Потом они сидели и пили чай, он им рассказывал про олимпиаду, Бифпит, перегон. Они ахали, восхищались, смеялись. И рассказывали ему о себе. И даже пели полузабытый русские песни. Но тихо, даже не в половину — в четверть голоса…

…Андрей вздохнул, потянулся. В тот раз ничего у них не было, посидели, попили чая, и он тем же путём — через окно — ушёл. Смешно, но даже всё помня, он не может понять: как же это у них получилось? Ну, целовались, ну… одна за водой побежала, а он стал с другой целоваться. И так… да, раза три, пока не сообразил, что они специально меняются…

… «Нет, — решил он, — так не пойдёт».

— Даша, а Маша где?

Она слегка отстраняется от него, глядит в упор серо-зелёными строгими глазами.

— Она тебе больше нравится, да?

— Вы мне обе нравитесь.

Даша медленно кивает и встаёт с его колен, подходит к двери и выглядывает в коридор, оборачивается к нему.

— Идёт.

Входит Маша с чайником, пытливо оглядывает их. И он, желая всё прояснить, сразу говорит:

— Вы меняться-то бросьте.

— А что? — насмешливо щурится Маша.

— А то, что как захотим, так и будет, — отвечает он.

— А ежели вместях? — вызывающе вскидывает голову маша.

— А чего ж нет, — улыбается он и уже серьёзно: — А дурить меня нечего.

— А никто и не дурит! — Маша с размаху грохает чайник на плитку, но не включает её, подходит и встаёт перед ним рядом с Дашей…

…А дальше… дальше какая-то суета, он помнит, что попросил выключить свет и девчонки охотно согласились, тоже застеснялись. Наверное. А что и как было… было хорошо, это точно. Они так и заснули, втроём, обнявшись. И ушёл он от них уже перед рассветом. И потом, когда он к ним приходил, им было хорошо. Пусть… пусть и дальше так будет. У него перед ними долга нет. И они перед ним чисты. Так и напишет им. Спасибо за всё, и будем дальше жить каждый сам по себе.

Андрей закрыл книгу и встал с дивана. Решил — делай. И сел к столу, достал бумагу, конверт. Купил тогда вместе с тетрадями почтовый набор. На всякий случай. Вот и пригодилось.

«Здравствуйте, Даша и маша», — он писал быстро и уверено, зная, что поймут его как надо.

Русский порядок, когда обед вместо ленча, а ужин вместо обеда, уже стал вполне привычен, а русский полдник отлично заменял английский пятичасовой чай, который Норма накрывала в гостиной.

— Джинни, — позвала она, оглядев готовый стол.

— Да, мама! Иду, — сразу откликнулась Джинни.

Войдя в гостиную, Джинни засмеялась.

— Мамочка, от одних запахов голова кружится.

— Вот и отлично, — улыбнулась Норма. — Зажги камин, детка.

— Сейчас включу, — лукаво поддразнила мать Джинни.

Пить чай в креслах перед камином — это уже если не роскошь, то, во всяком случае, аристократизм. И Норма с удовольствием предавалась этому чувству. Да, камин электрический, но, мой Бог, в многоэтажном многоквартирном доме традиционный с дровами был бы просто неудобен. Единственное, что она себе позволяла, это «зажигать» его, а не «включать». Маленькие невинные разногласия с Джинни, чтобы той было возможно демонстрировать самостоятельность и независимость без ущерба для остальных отношений. И хорошо, что они по совету Джен не стали спешить с гостиной. Зато теперь… камин, перед ним удобные кресла с маленьким столиком, ковёр, удобная мягкая мебель, изящная тумба под проигрыватель с пластинками, пианино, шкаф-витрина для нарядной посуды и безделушек — Джинни опять начала собирать коллекцию. У неё уже есть смешной стеклянный ёжик и очень трогательный фарфоровый львёнок знаменитого на всю Россию, а говорят, что и в Европе, петропольского завода.

— Мама, сходим завтра в кино?

— Конечно, Джинни. А разве ты никуда не пойдёшь вечером?

— Нельзя же праздновать каждую неделю, — засмеялась Джинни. — Это уже будет работой.

Норма с улыбкой кивнула. Конечно, вечеринки хороши как развлечение, но когда месяц подряд… но вот так уж получилось, что приятельницы Джинни все или родились весной, или у них именины. Очень интересный, кстати, русский обычай — праздновать день имени. Нужно будет подумать, посоветоваться, наверное, лучше всего с «бабой Фимой» и выбрать день для именин Джинни.

— Джинни, а когда ты пригласишь их к нам?

— Мм, — задумалась Джинни. — Наверное недели через две, хорошо?

— Хорошо, кивнула Норма.

Джинни откинулась на спинку кресла, задумчиво повертела чашку.

— И о чём ты задумалась? — улыбнулась Норма.

— Знаешь, мама, — голос у Джинни мечтательно разнеженный. — Знаешь, я, кажется, влюбилась.

— Очень хорошо! — искреннее восхитилась Норма. — И в кого?

Но Джинни не ответила, а лицо её вдруг стало таким растерянным, что Норма встревожилась.

— Джинни, девочка, что с тобой?

— Мама, — Джинни поставила на стол чашку и закрыла лицо ладонями. — Я поняла, мама, он… Я действительно влюбилась, я только сейчас поняла. Это Мороз, мама…

— Кто?! — потрясённо переспросила норма.

— Эркин Мороз, — Джинни уронила руки на колени, повернула к м атери залитое слезами лицо. — Да, мама, он, наш сосед, мой ученик, отце мой ученицы, я всё понимаю, мама, но я… я люблю его. Я знаю. Он женат, он — индеец, я понимаю… — её голос прервался.

Норма перевела дыхание и постаралась улыбнуться. Да, муж Джен поразительно красив, она сама всегда любуется им.

— Я понимаю тебя, Джинни, — вздохнула Норма. — Но…

— Мама, — Джинни улыбнулась сквозь слёзы. — Ему же никто не нужен, кроме его Джен.

— Да, — кивнула Норма. — Это видно.

— Не волнуйся, мама, — Джинни взяла свою чашку и отпила. — Я в порядке.

Норма так же взяла свою чашку. Кажется, Джинни уже успокаиваться, слава богу.

— Безответная любовь — тоже любовь, правда, мама?

Норма кивнула, но возразила:

— Это не любовь, а влюблённость, Джинни.

— Может быть, — пожала плечами Джинни. — Но, пока я не полюбила другого, буду думать о нём.

— Джинни… — не выдержала Норма.

— Нет, мама, я всё помню, я — учительница, а он — мой ученик, его дочка — моя ученица, он — наш сосед. Я ничего такого себе не позволю, мама, не волнуйся, — Джинни изобразила чопорную светскую даму и рассмеялась.

Рассмеялась и Норма. Слава богу, самого страшного не произошло. А такая влюблённость… через неё все проходят. Это не страшно и даже полезно. И если… да нет, никаких если, он неплохо воспитан, безусловно влюблён в свою жену и ничего себе не позволит. А что он красив… причем не просто сам по себе, а он и двигается красиво, когда он тогда пришёл к ним на беженское новоселье и взялся мыть и натирать полы, она сама впервые увидела, что такое простое действие может быть настолько… завораживающе красиво. И он не рисовался, не играл, а просто работал. И даже немыслимо грязные старые штаны, в которые он переоделся для работы, не портили его. Да, что бы он ни делал, всё получается красиво. Даже просто идёт по улице, а как танцует. А улыбнётся если… то всё отдашь, лишь бы… лишь бы он улыбнулся тебе.

— Мама, а тебе нравится его брат?

— Что? — вздрогнула норма. — Прости, ты о ком, Джинни?

— Об Андрее, — терпеливо ответила Джинни. — Он ведь тоже красив, правда?

— Правда, — улыбнулась Норма. — Но ещё больше он обаятелен.

— Да, — засмеялась Джинни. — И знаешь, они и в самом деле похожи, хотя…

— Джинни, — остановила её Норма. — Не надо. В нашем доме о крови не стоит говорить.

Джинни задумчиво кивнула. Да, обилие приёмных детей и названных родственников поразило их ещё в лагере. И в самом деле, разве так важно, что у Чернова и сын, и дочь белые, он же им отец на деле, по поступкам, а у того же Мороза, а… да у всех, ну, почти у всех.

— Да, мама, — Джинни улыбнулась, допивая чай. — Конечно, ты права. Знаешь, у нас новый учитель, индеец, его зовут Громовой Камень, — и тут же перевела на английский для матери: — Thunder Stone. Правда, красивое имя?

— Да, ты мне говорила.

— Я… я думаю, его тоже пригласить, — неуверенно предложила Джинни.