- А если она не согласится? - задумчиво спрашивает Хаким, и в его глазах вспыхивают огоньки тревоги.

- А она тебя любит? - лукаво спрашивает Лаптев.

- Любит! - решительно отвечает великан.

- Тогда - согласится! - уверяет Лаптев.

Это похоже на разговор двух сообщников, понимающих друг друга с полуслова. Но ведь так и есть: только Андрею и рассказал Хаким о своей беде и только от него услышал слово совета.

Влюбился Хаким в девушку Гирибалу, лучше которой, по его мнению, не найдешь в целом мире. Гири ответила взаимностью. Но вот беда - встала на пути непреодолимая преграда: Хаким мусульманин, а Гирибала - индуска. У них нет надежды встретиться даже после смерти, - хотя, по правде говоря, такая перспектива Хакима не устраивает - а на земле, казалось, их не соединит никакая сила. И вот сагиб посоветовал жениться на Гирибале наперекор всем и выехать в Бомбей или Калькутту. Ясно, тяжело будет работать на фабрике или таскать тяжести, но, конечно, не тяжелее, чем голодать на клочке арендованной земли!.. Долго думал Хаким, но все же отважился пойти новым путем, резко изменить свою жизнь в надежде на лучшую долю.

- Так попробуем, товарищ сагиб? - еще раз говорит Хаким, но это уже не вопрос, а утверждение.- Вы поможете мне?

- Охотно, - отвечает Лаптев. - Только ты, Хаким, не говори, "товарищ сагиб". Сагиб - это господин, помещик, фабрикант, офицер. А товарищ - это рабочий, крестьянин, ремесленник - друг, который всегда поможет тебе в беде, поделится последним куском. Понял?

- Понял, товарищ мистер! - отвечает Хаким, и Лаптев невольно улыбается: плохой из тебя, Андрей, агитатор!

… Первый эксперимент начали поздно вечером.

Собственно, помощь Андрея была только моральной: он стоял и смотрел, как Хаким, ловко орудуя топором, дробил на мельчайшие кусочки жесткие стебли и древесную кору. Крестьяне, столпившиеся вокруг костра, напамять знали рецепт, написанный Сатиапалом, и хором выкрикивали, что нужно делать дальше. Хаким не обращал внимания на выкрики и молча делал свое дело. У него был вид игрока, который поставил на карту все имущество и надеется на выигрыш, словно на чудо.

Андрей следил за этой процедурой с некоторой тревогой. Ему тоже не верилось в успех первого опыта.

Собственно, ничего неестественного в процессе образования питательного белка не было: каждый живой организм, начиная с простейшего, осуществляет этот процесс ежечасно и ежеминутно. Трава, усвоенная коровой, например, преобразуется во вкусные жиры, молоко, в питательные белки мяса, в крепкие кости и эластичную мягкую шерсть. Да, это самый простой процесс, который только и обеспечивает существование и развитие живых организмов, но наука не научилась его воссоздавать. Удалось синтезировать лишь простейшие белки. Какие же вещества открыл академик Федоровский, если они по своим каталитическим свойствам превосходят все известные катализаторы и ферменты?

Сатиапал ничего не сказал об этом. После сходки в Навабгандже он в присутствии профессора Калинникова торжественно вручил Андрею два кристалла - красный и синий - и напечатанный на машинке рецепт приготовления "пищи богов", как выразился он полуиронически. Всю документацию для опубликования профессор обещал прислать позже.

Исследование препарата Федоровского начали немедленно, но ничего определенного пока установить не удавалось. Промежуточные анализы подтвердили, что в присутствии препарата Федоровского начинается бурная реакция распада клетчатки и последующего синтеза всевозможных Сахаров и спиртов, жиров и белков. Видно было, что препарат содержит в себе смесь целого ряда очень активных химических веществ, вступающих в действие с определенной закономерностью - приблизительно с такой же, как и в живом организме. Более того, можно было отыскать полную аналогию: если вначале смесь следовало беспрерывно подогревать, то через три часа она начинала разогреваться сама, а ее температура, постоянная на протяжении определенных периодов, вдруг изменялась скачкообразно в пределах одного-двух градусов около деления плюс двадцать пять. Силосоподобная масса как будто жила простейшей жизнью, ибо сама поддерживала самые выгодные для себя условия.

Сатиапал сообщил, что данный им рецепт упрощен специально для индийских крестьян, которые не в состоянии купить сложные и дорогие химические соединения. Только поваренную соль, серный цвет и суперфосфат необходимо сыпать в чистом виде. Другие нужные элементы вводились с золой ряда растений, толчеными костями, кожурой плодов и тому подобным. "Упрощение" рецептуры,- может быть и целесообразное с точки зрения экономической,- в действительности усложняло ее так, что делало изготовление "пищи богов" похожим на добывание радия. Хаким провозился до рассвета, пока выполнил первую часть предписаний Сатиапала и накрыл кадку с серой массой многими слоями банановых листьев. Предстояло выполнить еще целый ряд операций, и лишь на седьмой день силос достигал нужной кондиции.

Взвесил все это Лаптев и ужаснулся: кто же сможет выдержать семь дней непрестанного труда, чтобы потом столько же дней кормить одно животное?

Но он не знал индийских крестьян, не учитывал, что они, в конце концов, почти никогда не разгибают спины, лишь бы прокормить самих себя.

Зрители не расходились. Они ночевали во дворе Хакима, ибо индийцу, собственно, все равно где спать теплой осенью. Поджав под себя ноги, они сидели вокруг кадки, глядя, как Хаким то подсыпает в нее пригоршнями золу мангрового дерева, то хватается за мех, чтобы продуть воздух через смесь, от которой совсем не пахло вкусным.

Дело тут было не в простом любопытстве досужих наблюдателей. Каждый из индийцев с удовольствием бы обливался потом, как обливается Хаким, имей уверенность, что обещание Сатнапала оправдается.

Андрей Лаптев, как и все, с нетерпением ждал решающего дня. Ему, правда, удавалось вырываться только на часок, но его присутствие очень помогало Хакиму.

Длительное ожидание расхолаживает. Как всегда, нашлись неверящие, которые старались заронить в душу каждого сомнения, и завистники, кому пришлось не по вкусу обращенное на Хакима внимание целого селения. А тут еще начали распространяться слухи, будто бы Сатиапал приготовил свои кристаллы из смеси свиного сала и коровьей крови.

Андрей, как мог, старался развеять сомнения. Ему хотели верить, ибо после спасения жены старого Ойяма и еще нескольких больных, просто не могли допустить мысли о плохих намерениях со стороны русского. Однако Андрей догадывался, что против препарата Федоровского будут брошены все силы реакции, поэтому он предупредил Хакима, чтобы тот ни на минуту не оставлял кадку и не допускал к ней ни одного человека.

Наступила последняя ночь. Лаптев решил пожертвовать своим сном.

Возле хижины Хакима собрались почти вес мужчины Навабганджа. Хаким, похудевший за неделю и едва державшийся на ногах, наконец перестал качать воздух и лег на кадку, закрывая ее своим телом. Его так и подмывало заглянуть, что же происходит внутри? Но он не сделал этого, ибо по рецепту открыть кадку можно только на рассвете.

Как же долго тянется время, когда ждешь!.. Глаза закрываются сами; голова становится тяжелой-тяжелой, и мышцы не могут удержать ее. Хочется припасть щекой к теплому банановому листу, укрывающему кадку, принюхаться к непривычному кисловатому запаху, которым тянет оттуда, прислушаться к негромкому бульканью жидкости и мечтать о Гирибале, о Калькутте, о спокойной и радостной жизни.

Слипаются у юноши глаза, склоняется голова… Не выдержал Хаким, уснул. А Лаптев молча сидел возле костра и поглядывал то на спящего юношу-мусульманина, то на его односельчан.

Они расположились в непринужденных позах: один жует "чапатти" - лепешку из самой грубой муки, другой попыхивает дымом из "хуки" - индийской трубки, в которой дым проходит через воду; морщинистый старик задремал, и его "тока", конусообразная шляпа из рисовой соломы, упала и покатилась к костру. Кажется, никто не интересуется сатиапаловским "силосом".