Я не знаю, с кем я говорила — с собой или с ребенком, а, может, даже с Богом. Мне просто надо было выговориться, чтобы почувствовать эти слова, чтобы они стали реальностью. Чтобы вся вселенная узнала, что я этого не хотела.

Долорес гладит меня по спине, давая знать, что она рядом. Что она за моей спиной, как и всегда. Я поворачиваюсь к ней. И начинаю рыдать, прижимаясь к ее груди.

— Боже, Ди. Пожалуйста…

— Я знаю, Кейт. Знаю…

В ее голосе тоже слезы. Потому что так поступают друзья — разделяют твою боль. Твои страдания — их страдания, даже если не в таких масштабах.

— Все хорошо… все будет хорошо, — пытается она.

Ее руки крепко меня обнимают, так сильно стараясь меня сдержать.

Я качаю головой.

— Почему? Я не понимаю. Почему это случилось? Дрю и я… а теперь еще и ребенок… и все напрасно. Напрасно.

Я вам говорила, что буду задавать вопрос почему, помните?

Долорес гладит меня по голове. Голос у нее спокойный.

— Я не знаю почему, Кэти. Хотела бы я знать, что ответить… но… я просто не знаю.

Мы еще немного вот так сидим. И постепенно, слезы утихают. Я снова ложусь в кровать, и Долорес садится рядом со мной. Снова смотрю на футболочку и качаю головой.

— Мне так тяжело. Никогда не знала, что может быть так тяжело.

— Может, ты чего-нибудь хочешь, Кейт?

Из глаз еще тихонько бегут слезы. А голос звучит болезненно.

— Я хочу Дрю. Хочу, чтобы он был здесь.

Если бы в мире было все так, как и должно, он был бы здесь. И был бы также подавлен, как и я. Он бы старался это скрыть, но я бы все равно знала. Он бы забрался в эту кровать вместе со мной, держал бы меня крепко, и я бы чувствовала себя в безопасности, и чувствовала бы себя любимой… и прощенной.

Он бы сказал мне, что просто еще не время. Но если я хочу детей, он заделает мне дюжину. Дрю любит переборщить.

А потом он бы меня поцеловал. И это было бы мило и нежно. А потом он бы сморозил какую-нибудь глупость, типа «Просто представь, как мы повеселимся, когда будем их делать». И я бы улыбнулась. И боль хоть на чуть-чуть, но стала бы меньше.

Просто от того, что он рядом.

Долорес кивает и тянется за телефоном. Но моя рука ложится на ее руку, что бы ее остановить. Она смотрит на меня с пониманием, будто уже знает, о чем я думаю. И, возможно, она знает.

— Он придет, Кейт. Ты знаешь, что придет.

Я качаю головой.

— Тебя там не было, Долорес. Он был… в ярости. Я никогда не видела его таким злым. Это было так … будто, я предпочла ребенка ему. Будто я предала его.

От нахлынувших воспоминаний я закрываю глаза.

— Он будет счастлив. Будет рад, что ребенка нет… и тогда я его возненавижу.

А после всего, что случилось — я просто не готова ненавидеть Дрю Эванса.

Долорес вздыхает. И убирает руку от телефона.

— Думаю, ты не права. Я первая, кто будет говорить, что Дрю тот еще идиот, но… не могу представить, что бы он чувствовал себя счастливым из-за того, что доставляет тебе боль. Только не это.

Я ничего не отвечаю, потому что дверь в мою спальню открывается. И входит Билли. Он выглядит уставшим, лицо мрачное, и я понимаю, что мама ему все рассказала.

— Ты в порядке?

Качаю головой.

— Да уж. Я так и понял. — Он садится в кресло-мешок и трет глаза. — Это просто … хрень какая-то. И когда на самом деле случается всякая трахотня? Все что ты можешь делать, это трахаться вместе с ней.

Вот когда я замечаю пакет, что он притащил с собой. Он коричневый, из супермаркета, и из него что-то выпирает.

Он переворачивает его вверх и вываливает оттуда содержимое. Несколько пакетиков с травкой, пачка красного Мальборо и две бутылки текилы. Я смотрю на медовую жидкость. И думаю про мексиканскую музыку, и теплую кожу, ночные перешептывания с Дрю.

Я люблю тебя, Кейт.

Я отворачиваюсь.

— Я не могу пить текилу.

Как Мэри Поппинс со своей бездонной сумкой, Билли лезет в пакет и достает оттуда Grey Goose.

И я медленно киваю.

— А водка сойдет.

Вы когда-нибудь облизывали пол в мужской раздевалке на стадионе Янки? И я нет. Но сейчас, я просто знаю, какого это на вкус.

Угу — мы умираем от похмелья. Это кошмар. Забудьте про дроны.[30] Если бы на армию можно было бы нагнать такое чувство? Тогда бы был мир во всем мире.

Сейчас я в офисе гинеколога своей матери. Билли и Долорес пошли со мной в качестве моральной поддержки. Видите нас? В ряд сидим на стульях, как три нарушителя, ожидающих у кабинета начальника. Долорес в темных очках, не смотря на то, что мы в помещении, читает какой-то буклет о новой женской Виагре. Билли спит, с открытым ртом, голову отклонил назад на стенку за нашей спиной. Моя мама тоже здесь, листает журнал, не прочитав ни одного слова.

А я просто сижу, изо всех сил стараюсь не смотреть на фотографии новорожденных, что висят на стенах.

Билли издает хрюкающий звук, И Долорес пихает его локтем под ребра. Он просыпается, бормоча:

— Манки бол банана блитц![31]

Мы все смотрим на него вопросительно.

До него доходит, где он находится.

— Простите. Кошмар приснился. — Потом снова откидывает голову назад на стену, закрывает глаза. — Чувствую себя вонючим дерьмом. — Долорес и я одновременно киваем. А Билли торжественно клянется. — Все, больше не пью. Буду законопослушным.

Его кузина фыркает.

— Где-то я уже это слышала.

— В этот раз точно. Больше никакого алкоголя. С этого момента только травка.

Да. В этом есть смысл.

Раз уж мы все равно ждем, давайте поговорим о самом сокровенном испытании для женщин: гинекологический осмотр. Странный донельзя.

Видите ли, всю нашу жизнь в раннем возрасте нам, девочкам, говорят оставаться девственницами. Держать ноги скрещенными, колени вместе. А потом, нам исполняется восемнадцать. И нам надо пойти к врачу, который, согласно статистике, мужчина среднего возраста. Нам надо раздеться догола — полностью. И разрешить ему нас пощупать. Залезть в нас пальцами. Абсолютному чертовому незнакомцу.

О, а потом самая лучшая часть: беседа. Угу, он разговаривает с вами во время осмотра. Как дела в школе? Сегодня дождливо, правда? У мамы все нормально? Все ради того, чтобы отвлечь вас от того факта, что его запястье глубоко в вашей вагине.

Скажете нелепо?

И вот только не надо мне сейчас жаловаться, мужчины, на ужасы ваших осмотров простаты. Не сравнивайте. Один маленький пальчик в задницу может оказаться даже приятным. Вам хотя бы не нужно задирать ноги на хитроумное изобретение, которое изначально служило, как устройство для пыток в средневековье. Здесь женщины явно оказались крайними.

Медсестра в голубой форме называет мое имя. Мама и я поднимаемся и идем в первый кабинет слева.

Я снимаю одежду и надеваю розовую клеенчатую рубашку, которая распахивается спереди.

Это чтобы лучше тебя видеть, Красная Шапочка.

Я сажусь на кушетку, подо мной шуршит бумажная простынь. Мама стоит сбоку, ободряюще гладя по руке. Подходит врач.

Посмотрите. Белая бородка. Пухлые щечки. Круглые очки. Ему бы еще красную шляпу, и мог бы точно сидеть на той последней движущейся платформе на параде в честь Дня Благодарения, что устраивает универмаг Macy’s.

К моему влагалищу полезет Санта Клаус? Вы шутите?

Рождество уже никогда не будет, как прежде.

— Привет, Кэтрин. Я — Доктор Уизерспун. Терапевт Вашей мамы, Джоан Борделло, сейчас в отпуске…

Ну, конечно, она в отпуске.

— …и я ее замещаю. — Он смотрит на бумаги, что у него в руках. — Судя по дате Вашего последнего менструального цикла, у вас шесть недель?

Я киваю.

— И у вас было некоторое кровотечение и тянущие боли?

— Совершенно верно.

— Можете мне описать кровяные выделения, пожалуйста? Цвет? Были ли сгустки?