К сожалению, на этот раз Соня не могла всегда улаживать их. Митя упросил отца не брать для него репетитора, но он еще не привык заниматься один и беспрестанно звал к себе Соню: то решить вместе с ним какую-нибудь сложную арифметическую задачу, то помочь ему написать упражнение по русскому языку, то прослушать, хорошо ли он выучил заданный урок. Кроме того, оказалось, что Соня нужна и Нине: сочинять пятиактную трагедию, сидя запершись у себя в комнате, было нелегко, а Соня оказывалась именно такой слушательницей, с которой приятно было делиться мыслями и планами. Поэтому Нина каждое утро перед приходом учителей усаживала ее на своей кушеточке, прочитывала ей то, что написала накануне вечером, и рассказывала, что намерена писать дальше. Чтобы избавиться от постоянных жалоб гувернантки и Нины на младших девочек, Анна Захаровна пообещала им, что если они будут хорошо вести себя, она на Масленой возьмет их с собой в театр смотреть новый балет. О роскошной постановке этого балета рассказывали чудеса, так что и старшим очень хотелось видеть его. Обещание матери подействовало на Миму и Аду совершенно иначе, чем она ожидала, и дало им повод к новым ссорам. При всякой провинности Мимы Ада злорадно замечала ей, что она не увидит нового балета; Мима сердилась, кричала и зорко следила за всяким проступком сестры, чтобы, в свою очередь, отомстить ей такой же угрозой. Ада не ограничивалась криком и слезами, а непременно бежала жаловаться гувернантке или матери и поднимала целую историю.

— Обе вы дурные девочки, и я не возьму ни одной из вас! — говорила иногда Анна Захаровна, выведенная из терпенья.

— Нет, мамочка, я не дурная! Я тебя очень, очень люблю! — тотчас же начинала уверять хитренькая Ада, ласкаясь к матери, а Мима глядела на них исподлобья злыми глазами.

Глава VI

Знаменитый балет давался во вторник на Масленой. Утром Мима раскапризничалась при одевании и на выговор гувернантки ответила дерзостью. Рассерженная француженка объявила за утренним чаем Анне Захаровне, что девочку непременно надобно наказать. Анна Захаровна нехотя согласилась; но Мима при этом так горько расплакалась, что матери стало жаль ее.

— Ну, перестань, Мимочка! — сказала она. — Я тебя на этот раз прощаю; но если сегодня еще хоть раз кто-нибудь на тебя пожалуется, так и знай, что я тебя оставлю дома одну.

Мима успокоилась и все утро старалась вести себя хорошо: училась прилежно, не ссорилась с сестрой, слушалась гувернантку. После завтрака гувернантка приказала девочкам приготовить урок к завтрашнему дню, чтобы иметь свободный вечер. Урок состоял из шести строк французского стихотворения, которое они должны были чисто, без ошибки переписать в тетрадь и выучить наизусть. Ада, по обыкновению, была готова раньше сестры. Она прыгала вокруг стола, весело напевая; затем подбежала к Миме, нагнулась посмотреть, много ли ей осталось, и толкнула ее. Мима, выводившая с большим трудом последнюю строку, сделала кляксу.

— Как тебе не стыдно, Ада! — закричала она. — Ты мне все испортила! Mademoiselle, я не буду переписывать: я не виновата — это Ада меня толкнула!

— Неправда! — оправдывалась Ада. — Я тебя не толкала, это ты сама!

— Нет, ты!

— Нет, не я, а ты!

— Во всяком случае, Мима, — строго сказала гувернантка, — вы должны показать мне чисто написанную страницу, без ошибок и без клякс! Пишите еще раз!

Мима, с трудом удерживаясь от рыданий, начала чистую страницу.

— Что, взяла? Вот и должна писать! — поддразнила ее Ада, продолжая вертеться вокруг нее.

Этого Мима уже не могла выдержать. Она вскочила со стула, бросилась на сестру и вцепилась ей в волосы. Гувернантке пришлось с большим трудом освобождать Аду, которая кричала и от боли, и от злости.

— Посмотрим, что скажет теперь ваша маменька! — заметила гувернантка. — Найдет ли она, что вы себя хорошо ведете и заслужили награды?

— Я пойду расскажу маме, какая Мима гадкая, злая девочка! — рыдая, проговорила Ада и побежала к матери.

У Анны Захаровны сидели гости: ей некогда было разбирать ссоры детей.

— Скажи Миме, что она не поедет в театр, — сказала она, выпроваживая из гостиной Аду.

Ада поспешила передать сестре слова матери.

— Нет, поеду! — отвечала Мима и упрямо твердила эти слова на все уверения сестры и гувернантки.

После обеда гувернантка причесала Аду и надела на нее нарядное платьице. Мима сама пригладила волосы перед зеркалом и кое-как натянула на себя новое розовое платье. Когда девочки вышли в гостиную, Анна Захаровна заметила:

— Ты напрасно нарядилась, Мима: я ведь сказала, что ты не поедешь.

— Нет, поеду!

— Вот она и все так! — вмешалась Ада. — Я ей говорю: «Мама не возьмет», а она говорит: «Нет, поеду!»

— Ты не можешь ехать, если я не позволяю, Мима! — строго сказала Анна Захаровна. — Иди и разденься.

— Нет, я поеду! — еще раз повторила глупенькая упрямица, топая ногами и стуча кулаками по столу.

Анна Захаровна велела горничной увести Миму в ее комнату. Тогда только девочка поверила своему несчастью: она вырвалась из рук горничной, бросилась на пол, принялась неистово колотить ногами и рвать на себе платье.

— Господи, какой ужасный ребенок! — проговорила Анна Захаровна с тоской. — Даша, пожалуйста, не отходите от нее, успокойте ее чем-нибудь!

И она поспешила уйти, чтобы не слышать капризного крика дочки. Остальные дети последовали за ней. Соня хотела подойти к Миме, но гувернантка остановила ее:

— Оставьте, mademoiselle: она скорее успокоится, когда останется одна.

Действительно, когда шум отъезжавшего экипажа замолк, когда вся надежда была потеряна, Мима перестала кричать, поднялась с полу, мимоходом ударила горничную Дашу, пытавшуюся увещевать ее, и прошла в гостиную. Там она уселась на диване, повернулась, по своему обыкновению, лицом к стене и заплакала тихими, горькими слезами. Даша попробовала было предложить поиграть с ней во что-нибудь, но она ответила сердитым мычаньем. Вдоволь наплакавшись и утомившись от слез, Мима сама не заметила, как уснула. Даша подложила ей подушку под голову и тихонько вышла из комнаты. Барышня успокоилась, — значит, можно с чистою совестью оставить ее одну и посидеть в кухне.

Мима проспала больше часа. В гостиной было совсем темно, когда она проснулась. Открыв глаза, она не сразу могла понять, где она и отчего так темно. Она стала звать Аду, гувернантку, горничную — никто не откликался. Все было тихо, и девочке стало жутко среди этой тишины и темноты. Она слезла с дивана и ощупью, натыкаясь на стулья и столы, стала пробираться к двери. Вдруг в углу комнаты что-то блеснуло: какие-то два огонька, то поднимаясь, то опускаясь, приближались к ней. Ужас охватил бедную Миму. Она хотела крикнуть — судорога сжала ей горло. Она закрыла лицо руками и стояла, как окаменелая. И вот что-то теплое, мохнатое, огромное, как ей показалось, вскочило ей на спину. Она крикнула и без чувств упала на пол. Когда через несколько минут Даша вошла в комнату с зажженной лампой в руках, она увидела, что Мима лежит на полу без движения, а около нее сидит и мурлычит большой черный кот. Перепуганная Даша снесла девочку на ее кровать и стала употреблять все известные ей средства для приведения ее в чувство. Долго усилия ее оставались напрасными; наконец, Мима полуоткрыла глаза и тихо простонала.

— Барышня, миленькая, что с вами? Вы ушиблись? Вам больно? Скажите словечко! — суетилась Даша.

Но Мима ничего не отвечала и только стонала.

Когда семья вернулась из театра, Мима лежала с ледяным компрессом на голове, а подле нее сидел доктор.

Можно себе представить, как испугалась Анна Захаровна! Она отослала Аду с гувернанткой спать в свою комнату. Соню попросила перейти к Нине, а сама решила остаться на всю ночь около больной девочки вместе с Дашей, которая чувствовала себя неправой и всячески старалась загладить свою вину.

К утру у Мимы сделался жар; она металась по постели, никого не узнавала и вскрикивала от страха, когда кто-нибудь дотрагивался до нее. Доктор сомнительно качал головой и на вопрос Егора Савельича отвечал, что считает болезнь очень опасной, и советовал бы для ухода за девочкой пригласить опытную сиделку. Анна Захаровна так утомилась и измучилась за одну ночь, что охотно приняла совет доктора. Часа через два в детской, из которой вынесли все лишние вещи, водворилась чужая женщина со спокойным, строгим лицом и тихим, беззвучным голосом. Мима была вполне сдана на ее попечение, и — странное дело — после этого все как будто успокоились. Егор Савельич совсем не входил к больной; Анна Захаровна заходила на минутку осведомляться, какова она, и, получая в ответ: «все так же», со вздохом уходила прочь. Митя и Нина занимались каждый своим делом, точно ничего особенного не случилось; звонкий смех Ады раздавался так же часто, как обыкновенно.