При взгляде на старого охотника, с таким тщанием перевязавшего ему рану, Тибурцио почувствовал наконец, что он теперь не так одинок, как был прежде; какое-то тайное чувство подсказывало ему, что он в этом добродушном, прямолинейном человеке нашел себе могущественного и бесстрашного друга. Розбуа тоже улыбнулся, глядя на Тибурцио. Он чувствовал, что его всем сердцем влекло к юноше.

— Послушайте-ка, молодой человек, — начал он после продолжительного молчания, — индейцы имеют обыкновение только тогда спрашивать своих гостей, которым дают приют, о их имени и происхождении, когда те отведают пищи под одним с ними покровом. Вы тут сидите у моего очага и разделили со мною хлеб-соль, так могу ли я вас теперь спросить, кто вы такой и что же случилось в гациенде, почему вы встретили там такой скверный прием?

— Очень охотно поясню, — отвечал Тибурцио. — Видите ли, по причинам, которые вас не могут интересовать, я решился оставить мою хижину, чтобы отправиться на гациенду дель-Венадо. На половине дороги моя лошадь пала от жажды и изнеможения, и вот ее-то труп и привлек двух тигров и пуму, которых вы так смело и ловко положили на месте.

— Гм! — заметил канадец. — Не очень-то важная была эта штука, ну да продолжайте ваш рассказ: какая же могла быть причина для злодейского покушения против такого молодого человека вашего возраста? Вам ведь, наверно, будет лет двадцать с небольшим!

— Мне уже двадцать четыре года, — отвечал Тибурцио. — Однако, чтобы докончить мой рассказ, я должен вам сообщить, что и мне чуть-чуть не пришлось испытать судьбу моей бедной лошади: жажда и лихорадка до того измучили меня, что я едва не лишился чувств, и если бы не кавалькада, нашедшая меня полумертвым, то я, наверное, погиб бы. Вот почему я не могу объяснить себе, зачем эти люди спасли меня для того, только чтобы потом покуситься на мою жизнь. По всей вероятности, жизнь моя почему-то неприятна двум из них. Может быть, подозрение, которое я имею против одного из этих людей, слишком основательно, и он, заметив это, решился избавиться от меня?

Проговорив это, Тибурцио умолк и сидел, глядя на огонь костра, как бы в ожидании чего-то.

— Но как же ваше имя? Вы ведь мне его не назвали! — спросил мягко старый охотник.

— Меня зовут Тибурцио Арелланос.

Канадец не мог превозмочь грустного вздоха, услышав имя, которое разрушило его невольные надежды.

— Может быть, с моим именем соединены для вас какие-нибудь воспоминания? — спросил Тибурцио. — Отец мой — Арелланос — долго скитался в пустынях, где вы, может быть, встречались с ним. Он был самым знаменитым гамбузино в странах, где так много знаменитых авантюристов.

— Нет, нет, это имя я слышу в первый раз, — отвечал тихо Розбуа. — Но знаете… ваш облик., напоминает мне странным образом давно минувшие дни и события.

Старик не договорил и внезапно замолк; молчал и Тибурцио, мысли которого опять обратились к инциденту, случившемуся в гациенде. Встреча с охотниками казалась ему счастливым предзнаменованием. Он решил откровенно объясниться с канадцем.

— Вы, если не ошибаюсь, обмолвились, что находите средства к пропитанию исключительно в охоте, — продолжал Тибурцио. — Но это малоприбыльное и опасное ремесло.

— Это не ремесло, смею вас уверить, — возразил мягко канадец. — Это благородное занятие жителя леса и, если угодно, призвание жизни. Мои предки до меня занимались охотой, и я, после непродолжительной службы матросом, тоже решил посвятить себя этому призванию. К несчастью, у меня нет сына, который мог бы быть моим наследником, но я все-таки без притязаний смею сказать, что со мною прекратится благородный и храбрый род Розбуа.

— Что касается меня, то я, подобно моему отцу, принадлежу к искателям золота, — заметил Тибурцио.

— Да, вы принадлежите к племени, созданному Богом для того, чтобы золото, вверенное недрам земли, не пропало даром, а служило добру и злу.

— Отец мой доверил мне тайну клада, находящегося недалеко отсюда, который столь богат золотом, что если вы и ваш товарищ захотите присоединиться ко мне, то я могу обогатить вас настолько, что вы никогда не смели бы и мечтать.

— Предложение, которое вы сделали, могло бы, конечно, соблазнить человека, оставившего свое сердце в каком-нибудь городе, но у меня нет больше отечества. Лес и пустыня — вот теперь мое отечество, да я и не хочу другого. Так для чего же мне золото? У меня нет никого, кому я мог бы его подарить. Нет, нет, молодой человек, благодарю, — мне сокровищ не надо, кроме тех, что дает Бог и природа. Я предпочитаю быть охотником, нежели праздным богатеем.

— Буду надеяться, что это не последнее ваше слово, — отвечал Тибурцио, — ведь не так легко отталкивать от себя богатства, за которыми стоит только наклониться, чтобы поднять.

— Нет, это мое твердое решение; я душой и телом принадлежу делу, в котором должен помогать моему товарищу. Он уже десять лет как стал моим спутником в лесах. Я чувствую, что моим наивным отказом огорчаю вас, — прибавил старик, заметив выражение грусти на лице Тибурцио.

— Послушайте, добрый человек, — возразил Тибурцио, — не скрою от вас, что ваш отказ разрушает все мои надежды, но поверьте мне, что я не из-за своей прихоти буду сожалеть о потере богатства, которые достанутся другим.

— Я верю вам, — отвечал с улыбкой Розбуа. — Корысть избирает для своей прихоти обычно не таких людей с благородным челом, как ваше. Впрочем, я не отказываюсь послужить вам и имею повод думать, что и Хозе тоже не совсем мило расположен к одному из тех людей, которые стали вам врагами. Мы можем действовать сообща, чтобы помешать им.

Произнесенные слова «богатство» и «клад», по-видимому, произвели на спящего Хозе магическое действие; он начал ворочаться во сне, как будто не соглашался с решением своего друга отказаться от сокровищ.

— Этот дон Эстеван, о котором я слышал, — продолжал канадец, — кажется, начальник отряда, к которому вы еще вчера принадлежали?

— Да, это он, — кивнул Тибурцио.

— Так это имя, которое он принял здесь? — отозвался Хозе, который, наконец, проснулся и приподнялся, чтобы присоединиться к разговаривающим.

— Разве вы его знаете? — спросил молодой человек.

— Конечно, знаю, — отвечал Хозе, — мы с ним старые знакомые, и у нас еще есть с ним расчет за разные прежние делишки; вот почему собственно мы и встретились с вами в этой местности. Если вы желаете побольше об этом узнать, то я, пожалуй, расскажу вам кое-что любопытное; впрочем, на все есть свое время, а в настоящую пору для меня самое важное — сон, чтобы хорошо отдохнуть и быть готовым к любой переделке.

— Стой, погоди, Хозе! — произнес добродушно канадец. — Ты, кажется, хочешь непременно оправдать свое прозвище. Выслушай меня одну минуту. Этот молодой человек сделал мне предложение присоединиться к нему, чтоб вместе отправиться на золотые прииски, до того богатые, что только стоит там нагнуться, и будешь пригоршнями загребать золото.

— Кой черт! — воскликнул Хозе. — Надеюсь, ты согласился на это лестное предложение?

— Напротив, я отказался.

— Ну, так ты дал промах, Розбуа; это дело стоит хорошенько обдумать; впрочем, мы потом потолкуем на сей счет, а теперь надо заняться кое-чем другим, — при этих словах Хозе повернулся и улегся поудобнее. Скоро громкое храпение подтвердило, что у него слова не расходятся с желаниями.

Тибурцио было весьма приятно узнать, что он не совсем обманулся в своих надеждах, и Розбуа после раздумий опять вернулся к прерванному разговору.

— Вы найдете, — продолжал он, — в моем приятеле Хозе человека, который готов помогать вам в деле против Эстевана. Из этого вы можете заключить, что и я не прочь вам содействовать. Я очень доволен, что могу вам оказать услугу своею винтовкой, которая, поверьте, не любит давать промахов.

Произнеся это, старик внимательно глянул на ложе своей винтовки, на котором, как только теперь заметил Тибурцио, намечено было кончиком ножа много старинных знаков.

— А! — кивнул Розбуа, подметив удивленный взгляд юноши. — Вы, вероятно, считаете, что это число моих трофейных черепов?