— Поехали?

— Поехали, — кивнул Колька.

Работалось Эркину легко, играючи. День жаркий, но без пекла, лёгкий, не режущий, а гладящий кожу ветер, и он уже всё здесь знает и понимает, что и куда, а зачем… а вот это ему по фигу. И чего там, в этих контейнерах, напихано-наложено — тоже.

Оглушительно зазвенел звонок.

— Докатим? — придерживает шаг Колька.

— А чего ж нет?

— Ну, давай.

Они вкатывают на платформу и закрепляют контейнер, и уже не спеша, чтобы дать обсохнуть поту, идут за рубашками. В столовую всё-так вот так, почти нагишом, как-то неловко.

— Ну как, решил с кроликами?

— Соберу на две пары, крольчатник слатаю.

— Зачем латать? — не понял Эркин. — Курятник будешь переделывать?

— А на хрена? — теперь удивился Колька. — Курятник же во отгрохали! По науке.

— Ну, и крольчатник по науке сделаем, — Эркин расплатился за обед и понёс поднос к свободному столику.

— Идёт, — благодарно согласился Колька.

Ели, как всегда, быстро, не смакуя и не рассиживаясь. И, опять же как всегда, уже на выходе столкнулись с бригадой Сеньчина, и Эркин остановился перекинуться парой слов с Маленьким Филином. Слов на шауни для большого разговора Эркину пока не хватало, и после приветствия и фразы о погоде, он перешёл на русский.

— Ну, как ты?

— Хорошо, — тоже по-русски ответил Маленький Филин. — Письмо получил, — и удивлённо: — Дошло всё.

— И что пишут? — вежливо поинтересовался Эркин.

— Зиму продержались, весну пережили. Уже легче, — серьёзно ответил Маленький Филин.

И, попрощавшись, разошлись.

Об экзамене Эркин не думал. Старался не думать. Как будет — так и будет. Не ему решать, так что… А «Б» сегодня пишет математику, а у «А» тесты… ну, так это уже совсем не касается. Его дело… вон, дурынды серые. Чего там написано? «Не… кан-то-ва-ть», ага, понятно, а вон и платформа с тяжами, наверняка для них.

— Старшой, эти? Куда их?

— Туда, — показывает ему на платформу Медведев и кричит: — Ряхов, на крепёж!

Ах ты, чёрт, это ему с ряхой работать?! Ну… ну и фиг с ним! Эркин скидывает рубашку, вешает её на какую-то скобу рядом с контейнерами и берётся за ручку, мягким ударом носка убирает стопор. Пошёл? Пошёл!

Ряху он особо не замечал, и тот старался на него не смотреть, но когда в паре работаешь, и не хочешь, а заметишь.

— Сюда его!

— Ага, — Эркин вкатывает контейнер в пазы и не удерживается: — А почему?

Ряха, приоткрыв рот, снизу вверх смотрит на него, сглатывает, судорожно дёрнув щетинистым кадыком, и отвечает:

— Эти для Северного, а с того края транзитом, их скатывать не будут, ну и чтоб не мешались.

— Понял, — кивает Эркин и бежит за следующим.

Интересно, а как Ряха их различает? И, берясь за очередной контейнер, внимательно оглядывает его, прочитывая все надписи. Ага, а почему здесь перед цифрами английская «N»? Эн? Nord? Это… правильно, север. И, подтаскивая контейнер, спрашивает:

— Этот для Северного?

Ряха кивает, готовя тяжи, и Эркин сам затаскивает и вставляет контейнер в паз. А следующий — без такой буквы — он подвозит к другому краю, чтоб не таскать по платформе, цепляя уже натянутые растяжки. Удивлённый взгляд Ряхи он постарался не заметить, но невольно улыбнулся.

Закрывать заполненную платформу фальшивыми стенами стали другие, а их Медведев отпустил.

— Всё, вали, Мороз, — и улыбнулся. — Ни пуха ни пера тебе.

— Спасибо, — улыбнулся Эркин. — К чёрту.

— Теперь правильно, — и кивнул Медведев и посмотрел на ряху. — И ты вали.

В бытовке Эркин тщательнее обычного обтёрся холодной водой и стал переодеваться. Ряха, сидя за столом, насмешливо следил за ним, но молчал. И только под конец не выдержал:

— Ты б ещё галстучек повязал.

— Надо будет, так повяжу и тебя не спрошу, — ответил Эркин вполне миролюбиво, но с осадкой.

Ряха хмыкнул.

— Всё ещё злишься? Злопамятный ты, вождь.

Эркин пожал плечами и запер свой шкафчик. И тут в бытовку вошли остальные.

— Ага, — кивнул, увидев Эркина, Саныч. — Ну, удачи тебе, ни пуха ни пера.

— К чёрту, — уже уверенно ответил Эркин. — Всем до свиданья.

И уже на второй проходной, показывая пропуск, подумал: а откуда в бригаде знают про его экзамен? Он же никому не говорил.

Как обычно по дороге в школу он пообедал в трактире с соловьями. И уже подходя к Культурному Центру встретился с Тёмкой. А на ступеньках стоял и курил Андрей. И остальные… Да, все пришли. И все сегодня в светлых новых рубашках, хороших брюках и ботинках. К удивлению Эркина, некоторые были с цветами.

— Ага, — встретил его Андрей. — Вот и ладушки. Деньги есть?

— Сколько надо? — ответил вопросом Эркин.

— Раньше не подумали, так теперь переплачивать будем, — Андрей вытащил из кармана горсть мелочи. — И как я забыл?!

— На что деньги-то? — повторил Эркин.

— На цветы. На экзамен с цветами положено.

— Понял, — кивнул Эркин и достал из бумажника пятирублёвку. — Давай, малец, по-быстрому. Держи.

Артём кивнул, взял деньги и убежал.

— Ты сколько дал? — Подошёл к ним Аржанов.

— Потом рассчитаем и скинемся, — отмахнулся Андрей.

Подошли и остальные из их класса. Трофимов, услышав о цветах, с досадой крякнул.

— И как я забыл?! Я ж учился!

— Не ты один! — зло усмехнулся Андрей.

Из других классов уже потянулись внутрь, а они стояли и ждали. Наконец подбежал Артём с большим букетом роз всех оттенков от снежно-белой до почти чёрной, как запёкшаяся кровь.

— Во!

— Ты во «Флору», что ли. бегал? — засмеялся кто-то.

А Андрей, оглядывая букет, строго спросил:

— Сколько доложил?

— Полтора рубля, — отдышался Артём. — Они по полтиннику.

— Ни хрена себе! — ахнул Кузнецов.

— Так, а нас сколько? — спокойно спросил Тим.

— Тринадцать, — ответил Эркин. — Как раз по полтиннику с каждого.

— Разберёмся, — кивнул Андрей. — И пошли. Ещё банку надо найти.

— Пойду у уборщиц попрошу, — сразу предложил Иванов.

— Давай, — кивнул Карпов.

Они как раз успели найти даже не банку, а небольшое ведёрко, но новенькое и блестящее, так что вполне за вазу сойдёт, и поставить букет на учительский стол, когда зазвенел звонок.

— По местам! — скомандовал Андрей.

Войдя в класс, Полина Степановна ахнула.

— Какая красота! Спасибо вам, большое спасибо, — и тут же стала серьёзной. — А теперь сели по одному.

Их тринадцать, а столов пятнадцать, так что расселись легко. Полина Степановна раздала им по двойному листку в линейку с бледно-фиолетовым штампом в левом верхнем углу.

— Отсчитали пять линеек сверху и на шестой пишем…

Эркин послушно склонился над листком. Он даже уже не волновался, холодное оцепенение всё плотнее окутывало его.

— … и внизу сегодняшнюю дату. Да, на нижней линейке посередине. Двадцать девятое цифрами июля и опять цифрами сто двадцать второго года.

Стукнула дверь. Эркин вздрогнул и поднял голову. Вошли Калерия Витальевна и… Громовой камень?!

— Мы готовы, — улыбнулась вошедшим Полина Степановна.

Так это комиссия! — догадался Эркин. Об этом много толковали. Что экзамен — это не обычная контрольная там или диктант, там комиссия будет, три человека. Он посмотрел на Громового Камня, встретился с ним глазами, и Громовой Камень улыбнулся ему. Эркин ответил улыбкой, и ему вдруг стало легче. Он перевёл дыхание, аккуратно разгладил ладонью листок и приготовился писать.

— Заголовок. Ясный день.

Ну, всё. Поехали.

Полина Степановна диктовала очень чётко, не быстрее и не медленнее обычного. Громовой Камень понял это сразу. Он сидел и разглядывал склонённые над листками головы. На столе ведомость, ну-ка… Да, сплошь русские имена и фамилии, а сидят… бледнолицых четверо, три негра, пятеро непонятно смуглых, мулаты, наверное, или, как он слышал, трёхкровки. И один индеец. И только у индейца сохранено имя, остальные все сменили, видимо, переезжая границу. Почему? Ведь прошлое человека — это он сам. Да, его в армии называли Гришей, по-русски, как привычнее, да и короче, но его имя — Громовой Камень, так он записан во всех документах, просто на русском языке в переводе. И те трое, что работают на заводе, встречался он с ними как-то в городе, поговорили, они же сохраняют имена, и даже одежду наперекор всем косым и удивлённым взглядам. А эти? Почему? Стыдятся своего прошлого? Но человек не виноват, не всегда виноват в своей судьбе.