— Всё, езжай.
— Счастливо отдохнуть.
— Гладкой дороги.
И не оборачиваясь на рокот мотора, Эркин пошёл к бытовке. Устал он чего-то. Ну, ничего, сейчас оботрётся холодной водой, немного потянется — привыкли уже все к этому, не цепляются — и сгонит усталость, чтоб до дома дойти.
В бытовке шумно и тесно. Умываются, собирают сменку в стирку, переодеваются, Ряха опять что-то треплет под общий гогот. Эркин особо не вслушивался, но смеялся вместе со всеми. Чепуха, конечно, но смешно. Пару раз ряха опасливо на него покосился, но Эркин отвечал тем спокойным прозрачно-невидящим взглядом, как обычно на него смотрел. В самом-то деле, пока Женю не задевают, ему на Ряхину трепотню плевать трижды и четырежды. То есть, это если сначала на три умножить, а потом что получится ещё на четыре? Много выходит. Хорошо сказано.
— Мороз, идёшь?
— Иду, — Эркин запер шкафчик и пошёл к ждавшему его у двери Миняю. — Всем до понедельника.
— И тебе!
— Бывай!
— Счасливо, Мороз.
Дождь уже кончился, пахло мокрой землёй и зеленью. Миняй длинно тоскливо вздохнул. И Эркин сказал тихо, словно извиняясь.
— Я скотником в имении был. Пять лет.
Миняй кивнул.
— Понятно. Я ж не в обиду, землю… её чувствовать надо, — и снова вздохнул.
Эркин не знал, что сказать, и ограничился таким же сочувственным вздохом. И до самого дома они шли молча, но рядом.
Как всегда, Женя ждала его. Андрей был у себя, но, когда Эркин вымыл руки и сел за стол, появился на кухне со словами:
— А мне чего-нибудь дадут?
— Андрюша, — укоризненно сказала Женя, наливая ему чай. — Услышит кто, так может подумать, что тебя голодом морят.
— Я не подумаю, — заверил её1 Эркин. — Я его знаю.
— До чего ж братик у меня отзывчивый да заботливый, — восхитился Андрей. — Как у тебя сегодня?
— Всюду отлично, — улыбнулся Эркин, сразу догадавшись, что Андрей говорит о школе. — А у тебя?
— Кругом пять!
— Какие вы оба молодцы! — восхитилась Женя. — А завтра шауни?
— Точно! — рассмеялся Андрей.
Эркин с улыбкой кивнул.
— Да, Женя.
— Спорим, — вдруг сказал Андрей, — завтра мы вдвоём будем.
— Тим придёт, — покачал головой Эркин. — Тим сдохнет, а не отступит.
— Думаешь? — задумчиво спросил Андрей.
Эркин убеждённо кивнул. Андрей напряжённо свёл брови, думая о чём-то своём, быстро покосился на Женю и тряхнул головой.
— Ладно, его проблема, — быстро допил чай и встал. — Спасибо, Женя, вкусно, как никогда. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Андрюша, — улыбнулась женя.
— Спокойной ночи, — кивнул Эркин.
Когда Андрей вышел, Женя протянула руку и погладила Эркина по плечу. Он перехватил её руку и поцеловал.
— Устал, милый?
Эркин ещё прижимал пальцы Жени к своим губам и потому только молча помотал головой. Он действительно не ощущал усталости, но совсем не хотелось шевелиться, вот так сидел бы и сидел, уткнувшись лицом в тонкие и такие сильные пальцы, вдыхая любимый запах.
Он ещё раз потёрся лицом о её руку и отпустил, легко встал.
— Уже поздно, Женя, ты устала.
— Ничего, — Женя встала, мягко отбирая у него посуду. — Ты иди, ложись, я всё уберу и приду. Ну же, Эркин.
— Да, иду.
И — как не раз уже бывало — усталость настигла его по дороге в спальню. Он сбросил на пуф халат и, как-то тупо удивившись тому, что ковра на кровати уже нет, и когда это Женя успела, рухнул на постель и провалился в сон. И даже не проснулся, когда Женя поправила ему одеяло и поцеловала в висок.
— Спи, милый, спи, мой родной.
Эркин во сне шевельнул губами, словно отвечая ей.
Утро выдалось тёплым и солнечным. Алиса шла между Андреем и Эркином, держась за их руки и тараторила без умолку.
— Ну, и завод у тебя, племяшка, — восхищался Андрей. — Язык не болит?
— Не-а! — радостно ответила Алиса. — Он у меня без костей, вот! И я его тренирую, ещё вот!
Тут засмеялся и Эркин.
— Ну да, — Алиса сочла вопрос исчерпанным. — Эрик, а мы завтра тянуться будем?
— Будем, — кивнул Эркин.
А Андрей удивился.
— Чего-чего?
— А мы с Эриком и мамой, — стала гордо объяснять Алиса, — по воскресеньям тянемся, ну, как зарядка, только интереснее, чтобы быть сильными и ловкими.
— Фью-ю! — присвистнул Андрей. — А я где был?
— А ты отсыпался, — буркнул Эркин.
Рассказ Алисы об их утренних занятиях почему-то смутил его. Андрей искоса посмотрел на него и заговорил с Алисой о другом.
Уже на подходе к Центру они нагнали Тима. Сегодня с ним и детьми шла и Зина — её лекции были через субботу. Желание Тима учиться индейскому языку она не поняла, но спорить не стала, а потом и сообразила: как же иначе он за Димой уследит, Диму-то на три языка записали, в школу когда пойдёт, уроки проверять придётся, так что ттмочка всё правильно решил. Она степенно поздоровалась с Эркином и Андреем, и в Центр они вошли все вместе.
После недолгой суеты у раздевалки они все разошлись по своим классам.
Громовой Камень улыбнулся входящим.
— Я вижу вас, — медленно, чётко выговаривая слова, чтобы им было легче понять, сказал он на шауни.
— Мы видим тебя, кутойс, — не очень уверенно, но правильно ответили они, усаживаясь перед ним.
Громовой камень, готовясь дома к уроку, планировал, что пол-урока он будет разучивать с ними обыденные, необходимые в общении слова и обороты, и жестовой язык тогда же начнёт, а ещё пол-урока отводит на рассказ об истории шеванезов и других племён, там тоже лексика пойдёт, но уже другого уровня. Песни и танцы пока в сторону, у малышей это идёт очень хорошо, но со взрослыми пока не годится. И был уверен, что на этот раз всё пойдёт по его плану, но и сегодня получилось по-другому.
После первых же фраз о погоде Эркин полез в свою сумку и вытащил тетрадь.
— Вот, посмотри, кутойс, — сказал он на шауни и тут же перешёл на русский. — Я понимаю, что написал неправильно, но не знаю, как исправить.
Удивился не только Тим, но и Андрей. А Громовой Камень, к их изумлению, спокойно взял тетрадь Эркина и стал читать, исправляя красным тонко очиненным карандашом ошибки. И когда он вернул тетрадь, они втроём сгрудились над ней. К некоторым буквам пририсованы точки, закорючки, штрихи.
— Это как же так? — высказался вслух Андрей.
А у Тима вырвалось:
— Так у индейцев грамота есть?!
— Письменность, — поправил его Громовой камень и кивнул. — Да, есть.
— Но как же так? Они же…
Тим вовремя остановился, проглотив слово «дикие», но громовой камень улыбнулся.
— Я понял. Я расскажу вам. Энмым, — и тут же перевёл на русский традиционный зачин, — Говорят. Когда шеванезы пришли на Равнину…
Он рассказывал по-русски, изредка вставляя слова на шауни. О подвиге Евграфа Окладникова, разработавшего новый алфавит, о тех русских и шеванезах, что записывали легенды и просто рассказы обо всём, составляли словари и учебники…
— Хау, — закончил Громовой камень и перевёл дыхание.
— И что же, — после недолгого молчания спросил Андрей: — И книги печатают?
— На шауни? — уточнил Громовой камень и кивнул. — Да.
— Тогда давайте учить. Эркин, дай листок.
Эркин кивнул и вырвал из тетради два листка: Андрею и Тиму. Ручки у них были. Громовой камень кивнул, закрыл и отодвинул свою тетрадь, встали пошёл к доске.
Да, не от буквы к слову, а от слова к букве. Как в стойбищах на ликбезе, только здесь ещё надо переводить. Но начнём с уже известных слов.
Он медленно крупно писал на доске и тут же читал и переводил написанное. И, оборачиваясь, видел то склонённые над бумажными листами головы, то внимательные сосредоточенно напряжённые глаза.
Проверяя себя, Громовой Камень посмотрел на часы и, улыбаясь, положил мел.
— Хватит на сегодня, давайте повторим.
Он показывал на слово, а они наперебой читали и переводили. С шауни на русский, с русского на шауни… И он даже успел их записи просмотреть, поправить штрихи придыхания, объяснив, что с другим наклоном — это другое звучание, а, значит, и само слово уже другое.