Страшное пробуждение должно было разрушить золотые сны Барайи и Ороче.

— Пора действовать! — произнес Розбуа.

— Я должен захватить дона Антонио, — объявил твердо Фабиан, — устройте это, о прочих же я не забочусь.

После этих слов Фабиана канадец вытянулся во весь свой рост и крикнул во всю силу своих легких. Крик этот произвел потрясающее впечатление на пришельцев, которое еще более усилилось видом гигантской фигуры канадца и его страшного истрепанного наряда из шкуры.

— Кто вы такие и чего вам надо?! — воскликнул дон Антонио.

— Кто мы такие? — отвечал старый охотник. — Я вам сейчас объясню. Но прежде я должен припомнить вам закон, непреложность которого никем не опровергается в пустыне. Закон этот состоит в том, что земля принадлежит тому, кто завладеет ей прежде других. Если вы не видали, как мы сюда пробрались, то это происходило оттого, что мы здесь были прежде вас. Поэтому мы одни хозяева этой местности. Чего мы хотим? Чтобы трое из вас удалились по доброй воле, а четвертый должен сдаться. Мы хотим припомнить ему другой закон пустыни — закон, который за пролитую кровь требует крови.

— Это какой-нибудь лесной бродяга, рехнувшийся от продолжительного одиночества в пустыне, — заметил Педро Диац, принявший человека, вооруженного карабином и ножом, за мирного пустынника.

— Будьте осторожны! — возразил Барайя. — Я знаю этого человека, это один из самых смелых охотников на тигров. Видите, дон Педро, нам нет удачи.

— Что мне в том?! — воскликнул Педро Диац.

— Этот человек требует, чтобы мы без выстрела предоставили золотой прииск, подобного которому до сих пор не существовало в Мексике! — воскликнул Ороче. — Если подобный клад видишь перед собою, приятель, — прибавил он, указывая на долину, — то скорее согласишься дозволить вырвать себе все внутренности из чрева, нежели уступить такое сокровище другому.

— Так вы не согласны? — крикнул канадец.

—. Постойте, — объявил Диац своим спутникам, — я разом покончу этот разговор одним выстрелом.

— Нет, — произнес дон Антонио, удерживая своего спутника, — посмотрим прежде, до чего простирается сумасбродство этого чудака. — А кто из нас тот, — крикнул он насмешливо, — к кому вы хотите применить закон пустыни?

— Вы, именно вы, если дозволите, — крикнул Фабиан, который внезапно показался из своей засады в одно время с Хозе.

— Ба, это вы! — воскликнул дон Антонио голосом, дрожащим от бешенства.

Фабиан торжественно поклонился.

— И я! — крикнул Хозе. — Я, который вот уже четырнадцать лет следит за вами шаг за шагом. Благодаря Богу, теперь, кажется, можно будет свести с вами старые счеты.

— Кто вы такой? — спросил дон Антонио, тщетно стараясь узнать, кто мог быть Хозе, до такой степени время и одежда изменили прежнего пограничного стражника.

— Я Хозе, тот «соня», который до сих пор не может забыть своего пребывания в президио Цеуты.

При этом имени насмешливая улыбка мгновенно исчезла с лица дона Эстевана. Внезапное предчувствие сказало ему: эта встреча грозит ему немалой опасностью.

Он с беспокойством оглянулся вокруг.

Высокие утесы, выдавшиеся вперед с одной стороны Золотоносной долины, могли защитить его от выстрелов охотников, занимавших верх пирамиды. Небольшое расстояние отделяло его от одного из этих утесов, и в одну минуту благоразумие побуждало его искать там защиты, но гордость не дозволила тронуться с места.

— Ну, так стреляйте же в человека, который пренебрегает бегством! — воскликнул гордо испанец, обращаясь к Хозе.

— Ведь я вам сказал, — отвечал последний холодно, — что мы хотим поймать вас живьем.

В течение всей свой богатой приключениями жизни никогда граф де Медиана в качества солдата и моряка, не находился в более ужасном положении, как в эту минуту.

Равнина не представляла ему никакого убежища, ни малейшей защиты против канадского охотника и его спутников.

Что могло значить огнестрельное оружие его друзей в неискусных руках против нарезных, далеко бьющих ружей обоих охотников, глаз которых никогда не ошибался, а рука еще ни разу не дрожала?

Кроме того, грозные противники его имели на своей стороне и ту выгоду, что находились в неприступном положении и были вполне прикрыты выступом скалы.

Дон Антонио не пренебрегал опасностью, в которой находился, тем не менее мужество его, надо отдать ему в том справедливость, ни разу не изменило ему ни на миг.

Как бы то ни было, однако такое положение вещей не могло долго продолжаться, обе стороны это понимали.

— Надо кончать дело, — послышался громовой голос канадца, который был настолько благороден, что не хотел извлекать пользы из своего выгодного положения, и настолько совестлив, что не решался проливать кровь, когда можно было обойтись без кровопролития. — Вы все слышали, что мы имеем дело до одного вашего предводителя и что вы должны решиться — я не скажу выдать его — не мешать нам его взять. Следовательно, вам предстоит теперь удалиться миролюбивым образом, если вы не хотите, чтобы мы поступили с вами, как с апахами или с ягуарами.

— Никогда! Никогда не решимся мы на такую гнусность с нашей стороны! — воскликнул Диац. — Вы пришли первые сюда, я с этим согласен, и мы уйдем отсюда прочь, но дон Эстеван должен уйти вместе с нами со всеми подобающими ему почестями.

— Этого мы не допустим! — крикнул Хозе. — Нам надо взять в плен человека, которого вы называете доном Эстеваном.

— Не сопротивляйтесь выполнению божественного правосудия, — добавил угрожающе дон Фабиан. — Вы не можете иметь общего дела с этим подлым человеком. Мы даем вам пять минут на размышление, по прошествии этого времени пусть наши ружья решат наш спор.

— Скажите-ка, дон Тибурцио, — крикнул Ороче, обращаясь к Фабиану, — если мы согласимся добровольно удалиться отсюда, не будет ли нам дозволено захватить с собою малую толику этого золота?

— Примерно хоть по шапке на каждого? — просительно добавил Барайя.

— Ни одной соринки, — возразил Хозе, — все это золото принадлежит одному дону Фабиану.

— А кто же этот счастливец, кого вы называете доном Фабианом? — спросил Ороче.

— Вон он сам, — объяснил Розбуа, указав на Тибурцио.

— Да будет почтенен тот, кому подобает такая честь! — произнес Ороче, преклоняясь перед Фабианом с выражением ненависти и зависти, пробужденных в нем таким баснословным счастьем.

Хозе воспользовался кратковременным молчанием, наступившим после этих слов гамбузино, чтобы шепнуть несколько слов канадцу.

— Твое великодушие может тебе обойтись дорого, Розбуа! Если дозволить этим хищным коршунам возвратиться в свой лагерь, то это значит навлечь на нас всю орду, потому что индейцы, по-видимому, потерпели поражение при нападении на их стан. Говорю тебе: этих людей не следует отпускать — они должны остаться здесь. Дай Бог, чтобы они не согласились удалиться отсюда по доброй воле! Кроме того, им ни в коем случае нельзя дозволить взять отсюда ни кусочка золота.

— Может быть, ты и прав, — отвечал задумчиво Розбуа, — но они получили от меня слово, и я не соглашусь взять его назад.

Хозе не ошибся. Двусмысленная верность Ороче и Барайи, вероятно, не устояла бы долго при виде несметных сокровищ, на которые им удалось взглянуть только бегло, если бы только им было дозволено воспользоваться некоторой долей этих богатств, поэтому отказ испанца возбудил в обоих авантюристах ужасную ярость.

— Я скорее соглашусь умереть на месте, нежели отступить на шаг! — воскликнул в бешенстве Ороче.

— Вам остается только две минуты, чтобы решиться на принятие нашего предложения, — крикнул Розбуа. — Послушайте моего совета и избавьте нас от напрасного пролития крови. Еще есть время!

— Идите прочь, идите прочь, время бежит! — крикнул Фабиан.

Между тем дон Антонио гордо поднял голову вверх и продолжал хранить мрачное молчание, озирая пытливо долину, словно ждал подкрепления.

Что касается Педро Диаца, непоколебимого в своих чувствах и полного рыцарской чести, то он решился умереть вместе со своим предводителем и обратил к дону Эстевану вопросительный взгляд.