— Слоун?

Открываю их:

— Да.

Он шарахается от меня так, словно я заразная, и в сердцах пинает стул. Сильно. Тот отлетает к стене, и я вздрагиваю. Райс резко разворачивается ко мне, и я машинально закрываю лицо руками: не бей меня! Глупо с моей стороны. Райс понимает, что я испугалась того, что он меня сейчас ударит. Его глаза расширяются, и он делает шаг назад.

— Ты взяла меня с собой, — обвиняет он меня. — Рисковала моей жизнью…

— Я бы не дала тебе умереть…

— Иди ты, Слоун!

— Правда! Я бы не…

— Ты бы что? Наши жизни висели на волоске!

— Но ты бы не отпустил меня одну! Я хотела уйти, но одну бы ты меня не отпустил.

— Если хочешь помереть, то сделай это как нормальный человек — перережь, что ли, вены на запястьях! Господи!

Это уж слишком. Прижав пальцы к вискам, я подавляю рвотный позыв.

Райс хватает с рядом стоящего столика таблетки и протягивает мне. Я настороженно за ним слежу.

— Тайленол.

Я беру у него таблетки и проглатываю их, не запивая.

— Этот мужик, на улице… — начинает он.

Я тереблю покрывало. Может, если я сделаю безучастный вид, он перестанет болтать?

— Он умер из-за тебя. Как думаешь, он хотел жить?

— На его месте могла бы быть я, но ты бы не вернулся в школу без меня, — отвечаю я.

— Потому что я не мог поверить собственным ушам.

— Почему? Почему не мог? Ты видел, что творится снаружи, Райс? Там больше ничего не осталось, ничего…

— Не неси чушь, Слоун. Да даже если и так, ты не имеешь права решать за меня…

— А ты — за меня!

Патовая ситуация. Райс знает, что я права. Он засовывает руки в карманы, достает смятый лист бумаги, швыряет его мне и уходит. Я разворачиваю листок. Он промок, и почти все написанные от руки фразы размылись, кроме пары слов тут и там. Моя предсмертная записка для Лили.

Я борюсь со сном, когда ко мне приходит Грейс. Не хочу закрывать глаза, потому что стоит мне это сделать, и перед внутренним взором встает тот мужчина с улицы, мертвая девушка, отбрасывающий стул пинком к стене Райс. Но чаще всего я вижу мужчину, бредущего по стоянке и зовущего кого? Друга? Любимого? Отца? Брата? Меня мучают вопросы. Хотел ли он жить? Смог бы он выжить? Получается, что я решила, жить ему или умереть? Я загоняю мысли о том, что совершила, подальше, иначе зациклюсь на этом. Убийца. Так зовут Трейс и Грейс Кэри, но убийца не Кэри. Убийца — я. Вот о чем я думаю, слыша шаги Грейс. Остановившись в дверях, она усиленно пытается не смотреть мне в глаза.

— Райс сказал, что, скорее всего, ты никого не хочешь видеть.

Что еще ей мог сказать Райс?

— Но я хотела увидеть тебя, — продолжает Грейс.

Я гадаю, что последует за этим. Он сказал, что ты пошла туда умирать. Что ты сумасшедшая. Что ты опасна для всех нас. Что ты — убийца.

— Он сказал, что мужчина был ранен. И умирал. — Она умолкает. — Он сказал, что это был не мой папа.

Значит, меня он не выдал.

— Это был не твой папа, — повторяю я слова Райса.

Грейс вздыхает так, словно только теперь позволила себе окончательно в это поверить. Пересекает комнату и садится на краешке моей кушетки. Некоторое время она нервно кусает ногти.

— Я не понимаю тебя, — наконец признается она.

— А что тут понимать?

— Ты же сделала это… не из-за того, что я тебе сказала? Не из-за того, что хотела загладить передо мной свою вину?

— Разве это имеет какое-то значение?

— Если бы ты умерла, меня бы это мучило.

— Я сделала свой выбор. И ты бы не была виновата в моей смерти, — отвечаю я. — И твои родители тоже сделали свой выбор.

— Не надо.

— Они сами предложили пойти первыми.

— Замолчи, Слоун.

— Мы обе присутствовали при этом.

— О, так ты считаешь, что раз пошла туда, то можешь теперь говорить мне подобное? — злится она. — Черта с два я буду это терпеть.

Пожав плечами, я снова закрываю глаза. Меня тянет в сон. Я хочу, чтобы Грейс ушла и я смогла поспать. Мое дыхание выравнивается, и я позволяю себе задремать.

Грейс поднимается с кушетки.

— Знаешь, что меня бесит? — спрашивает она, и я выплываю из дремы. — То, как все об этом говорят. Что мои родители сами решили выйти на ту аллею, что они полностью осознавали, что могут там погибнуть. Но они ни за что бы этого не сделали, если бы подозревали, что есть хотя бы малейший риск. Никто не думает об этом.

— Но они сделали это, — говорю я.

— Потому что считали, что улица чиста, — отвечает Грейс. Она убирает волосы с моего лица — так бережно, что я теряюсь. Этот нежный жест совсем не сочетается с жесткостью ее слов. — Они бы ни за что не вышли на ту аллею, посчитай это опасным, потому что у них были мы. Как ты думаешь, почему они позволили стать лидером Кэри, в то время как сами, в отличие от него, были взрослыми? Потому что если бы что-нибудь случилось, то умер бы он. Не они. Они вышли на ту аллею, потому что он сказал им, что она пуста, но он ошибался.

— Он сожалеет об этом.

— Если бы он об этом сожалел, то сегодня вышел бы на улицу сам. О, Трейс тоже благодарит тебя. — Ее голос дрогнул. — Кажется, ты заставила его наконец-то понять, что наши родители мертвы.

Я сворачиваюсь на постели клубочком и застываю в этой позе, пока Грейс не уходит. Затем так тихо вздыхаю, что не слышу саму себя. Я воображаю, что умерла, и постепенно всё вокруг меня исчезает.

Реальность возвращается звуком странных неровных шагов.

Кто-то заходит в комнату. Моей щеки касается грубая мозолистая ладонь. Такой не может быть ни у кого из тех, кто прячется в школе. Подушечки пальцев оглаживают мое лицо. Я думаю о том, что всё еще сплю, и мне это снится, но мне этот сон ужасно не нравится, поэтому я отворачиваю лицо, избегая прикосновений, после чего снова слышу шаги и осознаю, что не сплю. Я резко сажусь и затуманенным взглядом таращусь в открытую дверь. Отсюда коридор видится пустым и холодным. Так я спала или бодрствовала? Я медленно встаю — тело протестующе ноет — и тихо выхожу из медкабинета. Останавливаюсь в коридоре, не зная, что дальше делать. Здесь темно и я чувствую себя беззащитной, но в то же время хочу знать, кто трогал меня, потому что чем больше прихожу в себя ото сна, тем сильнее уверяюсь в том, что прикосновения мне не снились и что они были мне знакомы, а реальность этого я принимать никак не хочу.

Я прохожу кабинет администрации и останавливаюсь перед баррикадами у главного входа. Пытаюсь вспомнить, каково это было — входить в эти двери в обычный школьный день, но не могу.

А затем вдруг вся напрягаюсь.

В воздухе отчетливо ощущается присутствие еще одного человека. Шагнув вперед, я обвожу взглядом пространство, но никого не вижу. Я возвращаюсь в коридор, из которого пришла, когда меня охватывает неприятное чувство, будто за мной наблюдают. Горло заполняет мускусный запах. Грудь теснит. Такое ощущение, будто меня всю обмотали целлофановым пакетом. Неужели я буду помнить о нем вечно, неужели никогда не забуду прикосновения его рук, его запах?

— Отец, — говорю я.

Мой хриплый голос, раздавшийся в тишине коридора, выводит меня из состояния транса. Я поспешно возвращаюсь в медицинский кабинет и, сев на край кушетки, жду, когда сжавшая мое сердце невидимая рука отпустит свой захват. Взяв фонарик, я включаю режим слабого освещения, и луч выхватывает лежащую на столе записку для Лили. Я разворачиваю ее и разглаживаю снова и снова, пока не успокаиваюсь.

Слышит ли сестра его там, где бы она ни была? Слышит ли она его голос или шаги в своих снах? Слышит ли его, даже бодрствуя, или перестала слышать, как только ушла? Стало ли ей легче вдалеке от нас? Или, может, теперь она слышит мой голос и мои шаги? Надеюсь на это. Надеюсь, я стала ее неотступным призраком.

— Готова присоединиться к миру живых?

Я морщусь. Да и сам Кэри морщится, как только слова слетают с его губ.