор оставалось загадкой, как он смог выжить здесь без опеки — ведь его рассудок был травмирован еще в детстве и не мог быть ему помощником в повседневной жизни.

— Это что же, — раздался озадаченный голос Акулины (в этот момент она стояла над ведром возле большого настенного зеркала, потускневшего от осевшей пыли и, похоже, намеревалась отмыть его до блеска), — Лучезарный решил на время оставить свою карьеру?

С этими словами Акулина прищелкнула пальцами, и из ведра вылетела мокрая губка. С сочным звуком губка шмякнулась о зеркало и принялась энергично по нему перемещаться, издавая скрипящий и стонущий звук трения, который порядком раздражал уши.

— Насколько мне известно, нет, — ответила госпожа Мамми, поливая из лейки очередное чахлое растеньице. — Он, кажется, упоминал, что на осень у него запланированы два выступления во Внешнем мире, в Европе. Троллинбург в этом году не увидит знаменитых метаморфоз Лучезарного. Да и… — Госпожа Мамми на секунду отвлеклась от цветов и с таинственным видом повернулась к Акулине: — В этом сезоне Поллукс Лучезарный вряд ли мог бы рассчитывать на то внимание публики, что было год назад.

— Почему? — удивилась Акулина (она снова щелкнула пальцами, и губка послушно прыгнула обратно в ведро).

— Конкуренция, милочка, конкуренция, — тоном знатока прищелкнула языком госпожа Мамми.

— Конкуренция?! — еще больше удивилась Акулина. — Я бы хотела посмотреть на того, кто рискнет составить конкуренцию неподражаемому Поллуксу Лучезарному. — И категорично добавила: — Его метаморфозы превзойти не сможет никто! В этом я абсолютно уверена.

— Не спорю, — миролюбиво согласилась госпожа Мамми. Отставив в сторону лейку, она закатила рукава и с охотничьим прищуром во взгляде стала выискивать в углах на потолке и других укромных местах белые кружева паутины. — Но Массимо Буффонади, который, как я слышала, уже прибыл в Троллинбург, и не нужно никого превосходить, поскольку в своей области он тоже не имеет себе равных.

— Массимо Буффонади? — недоуменно переспросила Акулина. — Я о нем не слышала. Он тоже артист? И в какой же области?

— Он не артист, — покачала головой госпожа Мамми. Мановением руки она заставляла паутину отрываться от поверхности потолка и стен. Паутина съеживалась, образуя маленькие клубочки паучьей шерсти, и почти беззвучно падала на пол. — Его у нас знают не многие. В Троллинбурге он еще никогда прежде не давал представления.

— Ну вот — «представление»! — воскликнула Акулина. — А вы говорите — «не артист»!

— И повторю снова — он не артист, — настаивала госпожа Мамми. — Он… — Она на мгновение задумалась и, театрально округлив глаза, нагнетающим голосом, как профессиональный конферансье, объявила: — Он творец кошмаров! Создатель ужасающих чудовищ и монстров! Отец самых жутких и отвратительных творений!

У Милы отвалилась челюсть, а Акулина выронила из рук ведро, которое с лязгом грохнулось на пол, разбрызгав воду, но при этом удачно стало на донышко.

— Ох, прости, милочка! Я немного увлеклась, — с виноватой улыбкой пожала плечами госпожа Мамми. Тут она увидела раскрытый рот Милы и распахнутые на пол-лица глаза и, снова охнув, приложила руку к груди. — О, Боже… Деточка, спрячь это выражение лица в карман и никогда никому не показывай — оно тебе решительно не идет.

Мила моргнула и, обиженно насупившись, захлопнула рот.

— Ну не все так страшно на самом деле, — поспешила успокоить Акулину и Милу госпожа Мамми. — Есть маленький нюанс: все эти чудовища и монстры, которых рождает воображение Массимо Буффонади, — всего лишь иллюзии.

— Иллюзии? Это еще как? — оторопела Акулина, уставившись на свою старшую помощницу.

— Вот так, — лаконично ответила госпожа Мамми и уже более детально объяснила: — Для людей они выглядят как настоящие, и поговаривают — сама не видела, — они настолько жуткие, что сознание теряют даже опытные маги, не говоря уже о незрелых юнцах. Но при этом они не существуют на самом деле, а только кажутся. Массимо Буффонади имеет уникальную способность создавать самые жуткие иллюзии.