— Все намного сложнее.

— Да, но если ты не рождался и если ты не умрешь, что с тобой произойдет? Ты как-нибудь изменишься?

Габриэль провел ладонями по лицу:

— Конечно, я все время меняюсь. Я изменился с тех пор, как познакомился с тобой. Теперь я во многом другой.

— Например?

Габриэль молчал.

— Теперь я стала тебе нужна? Ты счастлив со мной? Ты настолько изменился, что даже захотел влюбиться? — не унималась София. — Ну отвечай же, Габриэль, чего молчишь?.. Блин, ты ведь не обычный парень, который не может отличить правды от лжи? Уж кто-кто, а ты умеешь быть честным, а?

Склонившись над своим личным ангелом, София сердито смотрела на него. Выдержала его ответный взгляд. Понимала, что заходит слишком далеко. Но когда в твоей жизни творится хрен знает что, ты имеешь право знать. А услышав, что Габриэль испытывает по отношению к ней, она могла бы признаться в своих чувствах к нему.

Габриэль раздраженно застонал. Вздохнул. Закрыл лицо широкими ладонями, потер глаза. Глянул на Софию. Нахмурился. Закрыл глаза. Открыл было рот, чтобы ответить, но передумал. Повернулся на бок спиной к Софии, перевернулся на другой бок Разговор явно смущал его, София никогда не видела, чтобы он так нервничал, — даже в их первую встречу, даже в тот раз, когда она впервые на него наорала и когда они впервые занимались любовью.

— Прости, я не хотел тебя обидеть, — произнес он со второй попытки. — Конечно, я что-то чувствую. Возможно, любовь. Определенно вожделение. Страсть. Волнение. Возбуждение. Мы оба это чувствуем, как же иначе. — Замявшись, он спросил ее: — Ведь правда?

— Правда, — скорчила гримасу София. — Я чувствую. То есть мне так кажется. И это меня пугает. — Габриэль кивнул, соглашаясь. София восприняла этот жест как знак продолжать. — Отлично, у тебя тоже заскоки. Теперь кое-что начинает проясняться.

Габриэль помрачнел:

— Ничего не проясняется. Не может проясниться. Потому что мы находимся с тобой в совершенно разных местах. Проблема в том, что мы с тобой абсолютно не похожи, в основе своей, внутри, настолько не похожи, что я даже не могу подобрать слова, чтобы тебе это объяснить. Например, нам кажется, что мы влюблены, даже любим друг друга, но не имеем ли мы в виду абсолютно разные вещи?

— Разве любовь не для всех одинакова?

Не обратив внимания на вопрос, Габриэль продолжил свою путаную речь не только ради Софии, но и ради себя самого:

— Это как с жизнью и смертью. Я даже отдаленно не могу тебе объяснить, что это такое на самом деле, потому что ни то ни другое для меня не существует. Я не знаю, как растолковать известные мне истины, чтобы ты поняла. — Он умолк, подыскивая нужные слова. — Слыхала байку про мужчин с Марса и женщин с Венеры?

— Эту самолечебную фигню про то, что мужчины и женщины происходят с разных планет?

— Ну да. Так вот, для нас, для меня… разница еще больше… речь уже не о планетах, мы с тобой будто из разных галактик.

София рассмеялась: слишком надуманное объяснение, чтобы отнестись к нему всерьез. Особенно когда Габриэль рядом, лежит голый на ее кровати, а после очень даже реального и ощутимого секса прошло всего полчаса. Особенно когда она чувствует его дыхание на своих губах.

— Ты утверждаешь, что все эти чокнутые правы и ангелы — инопланетяне? Да ладно тебе, Габриэль. Я кое-как смирилась с этой хренотенью про беременность, и то лишь потому, что получила реальное доказательство — растущий живот, тут уж никуда не денешься, но это уже перебор!

— Нет-нет, — замахал рукой Габриэль. — Чушь про инопланетян здесь ни при чем. Зачем нам неуклюжие выдумки! На самом деле все тоньше, изящнее. Малюсенькая разница между нами, очень деликатная разница, едва заметна. Но она разъединяет нас настолько, что расстояние между нами даже трудно как-то оценить. Не другая галактика, физическая реальность слишком грубое понятие в нашем случае… скорее совершенно иное пространство, но на одной и той же физической плоскости и в одном и том же временном промежутке.

София откинулась на подушки.

— Ты прав, это слишком сложно для меня. Физикой запахло.

— Именно! — просиял Габриэль. — Ангелы — это физика. И математика. Меня можно вычислить.

— Формула благодати?

— Ну да. Математической формулой можно описать что угодно. От ангелов до радуги.

София поморщилась:

— М-м, уж очень красивенько звучит, прямо как у старых добрых хиппи. А нельзя ли обойтись без слащавости «Нью-эйджа»? Скажем таю от ангелов до землетрясений. Страшных, разрушительных. Существует формула для землетрясений?

— И для них тоже.

— Ладно, сдается мне, что эта алгебраическая заумь не поможет мне понять, кто ты есть на самом деле. Но вот что интересно: если ты прав и все это просто большая математическая олимпиада, зачем тогда я вам понадобилась?

Габриэль не уловил ход ее мысли.

— Ты о чем?

— Зачем я вам понадобилась, чтобы родить ребенка? Если для всего есть математическая формула, если все так офигительно устроено, дико сложно и — как ты выразился? — изящно, то зачем вам понадобилась такая ерунда, как мое чрево? Зачем ставить меня на уши, зачем пускать в ход зачатие без секса? Только для того, чтобы сделать ребенка? Да ведь это любой дурак умеет, чему мы видим множество доказательств. Для ангелов вы сочиняете заумные математические формулы, зато с ребенком все просто, как правда.

Габриэль, глядя на нее, кивнул:

— Да, София, похоже, ты сама ответила на свой вопрос.

Позже, после секса, когда его кожа опять ее не касалась, куда-то исчезая и непонятно каким образом умиротворяя, София, уже засыпая, опять вспомнила о родителях:

— Знаешь, они неплохие люди, мои папа с мамой.

— Знаю.

— И они старались изо всех сил, вкладывали в меня все, что могли.

— Конечно.

— Наверное, они даже хорошие родители по сравнению со многими другими.

— Наверное.

— Да, — подытожила София. — Хорошие.

Габриэль обнял ее в темноте; сияние, лившееся с его спины, высвечивало лишь очертания тел.

— Все в порядке, София, — прошептал он. — Ты тоже не обязана быть идеальной матерью. Ты должна быть просто матерью.

Свадьба. Солнечное утро, но край унылого городского горизонта густо облепили темные облака, за шоссе М-25 гремят, рассеивая жаркое марево, летние грозы, суля полуденную бурю. София одевалась, предвкушая ясный день, оглушительного Дасти Спрингфилда, полбутылки шампанского и наперсток водки. Габриэль, как у него было заведено по утрам, где-то пропадал, но в его присутствии особенно и не нуждались. София решила, что роль свидетельницы жениха она способна отыграть и без помощи ангела-хранителя. Торжественного шествия к алтарю вроде бы не предвиделось. Как и не предвиделся второй свидетель, а с ним и повод вляпаться в дурацкий флирт.

Отдел регистрации. Тесно прижавшиеся, словно пришитые друг к другу, улыбающиеся пары; вот из этих двоих только что сделали одно, а те пока ждут с нетерпением и ужасом. Ноги по щиколотку утопают в конфетти, хмурый ветерок разносит их по воздуху, несмотря на строгую табличку: «За разбрасывание конфетти налагается штраф». Отдел полиции по борьбе со слащавостью давно устал штрафовать, а новехонькие молодожены не намерены подчиняться, они сияют фотогеничными улыбками; в праздничных прическах, помятых наисердечными поздравлениями, застрял рис «басмати». Регистраторша улыбается вежливо и абсолютно равнодушно. Вид у нее солидный и в общем приятный. Церемонию эта дама провела без сучка без задоринки, машинально меняя выражение лица — приветливость, задумчивая улыбка и ловкий переход к строгой торжественности. Каждый жест и взгляд словно помечены карандашом на полях официальной инструкции. Церемония бракосочетания Зака и Катарины превратилась в пустую формальность. Не для молодоженов, разумеется. Для регистраторши. И впрямь формальность. У этой занятой женщины впереди еще шесть свадеб. Она этим зарабатывает на жизнь. Четыре года назад она регистрировала смерти и рождения, потом произошла смена кадров, новый начальник решил встряхнуть коллектив, на интенсивных курсах даму обучили приятности и важности — и вот теперь она женит людей. Джеймс подает людям алкоголь, Бет копается в их мозгах, София раздевается. Работа есть работа.