— Семь тридцать.

— Батюшки! А я хотел в шесть быть уже в тоннеле. Забыл задать срок радиобудильнику.

— Не торопитесь, Сергей Петрович, — смущенно отводя глаза, говорил Кундин. — В тоннеле аварийные работы идут по графику. Лавовый поток ослаблен. Скопившаяся внизу лава почти вся размыта. Садухин занят своими тампонами. Как видите, все в порядке… если можно так выразиться… Ну, я пойду вызову к вам радиста.

Когда Лавров вышел из спальни, умытый и одетый, радист уже заканчивал расшифровку радиограммы, на столе был сервирован завтрак, и Кундин снимал со стенного конвейера кофейный термос.

Радист передал Лаврову листок с текстом, попрощался и ушел.

Лавров пробежал глазами радиограмму и воскликнул:

— Как же я мог об этом забыть! Скажите, Григорий Семенович, к вам сюда должен был прибыть некто Коновалов, Георгий Николаевич? Он здесь работает?

Кундин удивленно пожал плечами.

— Ну как же? — продолжал Лавров. — Вот и радиограмма об этом. Послушайте: «ВАР. Шахта номер шесть, замминистра Лаврову. Отстраните немедленно от работы Коновалова Георгия Николаевича. Установите строгий надзор за ним, подвергните домашнему аресту. Возвращаясь в Москву, предложите командиру вашей подводной лодки под его ответственность принять Коновалова и доставить в Москву. Мингосбез Татаринов, лейтенант Хинский».

— Коновалов? — с тем же недоумением переспросил Кундин. — Не понимаю. Никакого Коновалова у нас нет…

— Как же так? Сколько человек приехало к вам с «Полтавой» и «Щорсом»?

— Семь человек, но среди них нет никого с такой фамилией.

— Куда же он мог деваться с «Чапаева»? — задумчиво спросил Лавров, принимая от Кундина стакан кофе.

— Может быть, он высадился у соседней шахты шесть-бис или направился дальше, к шахте номер семь, — предположил Кундин, расправляясь с огромным бифштексом. — А в чем тут дело?

— Надо будет сейчас же ответить Хинскому. Сообщу ему и ваши соображения, — сказал Лавров, пропуская мимо ушей вопрос.

Он набросал радиограмму на листке из своей записной книжки, подписал и передал ее Кундину.

Быстро покончив с завтраком, Лавров и Кундин вышли из коттеджа. Кундин поспешил на радиостанцию, пообещав Лаврову догнать его у центральной башни. Лавров пошел дальше по улице, погруженный в раздумье, не обращая внимания на встречных и обгоняющих его людей.

— Доброе утро, товарищ Лавров! — окликнул его сзади знакомый голос.

Лавров оглянулся. Перед ним был Курилин — без шапки, с каким-то тяжелым пакетом в руках.

— Здравствуйте, товарищ Курилин! — ответил Лавров со смешанным чувством любопытства и недружелюбия. — Куда это вы так рано?

Подняв глаза, он мельком посмотрел на лоб Курилина и чуть не вскрикнул: под спадающей прядью черных волос виднелся небольшой розовый рубец!

Курилин пристально, не мигая, смотрел Лаврову в глаза и что-то говорил. Смущенный своим открытием, так странно совпавшим с виденным во сне, Лавров понял из слов Курилина лишь то, что он идет продолжать работу на морском дне.

— И что это вы несете с собой? — неожиданно для самого себя спросил Лавров и сейчас же подосадовал на свою нетактичность.

«Какое мне дело до этого?» — подумал он.

Но Курилин, спокойно глядя в глаза Лаврову, ответил:

— Кое-какие инструменты для работы, Сергей Петрович. Как дела в тоннеле?

— Ничего… — неохотно ответил Лавров. — Думаю, что все ограничится задержкой проходки на три-четыре дня. Прощайте, товарищ Курилин!

Он кивнул головой и повернулся, направляясь к башне.

— Прощайте, прощайте, товарищ Лавров! — послышался ему вдогонку голос Курилина с какой-то странной интонацией.

Эта интонация, чуть уловимая и уже знакомая, так поразила Лаврова, что он невольно обернулся. Но Курилин спокойно шагал, не оглядываясь, по направлению к порт-тоннелю, чуть склонившись набок под тяжестью своих инструментов.

«Дурацкие нервы! — с досадой подумал Лавров. — Переутомление, наверное…» И он зашагал быстрее.

Пройдя через раскрытые ворота в порт-тоннель и лавируя среди разбросанных повсюду грузов, Курилин добрался до выходной камеры. В гардеробной, небольшом боковом помещении камеры, он отыскал среди множества других свой металлический скафандр и медленно, не совсем уверенными движениями надел его. Потом, перейдя со своим пакетом в выходную камеру, нажал одну из кнопок на щите управления у наружной двери. Послышалось знакомое урчание поступающей в камеру воды. Выждав, пока камера наполнилась и насосы автоматически прекратили работу. Курилин нажал другую кнопку и через раскрывшуюся дверь вышел на дно океана.

Здесь он запустил винт, поднялся над дном и, не зажигая фонаря, описал большой полукруг вокруг поселка. Внизу на дорогах время от времени проносились пустые и груженные электрокары с людьми у контроллеров. Несколько машин очищало дороги от осевшего на них ила. Но обычного оживления здесь не было: большая часть людей работала в поселке и в тоннеле, исправляя аварию.

У самого поселка, возле прозрачного свода, было пустынно. Курилин подплыл к своду со стороны своего склада, самого малопосещаемого уголка в поселке. Да если бы кто-нибудь и был там в это время, вряд ли он различил бы фигуру Курилина в темноте океана.

Курилин опустился со своей ношей на дно в тени склада, расположенного за сводом в нескольких метрах от него.

Поискав и быстро найдя какое-то знакомое место на дне возле свода, Курилин раскопал лопаткой ил и извлек из него еще несколько пакетов, похожих на только что принесенный им. Из одного пакета выходили два провода, и Курилин поставил его у основания свода. Остальные он взгромоздил на первый, потом присоединил один из проводов нижнего пакета к следующему, а другой — к самому верхнему и медленно, как бы что-то рассчитывая, повернул круглую головку, торчавшую из нижнего пакета.

— Времени вполне достаточно, — пробормотал он, — можно уходить… Ну-с, прощайте, товарищ Лавров. Честь имею кланяться!

И, запустив винт на максимальное число оборотов, Курилин ринулся в темное пространство океана.

Голос Ивана Павловича, полный отчаяния и безнадежности, поразил Комарова. Майор опять посмотрела ту сторону, где только вчера стоял «Чапаев», и, помолчав, заговорил, стараясь придать своим словам бодрость и уверенность:

— Не надо предаваться отчаянию, Иван Павлович! Люди мы взрослые, профессии у нас обоих далеко не уютные… Во всяких переделках бывали. Будем надеяться, что и тут не пропадем. Поборемся! А? Как вы думаете, дружище?

Он опять взглянул на Карцева и чуть не поперхнулся от неожиданности.

Маленький, тщедушный Иван Павлович, едва достигавший плеча Комарова, искоса, с легкой снисходительной усмешкой смотрел на майора. Он как будто говорил: «Утешать, кажется, вздумали, дорогой товарищ? Ну что же, если это доставляет вам удовольствие… Но если бы вы знали то, что я знаю… посмотрел бы я на вас!..»

— Конечно, вы правы, Дмитрий Александрович, — сказал моряк, отводя глаза, с той же легкой усмешкой. — Только не отчаяние! Это было бы не вовремя и не к месту.

— Очень рад… — пробормотал Комаров. — Что же, по-вашему, нам сейчас делать в этом положении? Уж вам как старому полярнику придется теперь думать за всех нас. Говорите…

Иван Павлович молча смотрел в серую даль, за которой скрылись ночью «Полтава» и «Щорс». Ветер свистел между торосами, ерошил шерсть на Плутоне, сидевшем на снегу, у ног моряка. Пухлыми клубами бежали вверх облака. Редкие чайки с плачущим криком взмывали по ветру, падали вниз на изломанных крыльях и уносились куда-то на запад, исчезая за высокими торосами.

— Открытое море, видно, недалеко, — задумчиво сказал Иван Павлович, наблюдая за полетом птиц. — Да, положение не сладкое, Дмитрий Александрович. Но я надеюсь, что оно долго не продлится. Если бы «Чапаев» уцелел, он сейчас же выслал бы геликоптер на поиски. Но все указывает на то, что он погиб.