Стояла и смотрела, как танцуют они, сверкая на солнце саблями. Как легок и красив этот танец, затмевающий собой пустое кружение на столичных балах и сельских посиделках. Клинки тонко звенели, сталкиваясь между собой, на лицах поединщиков цвели улыбки — они наслаждались боем, жили им в этот миг…

Я глядела на него во все глаза, пока он не смотрел в мою сторону, пока не увидел меня. Любовалась против своей воли — им нельзя было не залюбоваться. Он стал даже красивее, чем тогда — старше, мощнее. Не просто веселый, стройный и гибкий статью парень, а сильный, взрослый уже мужчина…

Меня несло мыслями не туда — вдруг так нахлынуло, так живо вспомнилось… Его темные волосы… я помнила их шелк под своими руками… Глаза с длинными бронзовыми ресницами, приоткрытый сейчас, жадно хватающий воздух рот… Я помнила его терзающим мои губы, помнила на своем теле… Сейчас сырая рубаха липла к его плечам — смуглым, теплым, гладким, как и его грудь — совсем без мужской поросли. Я тогда…

Медленно отвернулась и прикрыла глаза… вонзила ногти в ладони. Я, как все рыжие, слишком легко краснею, нужно прекращать это — все в прошлом. И… должны же они когда-нибудь закончить это? Раздался короткий выкрик, звон клинков стих, я оглянулась — они подходили ко мне.

Раскрасневшиеся, с растрепанными волосами, в пропотевшей одежде, они словно только что встали с семейного ложа. А я чувствовала себя так, будто подсмотрела что-то запретное, не предназначенное для чужих глаз. И продолжала подсматривать.

— Юрас, познакомься — это Таша, ведунья, которая говорит с мертвыми, — заговорила женщина, — я попросила ее принести пряники, вкуснее которых никогда не ела. Она одна знает, как их готовить.

Про ведунью я не стала с ней спорить — ничего от привычного ведовства во мне не было. Вся моя сила была не в моих умениях и талантах, а в способности говорить с душами умерших людей да в том, что они дали мне защиту. Без этой защиты я была бы беспомощной и слабой, как раньше. Гордиться только собой у меня не было причины, как и называть себя ведуньей.

Потом она обратилась ко мне:

— Я не назвалась тогда… зови меня Дариной. А это Юрас — командир одного из отрядов стражи. Можно уже пробовать? Юрас, ты хочешь?

Она приняла из моих рук тяжелую миску и зачем-то всучила ее Юрасу. Тот, все еще улыбаясь после боя, мельком скользнул взглядом по моему лицу, задержался на нем… Похоже, Тарус сказал правду — он меня не помнил. В груди запекло обидой, онемели пальцы на руках… А он откинул тряпицу, взял пряник и вонзил в него зубы… как тогда, возле нашей пекарни. И я зачаровано смотрела, как проходит сейчас перед моими глазами малое мгновение из моего детства.

— Ум-м… а вкусно! И знакомо, — он вгляделся в меня, глаза широко распахнулись и он приветливо улыбнулся, а я замерла от непонятного страха…

Но услышала совсем не то, чего боялась:

— Рыженькая пекарка из Зеленой Балки? Да тебя и не узнать! Выросла как… и ведунья…?

Повернулся опять к Дарине и сказал… как он это сказал:

— А ты помнишь… как я привозил их тебе? Ты любила их тогда…

Взгляд, которым он смотрел на нее… мечтательно, с нежностью. И мне стало понятно, о ком говорил Тарус — кого Юрас любил и любит. Немыслимо! Мужняя жена… она не могла не знать о его любви и допускала ее! Ладно, когда-то тогда… но сейчас?! Он протянул ей пряник, и она взяла его. А его рука словно во сне потянулась к ее щеке — дотронуться с лаской… Она мягко отстранилась, глядя в это время на меня.

А меня бросило в гневный жар… сдавило под горлом… Посмотрела ей в глаза и на моих губах против воли, сама собой зазмеилась презрительная улыбка. Рот нечаянно скривился в неуважительном оскале. Тихо хмыкнув, я отвела взгляд и спросила:

— От меня больше ничего не нужно? Тогда ешьте на здоровье.

Повернулась и стала уходить, а она не то тихо сказала, не то спросила: — Я тебя еще не отпускала…

Я передернула плечами и пошла дальше. Для меня ее не стало. И его заодно.

С улыбкой отошла, с нею же и уходила от них, да только она уже, скорее, походила на гримасу… Когда зашла за деревья, прикрыла скривившиеся, дрожащие губы рукой, оглянулась — а ну, люди увидят и испугаются? Щипало в глазах и чесался нос… не сорваться бы в слезы. Но носом я все же пару раз шмыгнула… не понимала сама — да что со мной такое? Отчего так тянет душу страшное разочарование — я же и не ждала его для себя? Зато ждала для сына… Знала, что вырастет он и однажды спросит — кто его отец? А я и расскажу ему, что отец его воин, спасший наши жизни. Сильный, достойный человек. И стал бы сын гордиться таким отцом, а заодно и не осудил бы свою мать, если вдруг станут нехорошие люди нашептывать в уши грязное…

А что же я скажу теперь? Как оправдаюсь — кого я ему в отцы выбрала?

В дом заходила, радуясь, что меня никто не увидел. а потом вспомнила… видел один. Оглянулась, виновато вздохнула…

— Ко-онь? Ты прости… за глупые сопли. Возле меня такого насмотришься…

— Да ладно… — глухо отозвался тот, — подбери их и забудь. Микей вон… толковый был мужик и серьезный…

Я вначале удивилась, а потом поняла — про Микея. Воин, спасший наши жизни. Сильный, достойный человек, которым можно гордиться. А еще он дал имя сыну… так чего это я?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: