— И откуда только силы брались?

— Лето, наверное, не было таким жарким, — заметил Малтрэверс. — Но если не говорить о постели, были ли Кэролин или Дженни близки с Джеком?

— Возможно. Джек был гораздо умнее других поп-звезд, и ему часто хотелось поговорить о политике и религии, о серьезных вещах. Кэролин и Дженни были такого же склада, и я тоже, так что наши связи с ним выходили за пределы отношений чисто гедонистского толка. Было ли что-то более глубокое, не знаю.

— Но могло и быть? — Малтрэверс взглянул в упор. — Если бы Джек попросил Кэролин, одну или с Дженни Хилтон, убить Барри, она бы это сделала?

Люэлла в задумчивости перебирала у шеи коротенькую золотую цепочку. — Мне бы не хотелось так думать, — наконец вымолвила она. — Но я вынуждена признать такую возможность. Я уверена, что кто-то это сделал, и не могу выбирать, кто это мог быть, по собственному усмотрению.

— Это смелый вывод, Люэлла, — спокойно сказала Тэсс. — Извини, не могу пожать тебе руку, слишком жарко.

Люэлла улыбнулась ей, затем вновь обратилась к Малтрэверсу.

— Вы правда подозреваете, что Барри убила Кэролин?

— Это было бы слишком опрометчиво, — предостерег он. — Прежде, чем сделать такие выводы, мы должны побольше узнать о ней и Джеке Бакстоне. Что с ним было дальше?

— Он ушел из шоу-бизнеса и женился на… как ее звали?… Кейт Остин. Она была танцовщица. Некоторое время они оставались в Лондоне, а потом купили пансион в Порлоке, в Сомерсет. Несколько лет назад я у них останавливалась. Где-то у меня есть их рекламный листок.

— Откопайте его и дайте мне адрес. Я уговорю «Кроникл» продолжить серию интервью со звездами шестидесятых годов и поеду туда.

— Дорогой, он вряд ли расскажет как на духу, что организовал убийство Кершоу, — запротестовала Тэсс.

— А я применю более тонкий подход, не начну с порога «Доброе утро, вы убийца?» — Он продолжал тоном утрированной озабоченности: — У тебя мозг размягчился от жары? Надеюсь, нет, потому что я хочу, чтобы ты поехала со мной. Не волнуйся, в поезде будет прохладнее.

Маурин Кершоу, у которой кожа на лице была, как скомканная бумага от крафт-мешка, застыла от только что полученного шока. Она была ошеломлена предательством, как человек, которого подводят при осуществлении заветной мечты. Она сидела, опустив руки на колени, на оливково-зеленую юбку; пальцы, корявые, как корни, были сжаты до поведения. Из соседнего сада доносился, отдаваясь эхом в напряженной тишине комнаты, детский смех. Она в упор смотрела на сына, но тот уставился в пол, разглядывая богатый орнамент на голубом ковровом покрытии. Он не поднял головы, когда она вновь заговорила, горечь сквозила в ее хриплом голосе.

— Ты же обещал. Ты все время обещал. Я тебя больше никогда ни о чем не просила. А теперь отказываешься.

— Говорю тебе, я не могу. — Тэрри Кершоу заметил, что в последние полчаса его тон утратил годами выработанную рафинированность, и он говорил так, как будто никогда не покидал Ист Энда. Это было атрибутом их взаимоотношений, фальшь которых остро чувствовал Тэрри, но Маурин считала их чем-то особенным. — Ради бога, мамуля, я не убийца.

— Не ради какого-то проклятого Бога, — огрызнулась она. — Ради Барри. Ради меня. Смотри в глаза, когда с тобой разговаривают.

С детства усвоенный рефлекс мгновенно заставил его подчиниться. Он видел перед собой постороннюю женщину, которая когда-то была его матерью, угадывал черты ее некогда веселого лица, сложившиеся в гримасу ядовитой змеи от живучей, разъедающей, подобно раку печени, изнутри, чудовищной злобы. До какой степени она помешана?

— Опять Стэфани, — не отставала она. — Эта стерва с елейным голоском. Снова тебя приручила, да?

— Боже милостивый! — Он измученно вздохнул. Неужели она может предположить, что он рассказывал Стэфани — или кому-нибудь еще — об этом? — Стэфани ничего не знает, кроме того, что Барри умер много лет назад. Мы о нем никогда не разговариваем. — Из какого-то заброшенного колодца в его душе вырвался возглас, вобравший все его искренние переживания:

— Не могу больше в этом проклятом (он употребил выражение, которое матери запрещали произносить детям) доме.

— Вымой рот с мылом, — замечание было адресовано ребенку, которым она могла помыкать, а не мужчине, вырвавшемуся из-под ее власти. Она в отчаянии отвернулась; у них больше не существовало общего языка. Когда разорвалась последняя цепь, связывавшая их? Она коррозировала все эти годы, и окончательно проржавев, распалась.

— Во всяком случае дела обстоят именно так. — Он поднялся. — Извини, мамуля, но это не пойдет. Я навещу тебя, как обычно, на следующей неделе.

— Подожди, присядь, дай мне подумать.

Он готов был отказаться, но в ее блестящих, как бусины глазах, был приказ — и он подчинился. Маурин прерывисто вдыхала и выдыхала, и ноздри ее трепетали. — Хорошо. Но ты не можешь отказать мне в одном. Выясни, где она живет.

— Зачем? — Эта просьба вновь моментально встревожила его.

— Хочу послать ей поздравление к рождеству, — саркастически пояснила она.

— Мамуля, я думаю…

— Ты слишком много думаешь, — гневно перебила она. — Не умно, но много. Только дай мне ее адрес и забудь об этом. Беги к своей Стэфани, пусть она тебя покормит Манной кашкой и вытрет слезки.

— Я не знаю, где взять ее адрес, — сказал он уклончиво.

— Позвони в «Экспресс». Они должны знать.

— Они мне не скажут.

— Тогда попробуй найти его где-нибудь еще. Найми частного детектива, из тех, что разыскивают должников. Только найди ее. — Маурин Кершоу выпрямилась, готовая к отказу. — Только улицу и номер дома. Больше мне ничего не нужно. И не говори, что ты и этого для меня не сделаешь.

— А если мне удастся ее найти, что ты предпримешь?

— Не будешь любопытничать — и тебе не соврут. — Снова эхом прозвучало знакомое поучение из далекого детства. — Но я обещаю. Если ты дашь мне ее адрес, я никогда больше о ней не упомяну. А я всегда держу слово. Не забывай.

Он знал, что надо отказаться, что согласившись, он только подкармливает в ней опасное помешательство. Взрослый человек в нем хотел сказать нет, но ребенок, каким его вынуждали быть, боялся разорвать последние уродливые узлы, связывающие их. Наконец он подчинился, загнанный в угол этой алчной, извращенной, разрушающей любовью.

— Хорошо, я как-нибудь ее отыщу.

Маурин Кершоу чуть-чуть кивнула. Она почувствовала, что еще не вытеснена со всей территории в его душе. Конечно, ей не удержать позиций, но их важно сохранить до того главного момента. И тогда она останется наедине с Барри, и в смерти они станут ближе, чем в жизни, они сольются в их мести. Соседям по Брентвуду, которые, как им казалось, хорошо знали эту маленькую старушку, и в голову не могло прийти, что ее снедает ненависть, по масштабам уместная в античной трагедии, а не в местном супермаркете или на посиделках по четвергам, когда получают на почте пенсию по старости.

Когда Тэсс с Малтрэверсом вернулись на Копперсмит Стрит, их ждали на автоответчике два сообщения. Одно — от Люэллы Синклер, передававшей адрес и телефон Джека Бакстона, другое из Оуэн Грэхэм Меткалф с приглашением на презентацию по поводу начала рекламной кампании моющих средств, в которой должен был прозвучать голос Тэсс.

— С ума сошли, — возмутилась Тэсс. — Меня и так из-за этого последнее время трясет, а мне предлагают выступить на параде перед людьми, которые будут что-то об этом говорить. Не пойду.

— Напротив, — возразил Малтрэверс. — Ты говорила, что Тед Оуэн был там, когда ты записывалась, так что он почти наверняка придет на на презентацию. И, надо полагать, с очаровательной Дафной Джилли. Это блестящая возможность.

— Возможность для чего? — по тону чувствовалось, что в душе Тэсс уже сдалась, а спорит только по инерции.

— Ты прекрасно сама знаешь, — ответил Малтрэверс, который правильно интерпретировал ее тон, — море халявной выпивки. Нам нужно только оставаться трезвыми и внимать неосторожным речам, которые наверняка прозвучат.