Как ни старался Щеглов, он не мог уснуть на протяжении часа или двух, а затем внезапно как бы упал в темную молчаливую пропасть. Он спал, пожалуй, долго, крепко, без сновидений – и проснулся оттого, что его начал душить смех.

– Ох-хо-хо!.. Ха-ха-ха!.. – хохотал инженер, протирая глаза.

Он опомнился, вскочил с кровати, сел у стола, пощупал лоб: что это – сумасшествие?.. До смеху ли сейчас?

Но ему все равно хотелось смеяться. Хохотать. Ржать, схватившись за живот. Это дикое желание приходилось сдерживать ценой громадного напряжения воли.

И вдруг ему стало грустно, тоскливо, горько. Потянуло склониться к кому-нибудь на плечо, заплакать, пожаловаться на горькую долю… И он, этот взрослый мужественный человек, не раз смотревший смерти в глаза, в самом деле чуть не заплакал. Обхватил голову руками. Застонал… И вдруг вскочил: в нем вспыхнул неожиданный гнев – неизвестно против кого. Захотелось громить, коверкать, ломать. Не помня себя, он грохнул кулаком по металлическому столу так, что письменные принадлежности разлетелись во все стороны. Это разъярило его еще больше, и он начал рвать бумагу, ломать карандаши. Один из них упал и покатился под стол, в угол. Щеглов нагнулся, чтобы искромсать и его… и опомнился: да что же это такое?! Надо взять себя в руки. Начать какие-нибудь вычисления, что ли, лишь бы сосредоточиться и не давать воли возбужденным нервам.

Но как только он поднялся, гнев охватил его с еще большей силой. Карандаш! Проклятый карандаш! Его нужно поднять с пола, раздробить в щепки, растереть в порошок!

И вновь у инженера прояснилось в голове, когда он забрался под стол. Восстановилась способность к рассуждению.

– Погоди, погоди… – бормотал он себе под нос. – Отверстия… Против стола… А что если подняться лишь на одно мгновение?

Он выглянул из своего убежища на долю секунды, но и этого было достаточно, чтобы установить: да, болезненные явления психики наблюдаются над столом, а под ним – нет.

– Какой-то газ? – соображал вслух инженер. – Нет, тогда везде было бы одинаковое действие… Лучи?.. Но какие?.. Да, вероятно лучи – иначе зачем же эти металлические стены? А металлическая крышка стола – хороший экран… Ну, так, господа, – кто вы там ни есть – прошу!.. Продолжайте ваши эксперименты, а я посижу под столом!

С видом мальчишки, перехитрившего кого-то из противников, Щеглов устроился в своем укрытии поудобнее.

– Так… Смех, горе, гнев… Неожиданная смена настроений… Как это объяснить?.. Что же вы еще припасли для меня, господа?.. И, вероятно, не только для меня…

Он привык рассуждать с самим собой, – так почему-то легче находилось правильное решение.

– Следовательно, лучи смеха, лучи гнева, лучи грусти… Паршивые же это лучи, если от них можно уберечься, надев на голову кастрюлю, например, не говоря уже о каске… А почему на голову? – возразил он сам себе. – Может быть, нужно закрыть все тело?

Проверка предположения заняла немного времени: сначала Щеглов высунул из убежища руку и подержал ее над столом, затем спину и наконец ухитрился, стоя на руках, «облучить» ноги. Никакого действия.

Но едва инженер попытался подняться – в его уши врезался звук невероятной силы. Походило на то, что из каждого отверстия комнатки загудел паровозный гудок.

Щеглов закрыл уши ладонями, но это не помогло.

– Что-то новое… новое… – бормотал он. – Лучи звука?.. Абсурд!.. А если отойти в противоположный угол?

Он направился к двери. Звук ослабевал с каждым его шагом.

– Странно… очень странно… Да, это какие-то лучи… Но какие?

Звук внезапно оборвался, зато перед глазами у Щеглова появился свет. Шаг назад – свет усилился. Еще шаг – начал ослеплять. Можно было закрыть глаза, отвернуться, закрыться – сияние не ослабевало нисколько.

Погас и свет. Инженер засмеялся. Затем захохотал:

– Ах, господа, ваша программа исчерпана!.. Снова смех… Снова…

Но этот его смех был уже неестественным – и, как это ни странно, сопротивляться смеху было труднее всего. Инженер вновь забрался под стол.

Смешно, когда под крошечным столом, согнувшись в три погибели, сидит человек солидный, взрослый. Но Щеглов не замечал комизма своего положения. Он теперь убедился, что его ждет тяжелое испытание. Весь этот «концерт» был устроен специально. Зачем?.. А может быть, среди этих многочисленных лучей, которые, вероятно, действуют на мозг, есть и «лучи болтливости»? «Лучи предательства?»… Но что можно вытянуть из него, работавшего с ультразвуковым локатором, если эти приборы – уже давно перестали быть секретными?.. Следовательно, тут что-то иное. Нужно быть начеку…

Так размышлял инженер Щеглов, сидя под столом в полной уверенности, что ему удалось перехитрить еще не виденных им Джонсона, Смита и Харвуда.

…А Смит и Харвуд все это время внимательно следили за каждым его движением на экране телевизора.

– Хитер, дьявол! – раздраженно сказал Смит. – Так хорошо пошло все сначала, а затем… Неужели догадался?.. Ну, так я переведу его сейчас в четвертую. Там нет никакой защиты от излучения. Я его пристегну! Он у меня запляшет!

– Оставь! – холодно прервал его Харвуд. – Удивляюсь, откуда у тебя столько желчи? Чем он насолил тебе, в конце концов?.. Оказался умнее тебя? Проектировал камеру ты – вот и помалкивай!.. А мне он нравится. Сметлив. Изобретателен… Я читал его научные труды, – к сожалению, лишь об ультразвуке. Талантлив… Если удастся его сломать – это будет прекрасная «мыслящая машина».

– Если удастся! – насмешливо фыркнул Смит. – Ты уже забыл его предшественника?! Вот такие они все, эти русские: подыхает, но вопит «да здравствует!..» Советую не возиться с ним, а пустить на эксперименты. Европейская пленка у нас далеко не заполнена. Я уже давно собираюсь записать ощущения ошпаренного кипятком.

– Хватит, хватит! – махнул рукой Харвуд. – Пойдем к нему. Но прошу – не смотри волком, а то при одном взгляде на тебя человеку становится тоскливо.

Харвуд поднялся и направился к двери. Смит метнул на него взгляд, в котором и впрямь блеснуло что-то волчье, выключил телевизор и заковылял следом.

Они опустились на лифте в подземелье, прошли по длинному коридору и остановились перед камерой с табличкой «5» на двери.

– Тише! – прошептал Харвуд. – Его нужно захватить врасплох.

…Когда послышалось слабое позвякивание металла о металл, инженер Щеглов понял, что за ним пришли. Следовало бы немедленно убраться из-под стола, но он не успел этого сделать. Дверь отворилась. У порога стояли двое – молодой красивый, мужчина и длиннорукий согбенный человек лет пятидесяти.

– Как дела, мистер Чеклофф? – приветливо спросил молодой.

Щеглов устроился под столом поудобнее, окинул взглядом вошедших и не ответил. Он умышленно напустил на себя вид инертного, безразличного ко всему человека, чтобы иметь время для ориентировки.

«Джонсон, Смит, Харвуд… – вспоминал инженер. – Но кто же эти двое?»

Это походило на алгебраическую задачу с тремя неизвестными. Он знал три фамилии, слышал два голоса из трех, но никого из врагов не знал в лицо.

В первое мгновение Щеглову показалось: задачу решить нельзя. Но тотчас же мелькнула мысль:

«Стоп!.. Джонсон – в бронетранспортере. Смит – при въезде в эту тюрьму. У них голоса не такие. Следовательно, это – Харвуд».

Теперь оставалось уяснить, кто сопутствует Харвуду: Джонсон или Смит?

У Джонсона голос был отрывистый, властный, как у человека военного. Ясно, что вот этот длиннорукий сморчок в армии не служил. Ему, вероятно, свойственны жестокие и ехидные интонации…

«Итак, второй – Смит!»

Харвуд подошел ближе и вновь спросил:

– Как самочувствие, мистер Чеклофф?

– Неплохо, мистер… Харвуд. «Концерт» окончен?