Из рук Калиостро бьют золотые фонтаны. Монеты, чисто звеня, подскакивают, катятся по паркету.
-- Червонцы -- о, о -- дукаты, дублон покатился, султанская лира! -- жадно гудели кругом.
Кривцов обошел спины, тесно сбитые у магического круга. Санта-Кроче сидела в креслах у стола, положив голову на руку.
-- Госпожа, -- наклонился к ней бакалавр, -- прекрасная госпожа, узнаете вы меня?
Из полуопущенных ресниц по лицу бакалавра скользнул рассеянный, томный вагляд.
-- Помните, госпожа, я принес графу письмо?
-- Да, я вас помню, молодой кавалер.
-- Госпожа, вот все они бросились к золоту, а я...
Санта-Кроче повела тонкой бровью:
-- Золото? Но там нет золота, кавалер...
-- Как? -- Бакалавр, открыв от удивления рот, взглянул на магический круг. А круг очерчен мелом, а золота нет, только топчатся плотные графские ноги в желтых чулках с красными запятыми.
-- Феличиани! -- позвал Калиостро. -- Довольно им золота!
Бакалавр отшатнулся от графини. "Что за притча, куда девались червонцы?" -- и даже потер переносицу. Кругом недоуменно заспорили.
-- Полагаю, он монеты -- в рукав, а оттуда -- в штаны.
-- Изволь-ка в штаны такую казну угвоздить. Я чаю, воза два золота было, что твой Монетный двор.
-- А я смею удостоверить, что все червонцы до остатнего в шпагу его поскакали: дзык-прыг.
-- Помолчите вы, сударь Дзык-Прыг: виданное ли дело деньги в шпагу прятать?
-- Да шпага его один симбол и магический жезл, а золото, полагаю, -- одна аллегория.
Долго бы еще спорили братья-розенкрейцеры, утирая платками лица, взбивая влажные от пота букли, постукивая крышками табакерок и предлагая соседям отведать тертого лавеланда, если бы Калиостро не захлопал в ладоши.
-- Высокое собрание, -- надменно заговорил он по-французски. -- Теперь вы видите, откуда богатства мои, о которых столь много пишут в газетах Европы... Но, братья, все же я утеснен, обвинен людьми, оклеветан: Калиостро -- плут, Калиостро -- обманщик... А заслужил ли я участь сию?.. Встань, Санта-Кроче, покажи им, кто я, кем буду я в грядущие времена -- встань!
Граненый алмаз перстня влажно вспыхнул на коротком пальце.
-- Все смотрите на мой волшебный алмаз! Говори, Санта-Кроче, что видишь?
-- Я устала, Джузуппе, не могу...
-- Смотри!..
Санта-Кроче замерла от сиплого окрика, руки пали вдоль тела. "Прекрасная госпожа, лучше бы мне страдать за тебя", -- на глаза Кривцову навернулись слезы.
-- Что видишь? -- прикрикнул Калиостро.
-- Вижу, вижу, -- точно издалека доносится мягкий голос графини.
-- Вижу... Толпа, шерстяные красные колпаки; черные пики, в зареве небо... Голова, -- пощади! -- отрубленная голова...
-- Голова, что такое? Где видишь меня? -- недоуменно забормотал Калиостро. -- Да скажешь ли ты?
-- Выкачены глаза, кожа обуглилась, почернела, вспухший шершавый язык торчит из ощеренных зубов... Это ты! ты!
-- Я? -- Калиостро побледнел. -- Меня казнят, да?
-- О нет... Ты... Тебе машут красными колпаками... Они ревут, плещут в ладоши, они несут тебя над черными пиками, -- вот ты! Ты вождь!
-- А, а, -- оскалился граф. -- Не слышишь ли имя мое?
-- От рева трясется красное небо, мостовые, дома... Не слышу... Слышу... Ма... нет... Ро... Ма-Ро ... Ро-Ма... Нет, не слышу.
-- Дальше где я, иди, иди, дальше!
-- Солдаты, медные орлы, барабаны... Всадники, на медных касках конские хвосты... о, куда они устремились, гром небесный!
-- А я? Где я?
-- Ты... Серый конь... Они кидают в воздух мохнатые медвежьи шапки, они рыдают от восхищенья... Слышу... Ты... Бо... Вот ты! Ты -- император.
-- Император? -- Калиостро фыркнул. -- Как, твой старый лысый Джузуппе, ты сказала, он император... Тогда дальше, вперед.
-- Пощади меня.
-- Дальше!
-- Вижу... Город... Красные кирпичи в инее. Сугробы... Высокая восточная стена... Простор... Мертвые улицы... Скуластые варвары... вот твой лысый лоб, блестящие монгольские глаза... Пощади!
-- Нет!
Санта-Кроче зашаталась, со стоном пала на колени:
-- О, пощади -- кровь, кровь!
-- Кровь! -- проворчал Калиостро, бледнея. Склонился над графиней, поднял ее:
-- Опыты кончены! Прочь с дороги!
И с графиней на руках широкими прыжками бросился из храма.
-- Будь проклята твоя магия, червонцы, алмаз! -- бешено крикнул бакалавр, кидаясь за графом вдогонку.
Он пронесся по пустому темному залу, по лестнице скатился в прихожую, -- но тут графские слуги Жако и Жульен преградили ему путь.
-- Не так быстро, signore, -- с ужимками поклонился Жако.
-- Пусти! -- отбросил его бакалавр.
В открытую дверь мелькнула белая мгла. К воротам по деревянным мосткам бежит с белой госпожой на руках граф Феникс -- красная кошка, ставшая на задние лапы.
-- Назад! -- оттолкнул бакалавра Жако.
Дверь хлопнула, бакалавр ударил в нее кулаками, и вдруг из замочной скважины просунулся долгий палец. Погрозил.
Не палец, а кончик носа просунулся в скважину. Шевельнулся, понюхал воздух, чихнул.
-- Наваждение! -- Кривцов рванул волосы, в кулаке остались рыжие пряди...
Великий мастер и московский типографщик нашли бакалавра в прихожей, у заднего крыльца, на полу. Кривцов сидел у замочной скважины и рукой ловил воздух.
-- Андрей, батюшка, что тебе приключилось? -- коснулся его плеча Елагин.
-- Нос, нос проклятый. Чуть поймаешь, он ровно муха -- в скважину шмыг...
-- Господин секретарь, не дурите, -- сказал Елагин построже.
-- Голубчик, душа моя, -- нагнулся к бакалавру и Новиков. -- Пошто ты за магом со всех ног грянул?
-- Ах, вы?.. -- повел глазами Кривцов. И закрыл худое лицо ладонями, и заплакал в голос, навзрыд.
-- Наваждение, наваждение...
-- Пойдем отседова, батюшка, -- ласково взял его под руку Елагин.
Негоциант Григор Фихтель выпустил братьев с парадных крылец, а они втроем вышли со двора.
Уже светало.
Белое небо над Невой тронулось холодной желтой зарей. Отлогим глинистым берегом пробирались они к Тучкову мосту. Старый алебардщик уже проснулся от холода и от утреннего боя курантов.
-- Словно бы заря, словно и нет, -- поморгал ресницами алебардщик. -- Кто его знает, а фонарь под мостом тушить самое время.
За Невой заря облила бледным золотом верхушки барок с сеном...
-- Беседа наша, сударь, Иван Перфильевич, будет короткой, -- покашливая от сырости, говорил Новиков. -- Наутро я отбываю в Москву... Бакалавр-то наш, сдается мне, прав: сей Калиостр единое наваждение суть. Может, и знает он какую силишку, нам покуда неведомую, да и морочит весь свет и ту бедную госпожу мучает...
Башмаки глухо постукивали по влажным настилам моста.
-- Выслушайте меня, сударь Николай Иванович, с терпением. -- Елагин остановился и даже взял Новикова за медную пуговицу синего плаща:
-- Может статься, обманщик он, но я исповедаю тако: и ложь, и обман да послужат рабынями Златорозовому Кресту... Посему намерен я сего графа в мой дом на житье позвать, дабы отыскал он нам камень мудрости и соделал золото, как было обещано им в письме из Митавы.
-- Пустое затеяли, сударь.
-- Николай Иванович, друг мой, не горячитесь... А ежели откроем мы тайну философского камени -- ведь воистину наступит тогда златой век человечества.
-- Златой век, златой век... -- вздохнул Новиков. -- Сущее все мечтательство... Нет, заутра я отбываю в Москву.
Бакалавр, облокотясь о деревянные перила, смотрел на белую, едва зажелтевшую пустыню неба и воды.
-- Пойдем, Степаныч, -- мягко позвал его Новиков.
-- Иду, иду, -- обернул бакалавр лицо из тумана.
За горбатым мостом выросла мокрая крыша гауптвахты. Ходит у полосатого столба часовой солдат в овчинном дымящем тулупе.