Чтобы он был здесь, со мной — любил меня — после того, как я, честно, думала, что мы уже никогда не будем вместе.

Это как в кино. Воссоединение. Примирение. Счастливый конец.

Только одна проблема — в реальной жизни после этого не играет никакой музыкальной темы. Никаких вам титров. В реальной жизни вы сталкиваетесь с тем, что происходит после примирения. Послевкусие от того, что вы наговорили, последствия того, что натворили, которые чуть не разрушили все.

И которые все еще могли бы.

Поэтому мы смотрим такие фильмы — потому что в реальной жизни никогда не бывает так просто.

Не то чтобы я не счастлива так сильно, что не могу это описать в полной мере. Не смотря на то, что я говорила раньше, было приятное тепло от осознания того, что слова Дрю, стриптизерша — все результат ужасного недопонимания.

Об этом молится каждый, которому сообщают душераздирающую новость. Ваш сын погиб в автомобильной катастрофе, у вас четвертая стадия рака. Всегда есть надежда, что тот, кто принес эту весть — ошибается. Ошибочное опознание. Ошибочный диагноз.

Ошибка.

Но что происходит после «ошибочного»? После того, как вы приняли трагедию за правду, или спустили все свои сбережения, потому что думали, что вам осталось жить всего несколько недель? Что тогда делать?

Вы делаете шаг вперед. Собираете себя заново. Вы вытаскиваете себя с самого дна с мыслями о том, что жизнь не просто возвращается в привычное русло, а она станет лучше, прекраснее.

Потому что задним умом всяк крепок. Перспектива не просто изменяет ваш взгляд на будущее, она меняет ваши чувства. И когда вы думаете, что совсем ее потеряли, вы цените каждый момент намного больше.

Мы въезжаем на стоянку у кафе и входим через заднюю дверь на кухню, держась за руки. Как два подростка, которые не просто задержались на улице дольше положенного, а вообще отсутствовали всю ночь, напугав всех родных до смерти.

Мама стоит у разделочного стола и с яростью рубит на кусочки сырую морковь блестящим ножом. Не трудно догадаться, что вместо моркови она представляет кое-что другое. Джордж сидит за маленьким столом рядом с Билли. Ди-Ди сидит по другую сторону от него, с сотовым у уха.

Когда она замечает нас, говорит тихим голосом:

— Они здесь. Я тебе перезвоню.

И кладет трубку.

Мама резко вздергивает голову. Бросает нож и поворачивается к нам лицом. Потом концентрирует взгляд на наших руках и смотрит на Дрю.

— А наглости тебе не занимать, раз ты снова показался здесь.

Дрю смиренно вздыхает и пытается ответить:

— Кэрол…

Но мама его обрывает:

— Не хочу ничего слышать! Тебе слова не давали. — Она машет в мою сторону. — Я понимаю, что моя дочь — взрослая женщина, но для меня? Она мой ребенок. Мой единственный ребенок. И то, через что ты заставил ее пройти — непростительно.

Он снова пытается:

— Я понимаю…

— Я сказала, тебе слова не давали! Ты не можешь сказать ничего такого, чтобы это облегчить.

— Кейт и я…

— Заткнись! Когда я думаю о том, в каком состоянии она сюда приехала… Почему ты думаешь, что можешь просто вот так провальсировать назад в ее жизнь, после всего, что ты ей наговорил? После того, что ты наделал!

Дрю молчит.

А моя мама кричит:

— Что ж, не стой просто так! Отвечай!

Я всегда считала свою мать спокойной вопреки всякому хаосу. Рассудительной. Сейчас это улетучилось.

Дрю открывает рот, но не произносит ни слова. Вместо этого, он поворачивает на меня свой недоуменный взгляд. И я спешу на помощь.

— Мам, это все оказалось ужасной ошибкой. Дрю не знал про ребенка.

— Ты сказала, что рассказала ему про ребенка — а он в ответ снял дешевую проститутку!

И тут мой вновь титулованный бойфренд решает, что сейчас самое время вставить слово:

— Она не была дешевой, уж поверьте мне.

Я впиваюсь ногтями в его ладонь, чтобы заткнуть его.

Потом объясняю маме:

— Нет, он не знал. Он думал, что я говорю совершенно о другом. Это было недопонимание.

Вмешивается Ди-Ди:

— А вот эту песенку я уже слыхала. Она, на самом деле, уже устарела.

Я закатываю глаза.

— Не сейчас Ди-Ди.

Мама складывает руки на груди и постукивает ногой.

— Ноги его здесь не будет, Кэтрин. Его здесь не жалуют.

И вот почему вам не следует жаловаться своим родственников на кого-то другого, кто для вас тоже важен. Они не знают его так, как знаете вы, и, конечно же, они не любят его так, как любите вы. Так что они никогда — никогда — не смогут его простить так, как прощаете вы.

Хоть я и могу понять мотивы своей матери, у меня самой сейчас полно забот. А она только делает хуже.

— Если дело в этом, то я тоже здесь не останусь.

Моя мать в шоке и опускает руки по бокам.

А Долорес говорит:

— Эй, кретин — Дрю поворачивается в ее сторону. — Да, ты. Это как раз тот момент, когда ты должен сказать, что не хочешь вставать между Кэти и ее матерью. Что ты поедешь в отель.

Дрю фыркает.

— Думаю, я не до такой степени благородный. Я остаюсь с Кейт. Куда она, туда и я.

Ди расплывается в улыбке.

— О, прям как Джек и Роуз в Титанике. — Она поднимает вверх руку. — Кто еще надеется, что этот идиот закончит так же, как и Джек?

Я ее игнорирую и продолжаю смотреть на маму. В ее голосе слышна мольба.

— Это был нервный день, Кэти. Тебе надо побыть одной, вдали от всех, чтобы ты могла ясно мыслить.

— Нет, мам. Я уже итак была одной столько, сколько могу вынести. Дрю хочет этого ребенка. Он любит меня. Нам надо поговорить, все обсудить. — Я смотрю на Ди-Ди. — Без вмешательства зрителей.

Потом опять поворачиваюсь к маме.

— И все это случилось не только по его вине. Я тоже наделала ошибок.

Как и все матери, моя не спешила признавать недостатки своего ребенка.

— Это он тебе сказал? Что это твоя вина?

— Нет, это то, что я знаю. Частично это моя вина, — я вздыхаю. — Может, и правда, будет лучше для всех, если я и Дрю поедем в отель.

Зачастую упрямство — это наследственное, потому что тут она говорит:

— Нет. Я не хочу, чтобы ты ехала в отель. Если хочешь, чтобы он остался, тогда я не против. Но мне это не нравится. — Она смотрит на Дрю. — Просто держись от меня подальше, тебе же лучше.

Потом она вылетает из комнаты.

Поднимается Джордж.

— Пойду, поговорю с ней.

Прежде, чем выйти, он поворачивается к Дрю и протягивает свою руку.

— Рад тебя видеть, сынок.

Дрю выпускает мою руку, что пожать руку Джорджа, что перерастает в мужское объятие.

— Приятно слышать, что хоть кто-то рад.

Джордж улыбается и направляется вслед за моей матерью.

Потом перед нами встает Билли.

Если вы присмотритесь, то увидите, как Дрю выпячивает свою грудь — как примат в мире дикой природы, готовый до смерти сражаться за последний банан.

— Ты хочешь что-то добавить, Уоррен?

Билли смотрит на Дрю. А потом игнорирует его, поворачивая свой взгляд ко мне.

— Я сказал ему, что, скорее всего, ты в парке, потому что знал, что ты этого бы хотела.

Я по-доброму улыбаюсь.

— Хотела. И очень ценю то, что ты сделал. Мы оба ценим.

Я пихаю Дрю локтем. А он просто пожимает плечами, никак не комментируя.

А Билли говорит:

— Он тебе не нужен, Кэти. Вот так вот просто.

— Я люблю его, Билли. Вот так вот просто.

Он еще какое-то время удерживает мой взгляд, потом качает головой и поднимает руки, показывая, что он сдается.

— К вашему сведению? Вам двоим нужна конкретная терапия, как вчера. Поверьте мне, я могу распознать дисфункциональный синдром, когда вижу его.

Я киваю.

— Мы подумаем об этом.

Дрю фыркает.

— Как угодно.

Долорес встает рядом с Билли и обращается к Дрю.

— Я буду с удовольствием наблюдать за тем, как ты будешь пытаться выбираться из ямы полной дерьма, в которую ты сам себя загнал. Это будет намного лучше того, что я сама могла бы для тебя придумать. — А потом добавляет свою запоздалую мысль. — А если нет… мне придется, действительно, покреативить.