— Мистер Травилла! — возразила девочка с какой-то торжественностью, — написано: «Проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона» (Гал. 3:10). Это в Библии, и мы знаем, что каждый грех заслуживает гнева и проклятия Божьего и ох, мистер Травилла! — добавила она с выражением страдания на лице. — Если бы вы знали, как трудно для меня следовать всему этому и поступать так, как подсказывает моя совесть, вы бы не пытались заставить меня поступать против.

Мистер Травилла не знал, что отвечать, он был расстроен и не видел никакого выхода.

В это время послышался звук приближающихся шагов. Элси их сразу узнала и задрожала, в следующее мгновение в беседку вошел отец.

Увидев свою маленькую дочь на руках у Травиллы, мистер Динсмор почувствовал ужасную зависть, в которой он и сам себе постеснялся бы признаться, но от этого тон его голоса принял еще более жесткий и колючий оттенок.

— Что ты здесь делаешь, Элси? Плачешь опять после всего, что я тебе сказал? Сейчас же иди в свою комнату и будь там, пока твое лицо не станет веселым.

Мистер Травилла поставил ее на пол, и без единого слова она послушно ушла, не решаясь даже взглянуть на своего отца. После ее ухода наступила напряженная тишина, затем Травилла сказал:

— Элси совершенно неожиданно натолкнулась на меня, и я задержал ее против ее желания. Я старался убедить ее, чтобы она полностью подчинилась тебе.

Мистер Динсмор внимательно посмотрел на него, но ответил со вздохом:

— Боюсь, что ничего не добился... она очень упрямая, и боюсь, что мне придется применить к ней более жесткие меры, прежде чем я смогу сломить ее.

Мистер Травилла немного поколебался, а затем сказал:

— Боюсь, Динсмор, что она права, она цитировала мне Писание до тех пор, пока я больше не нашелся, что сказать.

Мистер Динсмор выглядел рассерженным.

— Я думаю, — и голос его прозвучал почти надменно, — что пятая заповедь будет достаточным ответом на все возражения, которыми она старается оправдать свое непослушание.

— Не все мы видим одинаково, Динсмор, — заметил его друг, — и хотя я не сказал, что ты не прав, должен признаться, что будь я на твоем месте, я бы поступил иначе. Боюсь, что ребенок страдает больше от принципа, нежели от своеволия или упрямства.

— Уступить ей, Травилла? Никогда! Меня поражает даже, что ты предлагаешь такие вещи! — воскликнул мистер Динсмор со злобной решимостью. — Нет, я все равно должен победить ее! Я сломлю ее волю, хотя этим я терзаю и свое сердце.

— И ее тоже, — пробормотал Травилла тихо и печально, скорее думая вслух, нежели отвечая своему другу.

Мистер Динсмор насторожился:

— Нет, нет! — торопливо сказал он, — в этом нет никакой опасности, а то бы она уступила уже давно.

Травилла покачал головой, но ничего не ответил. Мистер Динсмор поднялся, и они пошли в дом.

Ты еще не вполне здоров, мистер Динсмор? — заметила одна леди, которая зашла в гости, — и твоя маленькая дочь выглядит тоже, как больная. Она очень похудела и, кажется, потеряла интерес к жизни.

Элси как раз перед этим разговором вышла из комнаты. Мистер Динсмор слегка насторожился.

— Я думаю, что она немного побледнела, — с некоторой досадой ответил он, — но так как она не жалуется, я не думаю, что с ней что-нибудь серьезное.

— Возможно, и нет, — равнодушно ответила леди, — но если бы она была моим ребенком, я бы боялась, что она может ослабеть.

— В самом деле, миссис Грэй!? Не знаю, что за идея пришла вам в голову! — воскликнул мистер Динсмор. — Уверяю вас, что Элси всегда была совершенно здоровым ребенком, с тех пор как я ее знаю.

— Ах, ну это просто промелькнуло у меня в голове, — ответила миссис Грэй, поднимаясь, — и я очень рада, что нет никакой причины для переживаний, потому что Элси, безусловно, очень приятная маленькая девочка.

Мистер Динсмор проводил миссис Грэй к экипажу; и, войдя в дом, прошел в маленькую гостиную, где Элси сидела и читала, пристроившись в уголке дивана.

Он не заговорил с ней, а стал прохаживаться. Слова миссис Грэй насторожили его, он не мог их забыть и всякий раз, когда шел по направлению к ребенку, пристально ее разглядывал. Отец был удивлен, что раньше не заметил, насколько худеньким, бледным и безрадостным стало это личико.

— Элси, - неожиданно позвал он, останавливаясь. Девочка вздрогнула и покраснела, поднимая глаза

от книги и глядя на него, а затем спросила слегка дрожащим голосом:

— Что, папа?

— Положи свою книгу и иди ко мне, — сказал он, усаживаясь.

В тоне его не слышалась обычная суровость, однако девочка настолько дрожала, что едва могла стоять. Он рассердился.

— Элси, — он взял ее за руку и поставил у себя между колен, — почему ты всегда вздрагиваешь и меняешься в лице, когда я говорю с тобой? И почему ты дрожишь сейчас, словно ты попала в львиную пасть? Ты что, боишься меня? Говори!

— Да, папа, — ответила она, и слезы побежали по ее щекам. — Ты теперь всегда говоришь со мной так строго, что я не могу не бояться.

— Сейчас я не намерен быть строгим с тобой, — сказал он более нежно, чем он говорил с ней уже долгое время.— Но скажи мне, доченька, как ты себя чувствуешь? Ты бледнеешь и худеешь, и я хотел бы знать, если тебя что-нибудь беспокоит?

— Ничего, папа, только... — конец фразы потонул в рыданиях.

— Только что? — спросил он почти нежно.

— Ох, папа, ты знаешь! Я хочу, чтобы ты любил меня. Как я могу жить без твоей любви?

— Элси, — ответил он серьезно, — чтобы получить всю любовь и ласку, которые только хочешь, ты лишь должна сломить в себе это упрямство.

Вытерев глаза, она умоляюще посмотрела в его глаза, и кротко спросила:

— Дорогой папочка, неужели ты меня не поцелуешь один только раз, только один? Вспомни, как долго я не получала ни одного поцелуя!

— Элси, скажи: «я сожалею, папа, что не послушалась тебя в то воскресенье, пожалуйста, прости меня и всегда буду послушной тебе». Это все, что я от тебя требую. Скажи это — и ты будешь прощена, и все будет по-прежнему.

— Я очень сожалею, дорогой мой папочка, о всех непослушаниях, которые я делала, и я всегда буду стараться быть послушной тебе, если ты не будешь просить меня нарушать Божий заповеди, — ответила она тихим дрожащим голосом.

— Так не пойдет, Элси. Это совсем не то, что я прошу тебя сказать. Я не признаю «если» в данном вопросе. Ничего, кроме безоговорочного, безусловного послушания, — строго возразил он.

Он помолчал, ожидая ответа, но, не дождавшись, продолжал:

— Я вижу, что ты продолжаешь упрямиться, и вынужден применить строгие меры, чтобы подчинить тебя. Я не знаю еще, что это будет, но одно это точно — я не буду терпеть непослушного ребенка рядом с собой. Есть школы-приюты, куда отправляют детей, которые недостойны пользоваться привилегиями и уютом дома.

— Ох, папа, дорогой мой, милый папочка! Не отсылай меня от себя! — закричала она в ужасе и отчаянии, бросившись ему на шею и прижавшись изо всех сил. — Накажи меня любым способом, каким хочешь, только ох! Не отсылай меня туда, где я не смогу тебя видеть!

Он осторожно разжал ее руки и сказал серьезно и печально:

— Иди в свою комнату. Я не решил еще, что предпринять, но чтобы избежать всех наказаний, ты должна только лишь подчиниться.

Горько плача, Элси ушла.

— Что еще случилось? — спросила Аделаида, проходившая мимо комнаты, где ее брат нетерпеливо ходил из угла в угол.

- Ничего, кроме старой истории, — ответил он. — Она самый упрямый ребенок, которого я когда-либо встречал.

Странно! — непонимающе добавил он. — Я почему-то считал ее слишком уступчивой, Аделаида. —

Он сел рядом с сестрой и опустил голову на руку с глубоким прерывистым вздохом.

— Я в полном тупике! Это отчуждение убивает нас обоих. Ты заметила, какой худенькой и бледной она стала? Это расстраивает меня, когда я ее вижу, но что я могу сделать? Уступить ей — я не могу, об этом я уже не раз думал. Я очень сожалею, что начал эту борьбу, но так как это все началось, она должна, обязана подчиниться, и передо мной встал серьезный вопрос, не будут ли розги самым подходящим средством, чтобы сломить ее раз и навсегда?