некстати, то ли просто потому, что у изнуренных походами людей не хватало

для этого сил. Песня оборвалась. Сапер остановился, молча подошел к

бронебойщику и опять же молча вскинул на свое плечо ствол длинного ружья.

-- Зачем? Я один как-нибудь донесу, -- хотел было отказаться от помощи

маленький солдат.

Сапер не ответил. Он легко переставлял свои короткие ноги, словно бы и

не замечая идущего сзади бронебойщика. Пройдя километров пять, сапер

остановился передохнуть и наконец глухо сказал:

-- Чудак, чего кричал?.. Солдат обязан помогать своему товарищу.

Понял?..

Поправил на себе шанцевый инструмент, пошел вперед. Он опять было

затянул песню, но тут же оборвал ее -- на этот раз, должно быть, потому, что

из-за хлопчатого облака вывалилась сначала всеми проклятая "рама"*, а за ней

-- десять "Ю-87", или "музыкантов", как их называют фронтовики. Самолеты с

нарастающим воем сирен один за другим пошли вниз, нацеливаясь на шедшую по

пыльному грейдеру колонну.

*"Рамой" солдаты прозвали немецкий двухфюзеляжный

самолет-корректировщик "Фокке-Вульф-189".

Сапер отбежал в сторону и упал в неглубокую яму. Сюда же прыгнул еще

какой-то боец. Низким раскатистым громом прогрохотало несколько взрывов.

Запыленные ноздри солдат обжег противный запах взрывчатки. Отдышавшись,

сапер поднял голову и осмотрелся. Дым рассеялся, самолеты, взмывая вверх, не

спеша заходили на второй круг.

-- А ты... чего лежишь? -- вдруг закричал он на маленького

бронебойщика, только сейчас узнав его.-- Почему не стреляешь?..

-- Куда там?.. Разве их достанешь...-- бронебойщик не договорил,

опаленный злобным взглядом сапера.

-- Кто ж, по-твоему, стрелять-то в них должен?.. А?.. И так вон куда

допустили!.. До самой аж Волги!..-- хрипел сапер, вкладывая в эти слова всю

свою выношенную и выстраданную солдатскую боль... И вдруг, схватив с земли

бронебойку, он положил ее ствол на плечо солдата и стал целиться.-- Встань

хорошенько, ну!..

Боец для устойчивости расставил ноги и уперся руками в бедра.

Раскаленный ствол обжигал щеку солдата, но маленький бронебойщик терпел,

вобрав голову в плечи. А сапер, присев на корточки, целился. Он выстрелил в

первый самолет, но промахнулся. Бронебойщик чуть не упал, но все же поправил

своего случайного напарника:

-- Упреждение бери, слышишь!..

Ружье при выстреле дергалось и больно ударяло по шее молодого

красноармейца. Он тихо вскрикивал, но продолжал стоять. А сапер как бы весь

сросся с ружьем, подводя его ствол под ревущую цель. Бегут короткие секунды.

Набатом стучит в висках кровь. На суженные зрачки стремительно падают желтые

крылья... увеличиваются, растут черные, тщательно выведенные кресты. Самолет

мчится вниз, словно хищник на свою жертву,-- так падает ястреб на

притаившуюся в траве куропатку... Темными каплями отделяются от него бомбы и

косым свистящим дождем летят к земле. Самолет почти достиг земли и стал

задирать нос кверху. Палец солдата плавно нажал на спуск. И... опять

промах!.. Сапер, весь дрожа от ярости, бессильно опустился на дно ямы. А

когда он снова посмотрел на небо, то увидел медленно уходящий бомбардировщик

противника.

Сапер помутневшим взглядом уставился на маленького солдата.

-- Ну?..-- глухо выдавил он.

-- Что "ну"?.. Говорил -- бесполезно из бронебойки-то по нему!..

-- Стрелять в них надо из всего, что стреляет. Понял? -- все еще

перекипая, заметил сапер, карабкаясь из ямы.

У дороги уже царило оживление.

-- Эй, товарищи! Подымайсь! Подкрепление пришло,-- прозвучал чей-то

веселый голос.-- Моральный дух.

Причиной оживления была неожиданно появившаяся кухня. Бойцы уже

толпились возле дышащего вкусным горячим паром котла и получали свои порции.

Подошли к кухне и сапер с молодым и оказавшимся очень заботливым

бронебойщиком. Маленький боец прежде всего обежал вокруг котла, украдкой от

повара наполнил водой флягу, затем подставил свой, не отличающийся особой

чистотой котелок под поварской черпак.

-- На двоих да погуще. Вот для этого товарища,-- указал он на

молчаливого и сурового своего спутника.-- Это он стрелял по самолету.

Повар, толстущий малый, ответил молчанием, однако котелок молодого

красноармейца он наполнил жирным, напаристмм супом, в котором плавали

большие куски мяса.

-- Спасибо, дорогой,-- поблагодарил бронебойщик повара и уселся рядом

со своим новым другом у дороги, свесив ноги в кювет.-- Прочтем? -- обратился

он к саперу.

-- Что это у тебя? -- спросил тот, заметив в руках бронебойщика

небольшой лист.

-- "Дивизионка". Чтецом я в своей роте был,-- пояснил маленький солдат

и выразительно, внятно, как диктант, прочел саперу последнюю сводку

Совинформбюро. Вести с Юго-Восточного фронта были неутешительны, и бойцы

долго молчали.-- Хочу к вам в саперы. Возьмете? -- спросил бронебойщик и

выжидающе посмотрел в хмурое лицо молчаливого сапера.

Сапер не спеша прожевал мясо, смахнул с губ крошки и отрицательно

покачал головой.

-- Нет.

-- Почему? -- удивился маленький боец.

-- Ну какой из тебя сапер? Если ты в свое ружье плохо веришь, то

саперная лопата и вовсе придется тебе не по нраву.-- Солдат помолчал,

посмотрел на обиженного красноармейца, и ему вдруг стало его жалко: -- А

почему ты один?..

-- Взвод наш погиб на Дону,-- горько сообщил боец, и саперу показалось,

что бронебойщик может расплакаться.

-- Ну, хорошо,-- сказал он,-- я поговорю с командиром... Зовут-то тебя

как?

-- Василий. Вася Пчелинцев.

-- Ну, а я -- Уваров. Будем, значит, знакомы.

Сeнька внимательно выслушал рассказ Уварова.

-- Как только не встречаются люди на войне,-- сказал он с необычайной

для него серьезностью.-- Ну и что ж, хороший из Пчелинцева сапер получился?

-- Очень даже хороший. А ты что, знал, что ли, его? -- вдруг спросил

Уваров, заметив какое-то странное выражение лица Сеньки.

-- Встречались как-то...-- уклончиво проговорил Ванин.

Оба замолчали.

Тут же, на поляне, заботливый Пинчук проверял свои продовольственные

запасы. На поясном ремне у него висела фляга. Подошедший Сенька не мог

оторвать взгляда от этого грешного сосуда. Пинчук ему погрозил: не время,

мол, об этом думать -- всему свой черед.

Подсел к Пинчуку и Уваров. Сапер все время присматривался к Петру

Тарасовичу. Этот кряжистый полтавчанин с первых минут расположил к себе

Уварова. Якову казалось, что Пинчук никогда не может сделать необдуманного

шага. Нравилось ему и то, что Петр Тарасович все время покрикивал на

отчаянного и легкомысленного, по понятиям Уварова, Сеньку. И Яков никак не

мог уразуметь, почему не Пинчук их командир, а молчаливый и как будто даже

робкий Шахаев, который, как думалось Уварову, словно боялся своих

подчиненных. Вчера Яков даже сказал об этом шагавшему впереди него Пинчуку.

Тот остановился, вскинул мохнатые брови.

-- Ты ще ничого нэ розумиеш, Уваров. Шахаев -- добрый командир, голова

в него свитла. С ним не пропадешь. С ним, як и с Забаровым, мы ни разу не

возвращались без "языка".

-- А с Марченко? -- спросил Уваров.-- С лейтенантом тоже без "языка" не

возвращались?

-- Пид Сталинградом -- да. А зараз -- було дило...-- Пинчук немного

смутился. Видимо, он решил, что так говорить о прославленном командире не

полагается, и поспешил исправить положение: -- Но Марченко -- теж добрый