В другой раз Никанор, конечно, не стал бы подходить к тому, чей взгляд его так напугал. Но сейчас загвоздка была в том, что Никанор должен был надеть черную печать как раз на этого самого узника. А что, если он вздумает схватить его за руку? Ведь по всему видать — опасный тип. Правда, на этот случай у Никанора была палка, но все же ему стало не по себе: слишком уж взгляд показался Никанору недобрым.

Ключник подошел поближе и вытянул руку с сургучом. Узник посмотрел на руку, потом на Никанора, и тут произошло неожиданное. Никанор уже подумал, а не лучше ли обойтись без этого и просто бросить сургуч на пол клетки, как узник спокойно наклонил голову, подставляя свою шею для веревки с печатью. Никанор сначала растерялся, но, быстро опомнившись, накинул веревку на шею узника и немедленно отошел от клетки на безопасное расстояние.

Он облегченно выдохнул и, чувствуя на себе взгляд узника, поспешил быстрее покинуть комнату. Дрожащими от волнения руками он вернул на место железный засов, повернул ключ в замке и с чувством выполненного долга направился вдоль коридора к своему табурету с шаткими ножками.

Но не успел он пройти коридор и завернуть за угол, как раздался такой грохот, что Никанор от испуга вжал голову в плечи и зажмурил глаза, испугавшись, что на него вот-вот рухнет потолок. Но когда через несколько секунд Никанор понял, откуда именно донесся грохот, он побелел от ужаса и, развернувшись, помчался обратно.

Никанор долго не мог попасть ключом в замок. Когда он наконец открыл его и попытался отодвинуть засов, то из-за того что сильно нервничал, уронил тяжелый железный брусок себе на ногу. Он завыл от боли, но, героически стерпев, поспешил открыть дверь.

Картина, которая предстала его глазам, была настолько невероятной, что Никанор открыл рот и долго так стоял не в силах ни шевельнуться, ни закричать, а только лишь тихо и жалобно простонал. Одна из клеток была словно разорвана на части — по всей комнате были разбросаны железные прутья, а узника, который в ней находился, не было. Того самого узника — с черной печатью на шее. Его не просто не было в клетке или даже возле клетки — его вообще не было в комнате. И это несмотря на то, что здесь не было окон, а дверь была надежно заперта. Но как бы там ни было, узник исчез, словно просочился сквозь стены.

На подкашивающихся ногах Никанор бросился вон из комнаты. Он шел, не останавливаясь, и так быстро, как только мог, петляя длинными извилистыми коридорами.

Он остановился у старого телефонного аппарата с треснутым пластмассовым диском, поднял трубку и дрожащим пальцем прокрутил диск, набрав подряд несколько цифр. Когда в трубке послышались длинные гудки, Никанор дождался третьего и вернул трубку на рычаг.

Сделав все что мог, Никанор сел на стул возле аппарата и, вынув из кармана носовой платок, принялся вытирать вспотевшее лицо. Зная, что теперь ему ничего не остается делать, как ждать, Никанор, как будто уговаривая себя, вслух произнес:

— Хуже уже не будет. Если уж что стряслось, так хотя бы одно во всем этом радует — больше уже наверняка ничего приключиться не может.

Так говорил себе Никанор, но он ошибался.

Ведь в то время, когда Никанор проворачивал телефонный диск нужное количество раз, он не мог видеть, как за его спиной на оконном стекле замелькали тени и несколько человек в длинных одеждах, ступая быстрыми осторожными шагами, прошли мимо окна.

Не мог видеть Никанор и того, что лающая в поселке собака при виде таинственных и темных фигур, появляющихся из ниоткуда на проселочной дороге, как будто по приказу перестала лаять и послушно улеглась на подстилке у дверей, за которыми по-прежнему крепко спали ее хозяева.

В тот же самый момент Никанор вдруг подумал, что есть еще кое-что, чего он не сделал. Как только эта мысль пришла ему в голову, Никанор поднялся с табуретки, сунул в карман мокрый платок и подошел к двери, которая вела на улицу. Никанор осторожно приоткрыл дверь так, чтобы можно было просунуть в щель голову и осмотреться.

На улице было спокойно: тихо и никого вокруг. Он открыл дверь пошире, старательно вглядываясь в темноту. По правде сказать, Никанор и сам не знал, хотел ли он обнаружить сбежавшего узника, но долг заставлял его сделать все от него зависящее. Ничего не различая в темноте, Никанор уже собирался вернуться обратно, как вдруг подумал: что-то не так. И сразу же понял что, хотя это ему совсем не понравилось.

Никанор только успел мысленно спросить себя: куда же делся ураганный ветер и по какой такой неясной причине пыль больше не клубится на пустыре, как вдруг в воздух взметнулось что-то темное и стремительно прыгнуло прямо на него.

Громко взвыв от боли, Никанор отскочил от двери. Что-то или кто-то с очень острыми когтями вцепился ему в лицо и отпрыгнул в сторону. Обернувшись, в темноте коридора он увидел два сияющих желтых глаза, которые пристально за ним следили.

— Прочь отсюда! Брысь, тебе говорю! — крикнул он черной кошке, ответившей ему шипением, но при этом не сдвинувшейся с места.

Никанор схватил стоящий у входа табурет и, замахнувшись, бросил его в кошку. Но табурет на полпути совершил в воздухе немыслимый пируэт, отлетел в сторону и, ударившись о стену, с треском развалился на части. К ногам Никанора упала деревянная фигурная ножка с торчащими вверх гвоздями.

— Боюсь, этого я никак не могу позволить, — раздался громовой голос за спиной у Никанора.

Никанор резко обернулся. В дверях стояло трое людей в длинной одежде с капюшонами. Один из них был низкорослым, как карлик. Никанор подался назад, задрожав всем телом. Он хорошо знал, кто эти люди. Уж он-то знал…

— Не нужно бежать, — теперь уже спокойно и тихо сказал все тот же голос, и Никанор понял, что он принадлежит высокому человеку, стоящему впереди двух своих спутников. Из-под капюшона на Никанора смотрели яркие зеленые глаза. Никанору даже показалось, что они, словно фосфорные, светятся в темноте. Точно так же, как и желтые глаза кошки. Так он подумал, когда, не обращая внимания на совет, продолжал отступать. Но далеко уйти не удалось.

В спину что-то воткнулось, Никанор хрипло охнул и отскочил, одновременно оборачиваясь.

— Сказано же было — не бежать! — звенящим голосом сказала непонятно откуда взявшаяся девица с «конским хвостом» на макушке и очень дерзким видом. Она предостерегающе сдвинула брови и отрицательно покачала головой. — Вот только не надо глупостей.

— Вы что это себе позволяете! — сквозь страх прикрикнул на незваных гостей Никанор, пытаясь не обращать внимания на то, что его колени предательски дрожат. — По какому праву вы мне угрожаете?

В последний момент его голос сорвался и, вместо того чтобы грозно прокричать, он провизжал тонким, визгливым голоском:

— Вон отсюда!!!

— Владыка, а что, он прав, — сказала девица, обращаясь к высокому с зелеными глазами. — И правда, зачем тратить время на угрозы? Одним негодяем меньше…

Девица с пугающей быстротой метнулась в сторону Никанора, но тот, кого она назвала Владыкой, поднял ладонь, останавливая ее.

— Нет, Акулина. Мы не будем его убивать. Мы пришли сюда не за этим.

Он протянул свою руку к Никанору.

— Ключи.

Никанор сжал связку в кармане так, что ключи, ударяясь друг о друга, зазвенели.

— Он сам не отдаст, гарпию ему в печень! — гаркнул хриплым голосом карлик, сверкая темными страшными глазами. — Подвесить его за ноги — сами вывалятся. Всех делов-то.

Но по тому, как Владыка взглянул на него, Никанор понял, что он не намерен подвешивать его за ноги. По крайней мере — пока.

— Я не хочу брать силой, — сказал он, — но, как вы, наверное, сами понимаете, мне не составит труда это сделать. Лучше отдайте добровольно.

Никанор понимал, что этот человек прав: одному ему с ними никак не справиться. Неуверенной рукой он вынул связку из кармана, и тотчас ее выхватил карлик. После чего без излишнего промедления оба спутника Владыки быстрым шагом направились по коридору в глубь подвалов.