Я закрываю руками лицо и кричу. Слёзы текут потоком, который я не смогла бы остановить, даже если бы захотела. А почему бы мне и не поплакать? Нуна заслуживает моих слез, моих страданий. Она их заслуживает, потому что я бросила ее на произвол судьбы. Она думала, почему я не пришла за ней? Змеи мыслят на таком уровне? Она была голодна, когда умерла? Страдала от жажды?

Хорошо, что я думаю об этом, мучаю себя вопросами. Страдаю от незнания, вообще страдаю, потому что страдала она. Она умерла в одиночестве и без помощи.

Сколько же потерь. Отец. Мать. Мой королевский ранг. Тарик. А теперь Нуна. Со сколькими потерями может справиться человек, прежде чем сам станет Сбившемся с пути? Это невыносимо. Немыслимо. Со всем остальным я могу справиться. Плача по ночам, скорбя о своих потерях, но днем демонстрируя силу. Было нелегко, но я смогла. А теперь у меня не осталось сил.

Только не Нуна.

— Сепора, — тихо говорит Тарик. Я чувствую его руку на своем плече. Я велела ему больше никогда не прикасаться ко мне. В тот момент я не шутила. Он причинил мне столько боли. Унизил меня, предал. Но сейчас, в этот момент, я хочу спрятаться в его объятьях и позволить ему утешить меня. Я хочу использовать его, как он использовал меня в ту ночь в палатке Кантора. Я хочу тепла, ласки, и чего-то иного, помимо потерь.

Я смотрю на него, ощущая такую слабость в коленях, что не могу стоять.

— Я должна была прийти за ней. Но ты был слишком бдителен, и я не смогла покинуть палатку Кантора. Это ты виноват.

— Да, — соглашается он к моему удивлению, — это моя вина. Не твоя.

Я знаю, что он делает. Он пытается снять с меня бремя вины. И как бы сильно я не хотела взвалить это бремя на него, как бы сильно не хотела обвинить его, я не могу. Я отвечала за Нуну. Я должна была найти способ. Тарик не всезнающий. Он всего лишь молодой король. Я могла бы прийти

Я должна была прийти.

— Позади дворца есть кладбище для многих поколений королевских кошек, — говорит он, опускаясь на корточки рядом со мной. — Мы проследим, чтобы она была похоронена согласно теорийским традициям и получила все почести, если ты этого хочешь.

— Она — не теорийская кошка, — говорю я, решив про себя, что сделаю это. Нуна заслуживает всё, что может получить. Что я могу для нее получить.

— Нет. Она внушает больше страха, чем любая теорийская кошка. И она служила принцессе Серубеля. Она заслуживает достойных проводов.

Моя нижняя губа дрожит, по лицу катятся слезы.

— Я должна была прийти за ней.

Он не отвечает, просто берет меня на руки и несет к двери конюшни. Его сила невообразима. Он несет меня, словно ветер пыль, или как бриз Серубеля раздувает виноградные лозы. У меня нет ни сил бороться с ним, ни желания. Я прижимаюсь щекой к его обнаженной груди и плачу. Так он несет меня во дворец, в то время как я рыдаю, словно маленький ребенок, а он шепчет слова утешения мне на ухо. Многие подходят, чтобы помочь ему. Рашиди, Морг, слуги.

Но он кивком отсылает их, продолжая нести меня через дворец, пока я плачу, прильнув к нему. Я понимаю, куда мы направляемся, и, когда входим в его спальню, у меня перехватывает дыхание. Все разбросано, словно здесь произошел бой. Слуги носятся по комнате, убирая, что могут. Огромная кровать Тарика испорчена, матрас разодран, а на когда-то красивом дереве нацарапаны вульгарные сцены. Привычный запах лаванды сменился стойким зловонием фекалий, смешанным с запахом моющего средства, которым слуги обычно чистят уборную.

— Пожалуйста, оставьте нас, — громко говорит Тарик и мужчины и женщины, один за другим, прекращают свои дела и выходят из комнаты. Тарик все еще держит меня на руках, когда последний закрывает за собой дверь.

— Сбившееся с пути — просто животные, — говорю я.

— Они больны, — напоминает он, нежно укладывая меня на кровать. Он ложится рядом, притягивает меня к себе, снова прижимая мое лицо к своей груди. — Я хочу, чтобы ты поплакала, Сепора. Плачь, пока в тебе ничего не останется. Плачь обо всем, что потеряла.

— Я не хочу.

— Хоть раз в жизни не борись со мной. Тебе нужно оплакать свои потери. Прошу, Сепора.

Этот жест настолько нежен, что остатки горечи, которые я испытываю к нему, исчезают. Я прижимаюсь к нему и отдаюсь горю. Я плачу, в основном, о Нуне, но немного и о другом. Плачу по своему потерянному королевству, об утраченном будущем с Тариком, об утраченном доверии к матери. Оплакиваю даже потерю отца, но не его смерть, а то, как он жил. И что он во ответе за всё, что произошло.

Я плачу, захлебываясь рыданиями, и кричу в безопасных объятьях Тарика, а он крепко держит меня, не говоря ни слова. Я помню последние мгновенья перед тем, как заснуть. Тарик, наверное, думает, что я уже сплю, потому что целует меня в макушку и расслабляется.

Я проваливаюсь в забытье, полностью истощенная.

Проснувшись, я с удивлением обнаруживаю, что солнце еще не взошло. Рядом со мной на кровати стоит поднос с завтраком и запиской от Тарика:

«Приходи ко мне, когда подкрепишься и будешь готова.»

Я беру чашу с водой и опустошаю её, хватаю чашу с соком и тоже выпиваю. Я выпила бы еще — у меня обезвоживание из-за множества слёз, но не хочу звать слугу. Я еще не готова встретиться с Тариком. Да с кем угодно, если на то пошло. Почти все во дворце видели вчера меня сломленной и побежденной. Те, кто не видел своими глазами, уже, наверняка, слышали об этом. Принцесса Серубеля, которая не смогла проявить самообладание, как подобает королевской особе.

Я беру кусочек хлеба с подноса и направляюсь к большому балкону Тарика, чтобы насладиться восходом солнца. Но, когда я отодвигаю в сторону полотно, изрезанное на полоски, то едва не роняю хлеб. Балкон совершенно мокрый.

Потому что в Теории идёт дождь.

ЧАСТЬ

ЧЕТВЁРТАЯ

36

ТАРИК

Когда Сетос с Саем возвращаются из Пелусии, дождь все еще идет. Они, промокшие насквозь, входят в дневные покои Тарика, ведя за собой на веревке еще одну незнакомую Тарику особу — явно пелусианку. Она намного старше Рашиди; морщины испещряют обвисшую пергаментную кожу. Волосы совершенно седые, и она настолько худая, что Тарику кажется, она давно нормально не ела.

Почему со своих миссий Сетос всегда возвращается с лишним человеком?

Сетос приветствует брата следующими словами:

— Внутренний двор затоплен по самые лодыжки, что это значит? — он трясет головой, чтобы избавиться от воды в волосах, как это делает Патра, когда заканчивает купаться. — Дождь невыносим.

Тарик совершенно с ним согласен. В первый день это ещё было в новинку, такого не видели в Теории веками. Молодые и пожилые выходили на улицу, чтобы посмотреть на грозу, наслаждались ливнем и отсутствием солнца, с удивлением и благоговением глядели на молнии.

Сейчас, спустя неделю, дождь стал просто в тягость. Его королевство не приспособлено к нескончаемым дождям, льющим день и ночь. Улицы базара затоплены, внутренние дворы дворца непроходимы, а Нефари продолжает подниматься. Сегодня утром ему сообщили, что она дошла до середины холма. И, как выяснилось, Патра боится грома.

— Мы принимаем меры, чтобы осушить внутренний двор, — говорит Тарик, — но я сделал упор на тренировочном дворе Маджаев. Сай, с возвращением. И кого я имею честь приветствовать сегодня в своих покоях?

Сай морщится.

— Не знаю, будет ли для вас честью, встретиться с ней, но это Эсмельда. Она лучшая Целительница во всем королевстве короля Грейлина.

Тарик поднимает бровь. В этот раз Сетос действительно превзошел сам себя. Сперва принцесса, затем Мастер-Целитель вражеского королевства. Возможно, она больше, чем просто рот, который нужно кормить. — И почему я вдруг не захочу с ней познакомиться? Нам нужна вся возможная помощь.

— Ну, для начала, она создала Тихую Чуму, — выдает Сетос, выдвигая для себя стул. Он скрещивает руки за головой. — Так что ограничь свою радость встречи до минимума.

Тарик пристально смотрит на Эсмельду. Если это имеет значение, она, похоже, раскаивается.

— Вы создали Тихую Чуму? — недоверчиво спрашивает он.

Она кивает.

— По просьбе моего короля, Ваше Величество.

— Зачем, ради всего святого?

— Я не задаю вопросов своему королю, Ваше Величество, — она решительно скрещивает руки перед собой. — Но я подозреваю, ради гибели Теории.