Такая организация была очень остроумной. Благодаря ей банда располагала на всем течении Дуная множеством соучастников, мало понимавших характер операций, которым они содействовали. Набранные из самого темного слоя общества, очень невежественные, они думали, что участвуют просто в перевозке контрабанды, и ни о чем не допытывались. Они не пытались установить какую-нибудь связь между распорядителем экспедиций, в которых они участвовали, и знаменитым Ладко, который скрывал от них свое имя и в то же время как будто находил странное удовольствие оставлять следы своего пребывания на месте каждого преступления.
Их равнодушие менее удивит читателя, если принять во внимание, что преступления происходили на всем огромном протяжении Дуная. Волнение публики постепенно успокаивалось после каждого из них.Зато в полицейских отделениях, где собирались все жалобы прибрежных жителей, имя Ладко приобрело печальную известность. В городах мещане уделяли ему особое внимание из-за жирных заголовков газетных статей, посвященных Ладко. Но в массе народа, и тем более среди крестьян, он был таким же преступником, как и всякий другой, с которым сталкиваются лишь однажды.
Восемь человек, оставшихся на шаланде, были тесно связаны и образовывали настоящую шайку. На своем судне они поднимались и спускались по Дунаю. Если где-нибудь предстояла выгодная операция, они останавливались, набирали сообщников, потом, когда добыча была в безопасности в плавучем тайнике, отправлялись на новые «подвиги».
Когда шаланда наполнялась, они спускались к Черному морю, где находившийся в их распоряжении пароход ждал в назначенный день. Награбленные богатства, перевезенные на этом пароходе и добытые иногда ценой убийства, превращались в честный груз, который вполне открыто продавался в далеких странах.
Это был исключительный случай, когда в предшествующую ночь о банде заговорили на таком близком расстоянии от места совершенного преступления. Обычно грабители не допускали такой ошибки: она, в случае повторения, могла открыть глаза их несознательным сообщникам. На этот раз атаман шайки имел особую причину не сразу удалиться, и, если причина была и не та, какую ему приписал Карл Драгош, разговаривая в Ульме с Фридрихом Ульманом, все же личность сыщика играла здесь роль.
Когда главарь банды, сопровождаемый помощником Титчей, узнал в Вене Драгоша, за сыщиком начали тайно следить местные сообщники шайки, которые знали лишь самое существенное, и шаланда плыла перед баржей, опережая ее всего на несколько километров. Шпионаж, очень затрудненный в открытой местности, наводненной полицейскими, часто прерывался, и случаю было угодно, чтобы Карла Драгоша и его хозяина ни разу не видели вместе. Ничто не заставляло предполагать, что в барже два обитателя и, следовательно, есть возможность ошибки.
Установив такую слежку, атаман бандитов считал себя хозяином положения. Убить сыщика? Он этого не хотел. Он решил им завладеть хотя бы на время. Когда Карл Драгош окажется в его власти, у преступника появится хорошая возможность вести переговоры в случае серьезных осложнений.
Похищение приходилось откладывать в течение нескольких дней. Или баржа останавливалась на ночлег слишком близко от населенного пункта, или неподалеку оказывались полицейские агенты, рассеянные по берегу, личность которых легко устанавливал опытный бандит.
Наконец утром 29 августа обстоятельства оказались вполне благоприятными. Буря, которая в предыдущую ночь способствовала банде в нападении на виллу графа Хагенау, должна была разогнать полицейских, следовавших за начальником по реке. Вероятно, он на время останется один, без защиты. Этим можно будет воспользоваться.
Как только повозка была нагружена имуществом из виллы, Титча выбрал из своих людей двоих наиболее решительных. Читатель уже видел, как три авантюриста выполнили поручение и как лоцман Сергей Ладко стал их пленником вместо сыщика Карла Драгоша.
После этого Титча мог сообщить атаману об успешном исходе предприятия лишь немногими краткими словами, сказанными на поляне, в момент, когда взвод полиции находился поблизости. Разговор на эту тему обязательно должен был возобновиться на шаланде, но в ту пору было не до того. Прежде всего надлежало скрыться и спрятать многочисленные тюки, разбросанные по палубе, и этим немедленно занялись восемь человек, составлявших экипаж судна. Эти люди быстро снесли или скатили по доскам внутрь судна свою добычу, что потребовало всего несколько минут; потом приступили к окончательной укладке. Для этого пол трюма был поднят, и в нем оказалось зияющее отверстие на том месте, где следовало бы увидеть воду Дуная. Фонарь, опушенный в это второе отделение, позволял различать там нагромождение всевозможных предметов, которые заполняли лишь часть его. Там оставалось достаточно места, чтобы награбленное у графа Хагевау в свою очередь поместилось в оригинальном тайнике.
Замечательно было устроено, в самом деле, это судно, служившее одновременно средством транспорта, жилищем и неприкосновенным складом. Под судном, видимым снаружи, было приделано другое, меньших размеров, палуба которого образовывала дно первого. Это второе судно, глубиной метра в два, имело такое водоизмещение, что могло нести первое, подняв его на фут или два над поверхностью воды. Чтобы хитрость не разоблачилась, внутреннее судно нагружали балластом, достаточным, чтобы затопить его целиком, так что ватерлиния шаланды оказывалась на должном месте.
Когда в тайник погружали награбленные товары, выбрасывалась часть балласта, и осадка судна не изменялась. Поэтому судно, которое при средней нагрузке должно было сидеть в воде едва на фут, погружалось на семь футов. Это не могло представить больших трудностей при плавании по Дунаю и только требовало опытного лоцмана. Такой лоцман у шайки был — Якуб Огул, еврей из Рущука. Прекрасно изучив реку, Якуб Огул мог соперничать с самим Сергеем Ладко в прекрасном знании проходов, рукавов и песчаных мелей; он проводил шаланду уверенной рукой через пороги, усеянные скалами, которые встречались на реке.
Полиция могла обыскивать судно сколько угодно. Она могла измерять внутреннюю и наружную высоту шаланды, не находя никакой разницы. Даже измеряя глубину вокруг судна, нельзя было найти подводный тайник с меньшим обводом и линиями, быстро убегавшими вкось. Всякие обследования приводили к заключению, что шаланда пустая и что эта пустая шаланда сидит в воде настолько, чтобы только сохранять равновесие.
В отношении бумаг все предосторожности были приняты. Во всех случаях, поднималось ли по реке или спускалось судно, оно или шло за товаром, или возвращалось в порт приписки, выгрузив товар. Смотря по обстоятельствам, оно принадлежало то господину Константинеско, коммерсанту из Галаца, то господину Вен-целю Мейеру, предпринимателю из Вены. Бумаги, в изобилии снабженные казенными печатями, были в порядке, и никому не приходило в голову их проверять. Впрочем, проверка лишь показала бы, что в указанных городах живут некие Константинеско и Венцель Мейер.
В действительности владелец назывался Иваном Стригой. Читатель, быть может, помнит, что это имя принадлежит одному из наименее достойных обитателей Рущука, который исчез из города после того, как напрасно пытался помешать свадьбе Сергея Ладко и Натчи Грегоревич. О Стриге шли дурные слухи, и людской голос обвинял его во всевозможных преступлениях.
На этот раз народная молва не ошиблась. С семью негодяями такой же закалки Иван Стрига образовал банду пиратов, и она уже долгое время разбойничала по обоим берегам Дуная.
Найти таким образом путь к легкому обогащению, это уже было кое-что; обеспечить себе безопасность- еще лучше. Для этой цели, вместо того чтобы скрывать свое имя и внешность, как сделал бы обыкновенный преступник, он решил устроить так, чтобы жертвы его знали. Разумеется, они узнавали не собственное его имя. Нет, то, которое он с бесстыдной ловкостью оставлял позади себя, было имя Сергея Ладко.