Глава 14

По толпе, собравшейся внизу, прошел шумок. Я, занятая тем, что куталась в подобие огромного мехового палантина, обернулась на этот шум — к возвышению, на котором мы находились, подходила молодая женщина со спеленатым младенцем на руках.

Она была красива… очень красива. Светловолосая, светлоглазая, с нежным лицом и легкой материнской полнотой, высокая, почти на голову выше меня. Прижимая ребенка к большой груди, очевидно — полной молока, она ступила на короткую лестницу, поднялась к нам. Мы сейчас были на виду у всех. Лиина поклонилась Старху и открыла рот… Холодный, властный, как будто даже чужой голос прозвучал рядом со мной:

— Поклон княгине…

Женщина повернулась ко мне и, не глядя, низко поклонилась.

— Говори.

— Господин мой, — тихо промолвила она…

Так же тихо прозвучали слова Старха:

— Мое терпение на исходе, Лиина. Сейчас я уйду отсюда. Такой судьбы ты хочешь своему ребенку?

Женщина рухнула на колени передо мной, протянула мне мальчика, и громко и решительно заговорила:

— Госпожа моя, прошу тебя, прими в род плод любви моей и князя, нашего сына. Его имя…

— Встань… Убирайся…

Дрожащий от ярости голос Старха мог заморозить, на площади постепенно стихали любые звуки… А я смотрела на маленькое личико, выглядывающее из белой кипени пеленок. Он сморщил носик во сне. А на лбу уже сейчас резко выделялись темные бровки, ресницы почти ложились на щеки… Старх потянул меня за руку — уходить.

— Нет, — очнулась я и перевела взгляд на женщину. В глазах той плескалась дикая паника и страх. Научили… готовили…

— Говори сейчас же то, что должна, и КАК должна. Я даю тебе еще одну возможность… последнюю, — сказала я ей.

Она опять протянула мне ребенка и заголосила:

— Госпожа моя! Прошу тебя, молю — прими в свой род моего сына, будь матерью ему, наставницей и хранительницей. Его имя…

— Имя ему даст отец, — перебила я ее, — принимаю… Я принимаю твоего сына и жду его у себя, когда, Старх?

— Семь лет.

— Через семь лет. Но с условием! — мой голос звенел над площадью, в почти полной тишине, — ты не воспитаешь его в ненависти к отцу и его братьям и сестрам, ты не посмеешь внушать ему недовольство ими, и не будешь склонять к мести за то, что тобой незаслуженно пренебрегли. Ты больше не пойдешь на поводу у тех, кто пытается внести разлад в нашу семью и наш род. Тогда я обещаю тебе все то, о чем ты сейчас просила.

— Да… да, я не воспитаю… я поняла, не буду, — она настойчиво совала ребенка мне в руки. Я взяла. Старх смотрел на меня, перевел взгляд на него. Я улыбнулась, передавая ему сына:

— Посмотри на него, он твоя копия.

Он держал ребенка на руках, а смотрел опять на меня, так смотрел, что сжималось сердце, а в груди просыпался жар и разливался по всему телу светлой, радостной волной.

Я не почувствовала жалости к этому ребенку, не растаяла от его вида, как могло бы показаться — этот мальчик был мне чужим и никаких чувств не вызывал — ни умиления, ни любования. Кроме одного — страха за того, кто рос в моем животе, для кого он мог бы представлять когда-нибудь реальную угрозу. Ради своих детей я сделаю все, что угодно, я буду защищать их любыми способами. А этот малыш… если она сдержит слово, кто знает… я постараюсь стать ему и наставницей, и хранительницей, а мать по определению не заменит никто и никогда.

Князь передал мальчика матери, высоко поднял наши сомкнутые руки, а потом, глядя мне в глаза, сказал так, что услышали все:

— Я люблю тебя, моя княгиня, люблю больше жизни. Народ Славии! Приветствуйте мудрую женщину, женщину-мать, нашу Хранительницу!

Мы постояли еще минуту, слушая восторженный рев толпы, глядя, как уходит Лиина. Потом Старх обнял меня за плечи и развернул ко входу. Я была рада этому, хотелось отдохнуть от этой патетики, помпезности, криков, шума… И стало интересно…

— Скажи, если твои сыновья воспитываются здесь, то и обучаются тоже? Значит, это школа, понятно, что там учатся и другие дети… членов совета, кого-то еще? А какие предметы в ней преподаются?

Но он нервно остановил меня:

— Подожди… подожди немного. Я слишком сильно чувствую сейчас, чтобы говорить об этом.

Поднял меня на руки и понес в мои покои — наверное, я шла недостаточно быстро. Войдя, прикрыл за собой дверь, сел со мной на руках в кресло, судорожно прижимая меня к своей груди.

— Даша… я не знал — можно ли любить сильнее, чем я уже люблю тебя… Теперь знаю — можно. Это больше, Даша, это что-то неизмеримо большее, чем просто обычная человеческая любовь. Это целый мир внутри меня, это не поддается…

— Не поддается — и не надо, — хихикнула я, — что это ты так расчувствовался? Старх, мне хватило там всего этого. А о тебе я знаю все и так, поэтому можешь не говорить ничего. Знаю, потому что чувствую так же. Ты не переживай так, все хорошо, я не расстроилась и вообще паниковала зря. Действительно — ничего страшного.

Подумай о другом — ее научили, готовили, возможно, даже заставили. Это не ее инициатива, как бы она ни обижалась на тебя — она безумно боялась, но делала то, что ей велели. На твоем месте я устроила бы к ним своего человека, незаметно, чтобы не знали. И за правильным воспитанием ребенка присмотрит и за всем этим змеиным гнездом заодно…

Он задумчиво смотрел на меня, а я слышала, как успокаивается его сердце, перестав колотить набатом в груди. Чувствовала, как из мышц уходит страшное напряжение. Видела, как разглаживается складочка между бровями. Он страшно перенервничал, боясь, что то, что устроила Лиина, как-то навредит мне и ребенку, казнил себя за то, что настоял на моем участии в обряде.

Радость от того, что я с честью вышла из этой непростой ситуации, была слишком большой, облегчение — огромным. Действительно — это и должно было вызвать всплеск эмоций такой силы. Я продолжала анализировать его состояние, как психолог — никуда уже от этого не деться. И в свою очередь, беспокоясь о нем, старалась отвлечь и успокоить. Мне это удалось, я продолжала:

— А ты нервничаешь зря, и вину передо мной за этот концерт тоже чувствуешь зря. Это хороший урок мне на будущее, я многое поняла сейчас. И нашла для себя постоянное занятие. Поэтому и спрашивала про школу — я буду этим детям и защитницей и наставницей, я сделаю все, чтобы они выросли хорошими соратниками нашим детям. Не унижу, не обижу, возможно, даже любить буду — это же твои дети. Не переживай так, я неплохой психолог, как раз детский психолог. И воспитать мальчиков, не ломая их психику, учитывая личностные особенности каждого, развивая лучшие из них — я смогу.

А то ты был так напряжен, как будто ринешься сейчас в битву. Бог с ней, с этой Лииной, я сегодня полностью излечилась от ревности к ней — баба себе и баба — глупая, если из-за страха быть наказанной рисковала судьбой своего ребенка. Давай я разомну тебе плечи, хочешь?

Я встала, прошла за кресло, распустила свободнее одежду на его плечах и стала массировать напряженные мышцы, получая от этого не меньшее удовольствие, чем он.

— Ты не закроешь сегодня дверь для меня?

— Я никогда больше не закрою ее — это было глупо. Я виновата, но я учусь, я извлекаю уроки из того, что происходит. И это не было отлучением от постели, мне просто нужно было подумать. Оказалось, что без тебя даже нормально думать не получается — вот так.

А манипулировать мужчиной, отказывая ему в близости — последнее дело. Знаешь, наша преподаватель когда-то взяла с нас слово, что мы никогда не будем этого делать — а значит, будем счастливы в браке, и это одна из гарантий. И всегда помни, пожалуйста — я не жалею, что ушла сюда с тобой, ни капельки, ни вот столечки.

Я показала ему мизинчик. Он опять притянул меня к себе на руки, улыбаясь, уткнулся носом в мои волосы, положив руку на мой животик, и мы надолго замерли так — в тишине, уютном тепле, в наступающих зимних сумерках, вдвоем — и телом, и душой.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: