— Но вы же говорили, что это была ложь?

— Не совсем. У Барри были наркотики, и он предлагал их другим. Они также были инструментом воздействия на человеческие слабости. Наркотики — для придурков, — говорил Барри. А уж кем-кем, но придурком он не был.

— Значит, — Малтрэверс колебался, — вы хотите сказать, что это было убийство?

— Либо убийство, либо шутка с плохим концом.

Малтрэверс откинулся на своем стуле, задумчиво глядя на Люэллу. По виду она не была впечатлительной фантазеркой или лгуньей. Она просто рассказывала возможную версию убийства так хладнокровно, как если бы зачитывала вслух кулинарный рецепт.

— Давайте вернемся немного назад. Вы говорите, перед дознанием стало известно, что в крови Барри обнаружили ЛСД. От кого? Полиция бы не стала разглашать подобные сведения.

— Уже точно не помню, от кого я это услышала, — заметила Люэлла. — Все вокруг обсуждали его смерть, и это откуда-то всплыло.

— Но тогда об ЛСД знал только тот, кто дал его Кершоу, — возразил Малтрэверс. — И распространял эти сведения. Становится похоже на заговор.

— Возможно, но я так не думаю, если вы подразумеваете, что убийство Барри и сокрытие истины были спланированы группой людей. Я уверена, что в противном случае что-нибудь бы об этом услышала.

— Но как только возникла версия об ЛСД, все ее поддержали и стали распространять — либо давая ложные показания, либо замалчивая правду, — возразил он. — Это и есть заговор.

— Можно это и так назвать, — признала Люэлла. — Но он был стихийным. Это было соглашение по умолчанию.

— Свидетели, не сговариваясь, лгали на дознании? Рискуя быть привлеченными за дачу ложных показаний, если правда выйдет наружу? — спросив Малтрэверс скептично. — Ну, Люэлла, это уж чересчур.

— А я до сих пор уверена, что все было именно так, и многие бы со мной согласились, — сказала Люэлла значительно. — И вы бы поверили в это, если бы знати Барри. Его не просто не любили, он вызывал отвращение. Сейчас я объясню. Когда он объявил о вечеринке, все явились, но никто из знакомых не пришел на его похороны. На церемонии в Голдергринском крематории присутствовала только его семья. В тот день я была на вечеринке в Бейзуотер, и гости веселились там, как на Новый год. Мы хором вслух отсчитывали секунды до начала кремации. Потом мы чокались, хохотали и напились, как никогда.

Малтрэверс и Тэсс молча осмысливали услышанное. Вызвать такую ненависть — гадкое и редкостное достижение.

— А на вечеринке у Барри кто-нибудь принимал наркотики? — спросил Малтрэверс.

— Пара-тройка гостей курили марихуану, но это не считается. Это была не та вечеринка. Она шла по принципу: приходи, когда хочешь, уходи, когда хочешь, но обязательно покажись Барри, иначе, если он заметит, что тебя не было, это его оскорбит. А оскорблять Барри было непринято.

— А в тот день Дженни Хилтон была в Бейзуотер?

Люэлла отрицательно покачала головой.

— Нет, я в этом уверена, потому что на следующий день я ее встретила и рассказывала, что там было. Думаю, она была за городом на съемках. — Она вопросительно подняла тщательно выщипанную бровь. — Вы ведь не думаете, что она причастна к убийству?

— Вы же сами сказали, что любой мог дать ему ЛСД, — напомнил Малтрэверс. — Включая Дженни Хилтон.

— Дженни никогда бы этого не сделала, — настаивала Люэлла.

— Я же говорю вам, они не были связаны, насколько мне известно. Они друг друга едва знали.

— В таком случае, если она была совершенно посторонней, почему ее привлекли в качестве свидетельницы на дознании? И почему она солгала?

Люэлла сомкнула губы и взглянула на Тэсс.

— Ничего не упустит, а?

— Да, согласилась Тэсс. — И что ты на это ответишь, Люэлла?

— Не знаю. Вы правы, там было много людей, знавших Барри гораздо ближе. Я никогда не могла понять, почему ее заслушивали.

— А может быть, она знала, кто это сделал и сама вызвалась, чтобы отвести от кого-нибудь подозрения? — предположил Малтрэверс.

— Эта теория не хуже других, — согласилась Люэлла. — Вы собираетесь ее об этом спросить?

Не отвечая, Малтрэверс разглядывал литографию на стене. Когда он выяснил, что Дженни исчезла вскоре после дознания, его профессиональная антенна настроилась на определенный угол приема, но ему пришло в голову только то, что она была огорчена смертью друга. Теперь это оказалось очевидной неправдой. Когда Флит Стрит бросилась на ее розыски, по крайней мере, в двух репортажах упоминался Кершоу, но они не содержали никакой существенной информации. В одной из заметок говорилось, что Дженни Хилтон попала на вечеринку случайно. Но сейчас ему было рассказано о заговоре молчания при дознании — в защиту не только убийцы, но и свидетелей, которые лгали в знак ненависти к этому негодяю.

— Мне надо все обдумать, — сказал он. — Вопрос, не причастен ли ваш собеседник к убийству — не традиционный для интервью. Его просто так невзначай не задашь. А мне сказано, что она поставила ряд условий, например, не касаться вопросов ее личной жизни. Любопытно…

— А это действительно имеет значение? — вступила в разговор Тэсс. — Если Люэлла права и Барри действительно убили, похоже, что он это заслужил. Даже если Дженни Хилтон была каким-то образом причастна к преступлению, этой темы никто не касался уже двадцать лет. Какое тебе до этого дело?

— Никакого, — признался Малтрэверс, — но это безумно любопытно.

По станции Тотнэм Корт Роуд разносилась мелодия «Боди энд Соул», которую кто-то наигрывал на тенор-саксофоне. На платформе Центральной линии, ведущей на запад Лондона, она была еле слышна. На стене напротив платформы висел красочный плакат, с которого с вызовом улыбалась публике минимально одетая брюнетка в позе, выражающей неистощимую сексуальную энергию, перманентную доступность и фантастический энтузиазм. Подпись гласила: Что носить зимой. Практически каждый мужчина разглядывал этот плакат и читал эти слова в ожидании поезда, но никто не задумывался, какой товар рекламируется. Световое табло над въездом в туннель показывало «Илинг Бродуэй — 2 мин.» и «Вест Рислип — 5 мин.» Туристы с беспокойством изучали схемы метро, чтобы удостовериться, что правильно определили направление и поезд не унесет их в какой-нибудь не известный им Онгар или Эппинг вместо нужных Бонд Стрит или Ланкастер Гейт. Для большинства же проезд по этому маршруту был привычным атрибутом рабочего дня. Одни читали газеты, другие разговаривали, и голоса возносились под своды крыши сплошным гулом. Большинство просто пребывало в ожидании.

Издали, из темной глубины туннеля послышалось приглушенное громыхание, и отклеившийся уголок плаката с брюнеткой заколебался в такт толчкам воздушного потока от приближающегося поезда. На индикаторе замигало «Очередной поезд». И громыхание, и сквозняк усилились. Оброненный кем-то дешевый журнальчик стремительно понесло между рельсами. Громыхание переросло в рев, в черной глотке туннеля показались огни, затем бетонная полость заполнилась сокрушающим железным грохотом, и его чрево стало, вагон за вагоном, изрыгать поезд.

Вдруг через этот шум прорезался отчаянный вопль, и какой-то мужчина, залитый человеческой кровью, отпрыгнул в сторону. У женщины, стоявшей рядом, началась рвота. В центре платформы возникла паника, пассажиры, находящиеся поодаль, вытягивали шеи в том направлении, откуда доносились крики ужаса, вырывающиеся у тех, кто стоял ближе и видел, как стальные колеса перерезают человеческое тело. В замешательстве люди беспомощно оглядывались. Работник скорой помощи, возвращающийся с дежурства, пытался привести в чувство женщину, упавшую в обморок. Кто-то бросился в службу метрополитена. Машинист вылез из кабины и с криком стал протискиваться через толпу. Некоторые обладатели сезонок сразу же покинули место происшествия, невозмутимо обдумывая по дороге альтернативные маршруты наземного транспорта.

Через две минуты на центральном эскалаторе показались двое полицейских, которые, расталкивая пассажиров, спускались, провожаемые любопытными взглядами. Одна женщина в толпе взглянула на них совершенно равнодушно и потерялась в сутолоке у выхода верхнего вестибюля. Она прошла через турникеты и далее по коридору, выложенному зеленым кафелем, вышла на Оксфорд Стрит, на момент остановилась у газетного киоска напротив «Макдональдса». Проигнорировав рекламные листки курсов английского языка, которые раздавала девушка на углу, она направилась к Марбл Арк, а затем свернула на Сохо Сквер, в центре которой одиноко ютилась псевдотюдоровская беседка. Срезав путь на Дин Стрит, мимо рекламных агентств, кинокомпаний, Китайского агентства новостей она дошла до Гроучо-клуба. Девушка-администратор, разговаривающая по телефону, с улыбкой кивнула ей, как старой знакомой, когда она, войдя через вращающиеся двери, расписывалась в книге посетителей. В баре ее поприветствовало несколько человек. Один мужчина спросил, что она будет пить, она хотела водку с лайм-джюс, в «Гроучо» это автоматически означало двойную порцию.