Текст напечатан на машинке, а потому невозможно было сравнить почерк. Если бы Эбби рассказала о письме гувернантке или отцу, то они бы назвали его подделкой. И, возможно, были бы правы. Но Абигейл сердцем чувствовала, что это не так, и что живой Демиан сейчас где-то один в большом городе ждет ее помощи.

О какой опасности он писал? Эбби знала только одного человека с таким именем — Норманда Вестона. Корпорация «Фабрики и мануфактуры Вестона» была самой известной в стране, и это неудивительно — с легкой руки императора все производство принадлежало ей. Что же могло связывать брата и этого человека?

Прорезавший тишину механический гудок отвлек внимание девушки, и скоро она смогла различить за деревьями свет ламп и рассеивающиеся клубы дыма. Равномерно приближающийся гул означал скорое прибытие поезда, и Абигейл совсем разволновалась. На ум пришли все предостережения, когда-либо звучавшие из уст гувернантки. Эбби впилась ногтями в ладони, покрывшиеся липким потом.

Что же она делает?! Предает все свое воспитание, не иначе. С момента исчезновения брата Рина трудилась не покладая рук, высекая из неоформившейся девочки изящную статую строгой, благовоспитанной леди. Обучение было почти окончено. Совсем скоро Эбби планировала выйти замуж за приличного юного джентльмена, живущего по другую сторону озера (она видела его раз или два), и заботиться о своей новой семье.

«Заберу брата, и сразу же обратно», — старалась успокоить себя Эбби. — «Моя репутация не может сильно пострадать из-за какой-то небольшой поездки». Тем более что отец тут же простит ее, как только увидит Демиана.

Руки сами нащупали в сумке надушенный платок и прижали его к лицу — запах гари на платформе становился невыносимым. Абигейл соскочила со скамейки и, подхватив чемодан, поспешно отошла под арку здания, как только увидела приближающийся исполинский паровоз.

Это был настоящий монстр из стали, точно сошедший со страниц фантастического романа; он содрогался, ревел и рвался вперед. Массивная четырехгранная решетка, защищавшая носовую часть, острием рассекала воздух подобно тому, как нож разрезает мягкое масло. Эбби же она показалась настоящей скалой, высотой с трехэтажный дом, которая надвигалась на нее с одной единственной целью — раздавить и уничтожить. Разгоняемый поршнями паровой машины, дым стремительно вырывался из трубы где-то наверху, окутывая всю станцию непроглядным облаком. Только по душераздирающему скрежету механизмов и свету прожекторов можно было понять, что он все еще продолжает движение.

Заслышав сигнальный свисток, от которого у Абигейл заложило уши, из своей каморки выбежал смотритель. Он оказался смешным мужичком лет сорока, с усами-щеточкой, и низкого роста; одетый в форменный мундир железных дорог. Панически оглянувшись, он оттолкнул девушку от арки, и выбежал на платформу, размахивая руками. Кажется, он и сам не знал, как поступить с подобной махиной.

Когда поезд остановился, и дым немного рассеялся, Абигейл осторожно выглянула из своего убежища и даже подошла поближе, чтобы его рассмотреть. Тот, кто проектировал паровоз и вагоны, не поскупился на витые медные украшения. На каждом вагоне красовался механический гигант в пламени — герб империи Реган.

«Виктория». Этот поезд являлся дворцом на колесах, предназначенный в основном для высших чинов знати. Были, впрочем, здесь и бедные, не такие красивые вагоны, они плелись в самом конце.

Два этажа высоких окон занавешивались пурпурными занавесками из дорогого бархата. За некоторыми из них различалось пестрое движение внутри вагона; из других выглядывали, и с любопытством смотрели на Абигейл ухоженные лица богачей. Эбби неуверенно улыбнулась им в ответ, и вдруг получила легкий толчок в предплечье.

— Ваш билет, барышня! До утра тут стоять собрались? Поезд отходит через несколько минут! — набросился на нее смотритель, который, как оказалось, стоял рядом и ждал.

— Простите, он был где-то здесь, — спохватилась Абигейл, извлекая из сумки помятую бумагу. — Вот, пожалуйста.

— Ну, наконец-то. Дочь Бена Шерри, хм? — с подозрением спросил мужчина, рассматривая билет с помощью треснутого пенсне. — Одна, без провожатого?

— Моя тетя с мужем едут в этом же поезде, — соврала Эбби, с легким усилием забирая билет.

Смотритель пожал плечами, делая вид, что его это не касается.

— Ваш вагон второй с конца. Счастливого пути.

Абигейл натянуто улыбнулась и бросила взгляд вдоль состава, туда, где тянулась казавшаяся бесконечной вереница вагонов. Конечно, он ей не поверил. Даже не зная этого мужчину, она предполагала, что он пожалуется ее отцу еще до рассвета. Путешествие незамужней девушки в одиночку считалось преступлением чуть страшнее, чем убийство. Особенно для ценящих вековые традиции жителей Лан-Лаин.

То, что смотритель узнал ее, немного портило продуманный план, но Абигейл запретила себе думать об этом. Подумаешь, об исчезновении дочери ученого станет известно на пару часов раньше. Но впредь стоит быть осторожной и не допускать таких ошибок.

Чтобы добраться до нужного вагона, Эбби пришлось спуститься с платформы и продолжить путь по пыльной земле — скромная сельская станция была неспособна вместить столичный поезд. Путаясь в юбке, Абигейл шла быстрыми шагами, и чемодан, который еще несколько минут назад не казался ей тяжелым, больно бил по коленкам.

Кондуктор, должно быть, был предупрежден о пассажире на этой станции. Стоило Абигейл поравняться вагоном № 21, как дверь с круглым окном приветливо распахнулась. Эбби неуклюже забралась внутрь по высоким кованым ступеням и поблагодарила молодого человека в форме, который помог поднять чемодан. Кондуктор оказался лопоухим юношей, несколько старше ее. Окинув новую пассажирку удивленным взглядом, он попросил еще раз показать билет, чтобы прокомпостировать его.

— Время в пути составит семь дней и пять часов, — волнуясь, сообщил он. Отчего-то казалось, что ему важно было понравиться собеседнице. — Ваше место на нижней лавке, в конце вагона. Если вам что-нибудь будет нужно, обращайтесь ко мне лично.

— Благодарю, — сказала Эбби, и, кое-как протиснувшись мимо, пошла по узкому коридору. Кондуктор захлопнул дверь за ее спиной, и в ту секунду Абигейл поняла, что отныне отрезана от привычного ей мира. На целую неделю, а может быть и дольше.

Казалось, что колокол зазвонил где-то очень далеко, хотя и находился не больше чем в четверти мили отсюда, на станции. Можно было представить себе пухлого смотрителя, подпрыгивающего, чтобы дотянуться до шнурка. Его взволнованный, усиленный механическим рупором голос звучал приглушенно:

— Поезд на Кору отправляется от станции Лан-Лаин! Поезд на Кору отправляется!..

Отозвавшись на голос мужчины, заработали паровые машины «Виктории», и поезд покачнулся, начав свое неспешное движение вперед, постепенно разгоняясь. Абигейл приникла к мутному стеклу, наблюдая, как мимо проносится железнодорожная станция, унося с собой смешного смотрителя и огни родной деревни.

Вот и все. Обратного пути нет. Не разрешая жалеть о своем поступке, Эбби приказала себе сосредоточиться на цели. Уже совсем скоро она будет рядом с братом.

— Помочь вам найти свое место, мадемуазель? — раздался у нее за спиной смущенный голос юного кондуктора. Эбби сообразила, что слишком задержалась в тамбуре — уже давно следовало зайти в вагон. Она поспешно поблагодарила юношу и толкнула следующую дверь.

Для таких невероятных поездных составов, как «Виктория», деление на традиционные три класса вагонов было расширено, и разница между богатыми и бедными еще никогда не бросалась в глаза так сильно. Добавленный четвертый класс представлял собой скопление различного сброда — рабочие и шахтеры, мастеровые и крестьяне. Словом, все, кто располагал месячным заработком в тридцать медяков, чтобы иметь возможность скопить денег на билет. Вагон для подобных людей был им под стать — темный, грязный и плохо отапливаемый. Освещался он дешевыми лампами накаливания, которые были так слабы, что их даже не гасили на ночь.

Первое, что поразило Абигейл — это количество собравшихся людей. В детстве она однажды путешествовала с родителями на поезде в вагоне-купе, и в этот раз ожидала увидеть нечто подобное. Но вагон для бедняков назывался салоном, хотя больше походил на дешевую ночлежку. Грубо сколоченные из необработанного дерева лавки нагромождались друг над другом на четыре этажа вверх, по обе стороны узкого прохода. Подняться на верхние лавки можно было по приставным деревянным лестницам, а забравшись, пассажир мог принять только горизонтальное положение, поскольку расстояние между полками не позволяло даже сеть.