— Лестер Найт уверяет, что Максин стала звездой еще в детстве, потом был скандальный суд с матерью и многое другое и все это оставило глубокие раны в ее душе. По его мнению, она так и осталась очаровательной невинной крошкой, постоянно ищущей замену своему отцу. — Я пожал плечами. — Готов согласиться, что здесь он недалек от истины — только детский ум может быть столь жестоко прямолинеен.

— Впечатляющая теория… — Уэлс саркастически улыбнулся. — Ее легко проверить. Если Максин позовет его завтра, как, вы думаете, он поступит?

— Помчится на зов с такой скоростью, что его хватит инфаркт, прежде чем он до нее добежит, — проворчал я.

— Он любит порассуждать, вот и придумал себе в утешение теорию, что никто не виноват — ни он сам, ни Максин. Но он верит в нее не больше, чем я, или Хатчинс, или несчастный Джин Хаммонд, — решительно отрубил Пат. — Я все еще не ответил на ваш незаданный вопрос. Способен ли я убить Бабе Дюан, если это вернет мне Максин? Честно говоря, не знаю… Но я должен быть уверен, что она на самом деле вернется, и навсегда, только тогда я бы серьезно задумался об убийстве.

— Понятно, — сказал я нейтральным тоном. — Как вы думаете, кто еще имеет веские причины желать смерти Бабе Дюан?

— Бабе Дюан, как бы это выразиться помягче, постоянно всех раздражает. А ведь мы видимся с ней всего несколько часов в день в театре. — Он задумался и машинально поправил локон. — Единственный человек, у которого есть убедительный мотив, — по-моему, тот чудак карлик, с которым она живет, — ему приходится ее терпеть двадцать четыре часа в сутки. Это достаточно серьезный мотив для убийства, мне кажется.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Вы не припомните, где находились в тот вечер, когда Бабе чуть не задавила машина?

— Так случилось, что очень хорошо помню. Когда Максин оставила театр и ее заменила Бабе, какое-то время я пытался найти утешение в алкоголе, но безуспешно. Тогда я решил испробовать другое лекарство. Ее зовут Бетт Льюис. У нее восемь строчек текста в первом акте. Симпатичная девушка. Одна из тех старательных блондинок, которые недавно в нашем бизнесе, и им еще не все успело опротиветь. Ее отель рядом с театром, и после репетиции мы пошли в ее номер.

— И вы остались там?

— До шести часов утра, — без видимого смущения ответил он. — Прошу вас об одолжении, мистер Холман. Если будете ее допрашивать, постарайтесь сформулировать свои вопросы тактично, чтобы не смущать малышку.

— Договорились, — сказал я. — Могу я задать вам нескромный вопрос? Помогло ли лекарство?

— Тот же результат, что и с алкоголем, — поморщился он. — Девушка имеет право надеяться, что джентльмен проявит скромность, — я бы так и поступил в разговоре с вами, но вы пытаетесь найти убийцу, мистер Холман.

— Не волнуйтесь, мистер Уэлс. Джентльмены не должны подводить друг друга.

— Отлично. — Он снова повернулся к зеркалу, чтобы полюбоваться своим профилем. — Вы уже поговорили с Бабе?

— Жду, когда она здесь появится. — Я взглянул на часы, которые показывали четверть первого. — Вероятно, ждать осталось недолго.

— А с этим чудаком — как его… Хойт? — спросил он неуверенно.

— Ирвинг Хойт.

— Правильно, — сказал он своему отражению в зеркале и ослепительно улыбнулся, демонстрируя безупречные зубы. — Должен вам сказать кое-что, мистер Холман: Бабе перепугана до полусмерти. Когда профессиональная актриса постоянно забывает свою роль на репетициях, можно предположить, что она чем-то сильно обеспокоена. Но когда она на протяжении целых двух актов позволяет второй героине оттеснять себя в глубь сцены, как случилось с Бабе вчера, и она даже не заметила этого, невольно начинаешь думать, что она находится в кризисе, возможно, решается вопрос о жизни или смерти. Постарайтесь встретиться с ней наедине, без Хойта, и вы увидите, что я не преувеличиваю.

— Почему вы так считаете?

— Я просто это чувствую, когда нахожусь рядом с ней, — пожал плечами Уэлс. — Мне кажется, Хойт параноик и его состояние ухудшается с каждым днем. Вполне возможно, что Бабе попала в критическую ситуацию.

— В какую же?

— Кто-то трижды пытался убить ее, так ведь? Поэтому Хойт снимает особняк, чтобы обеспечить ее безопасность с помощью телохранителей. Она принимает его предложение с благодарностью — кто бы отказался в подобных обстоятельствах? И что же? Фактически она оказывается взаперти с параноиком все время, за исключением репетиций. Трудно сказать, что хуже — лекарство или болезнь?

— Она знала, что делала, когда принимала его предложение, — возразил я. — Она была замужем за ним когда-то.

— И в самом деле. — Он задумчиво улыбнулся собственному отражению. — Как же я мог забыть об этом!

— Возможно, он не был параноиком, когда предлагал ей руку.

Он на секунду закрыл глаза, потом неохотно улыбнулся:

— И об этом мне не следовало забывать!

Я вышел от него в тусклый коридор и без труда нашел уборную Бабе Дюан. Алекс, как верный телохранитель, стоял около ее двери. Кирш повернул голову, когда я подошел ближе, и мрачная тень затуманила его бледно-голубые глаза — он узнал меня.

— Кажется, жертвенный барашек все еще ищет своего палача, — тихо сказал он. — Тебе удалось сбежать прошлой ночью, подонок. Иначе все было бы уже кончено.

— Я хотел бы поговорить с мисс Дюан, — сказал я вежливо.

— Не выйдет! — ухмыльнулся он.

— У меня было сегодня очень хлопотное утро, Алекс, — продолжал я, стараясь не повышать голоса. — Завтрак с Джо Фрайбергом, продюсером, который очень обрадовался, что я займусь выяснением правды о покушениях на мисс Дюан. Я уже допросил троих или четверых членов труппы, включая Пата Уэлса. Фрайберг знает, что я намерен поговорить с мисс Дюан, он сам предложил мне встретиться с нею здесь, потому что в двенадцать у нее начнется репетиция.

— Ты болтлив до безобразия, — сказал он злобно. — Мы уже говорили об этом.

Я не оставлял надежды его урезонить.

— Мой друг, если мы затеем спор, люди услышат и придут узнать, что здесь происходит. Что скажет Фрайберг и остальные — а они узнают, что вы не разрешаете мне переговорить с Бабе Дюан, — и как к этому отнесется старина Ирв, ваш босс, когда ему сообщат о вашем самоуправстве?

— Ну-ну, выкладывай дальше, подонок! — Он весь исходил злобой.

— Получается некрасиво, — продолжал я рассудительно. — Получается, что вы боитесь моего разговора с ней, значит, допускается, что я могу узнать какие-то детали, которые поставят старину Ирва в неловкое положение. Вы думаете, ему это понравится?

Пальцы его правой руки несколько раз спазматически сжались в кулак, и он наконец отошел в сторону.

— Даю тебе пять минут, подонок, — прошипел Кирш. — И только попробуй предоставить мне малейший шанс! Один вопль этой шлюхи Дюан — и ты труп. Понял?

— Я прекрасно понял вас, Алекс, — ответил я заговорщическим шепотом. — Вы психопат, и единственное лекарство — добрая пуля 38-го калибра, всаженная между ваших сумасшедших голубых глаз.

Я постучал в дверь уборной, и женский голос пригласил меня войти. Пальцы Кирша продолжали дергаться, и ему пришлось сжать их другой рукой, чтобы прекратить спазм.

— Я разрежу тебя на мелкие кусочки, а потом похороню в туалете. Просто уникальные будут похороны, подонок. Я спущу тебя в унитаз, дюйм за дюймом!

— Вы больны, Алекс. — Я сострадательно улыбнулся. — Я уже выписал вам рецепт. Кто знает, может быть, я окажусь как раз тем доктором, который и проведет курс лечения?

Я прошел в уборную и аккуратно закрыл за собой дверь.

— Кто вы такой? — раздался испуганный вскрик.

Бабе Дюан оказалась крупной блондинкой — Чарли Хатчинс сказал мне правду о пристрастиях старины Ирва. Она была всего лет на пять старше Максин Барр. Я вспомнил об этом, потому что их знаменитая ссора произошла, когда они впервые играли в кино вместе, причем Максин была еще девочкой, а Бабе — уже грудастой старлеткой, которую киностудия готовила для более серьезных ролей. Сейчас Бабе выглядела по крайней мере лет на десять старше.