Еще, например, на леваде Dos Tornos (Душ Торнуш) есть один такой славный отрезок. Да и маршрут между Boca da Corrida и Encumeada наша подруга Ким описывает английским словом «hairy», то есть волосы дыбом встают, как только взглянешь вниз… Хотя именно оттуда открывается совершенно фантастический вид на Долину Монахинь (Curral das Freiras). Но за такое эстетическое удовольствие можно дорого, максимально дорого заплатить. И речь не о тех жалких 27 евро, которые с вас возьмет Ким за организацию такого турпохода… Но не забывайте: до той же Долины Монахинь можно добраться с куда большим комфортом и без всякого риска для жизни и конечностей.

Впрочем, и на маршрутах, считающихся совершенно умеренными, какого-нибудь вовсе даже второго, а то и первого уровня сложности, есть все же места, где вниз лучше долго не смотреть… Ну да, узенькая тропка огорожена, какой-то провод натянут… но обрыв такой, что вспоминается Евгений Винокуров, задававшийся вопросом: что делать, когда не раскрывается парашют? и отвечавший так: «Стать первый раз в жизни свободным и падать в обнимку с всемирною пустотой».

Здесь полет в обнимку со вселенной получился бы замечательным: мимо вековых лавров реликтового леса, потом – вереска и эрики, могучих эвкалиптов, дивного желто-золотого ракитника, мимо густых виноградников, потом – буйных красок прибрежной полосы… фиолетовых жакаранд и ярко-оранжевых бишнагуейр. И – в конце… Да когда он наступит, конец этот? Да и наступит ли? Как в португальском анекдоте: «У летящего в пропасть спрашивают на лету: „Как дела?“ Он отвечает бодро: „Пока все нормально, а там посмотрим…“»

Боа морте, прекрасная смерть!

Со мной случалось: заберешься куда-нибудь достаточно высоко в горы, окажешься в местах, где нет уже внешних атрибутов цивилизации – торговых точек, общепита и даже туалетов. Возникает странное ощущение отрезанности от мира, от всего того, что привыкаешь считать само собой разумеющимся. Некоторая дезориентация происходит, почти до головокружения. И спереди и сзади – километры узкой тропы, левада с одной стороны, отвесный обрыв, пропасть – с другой. «Туалет», кстати, нешуточная проблема. Для справления нужд придется, корячась и хватаясь за ветки и стебли, куда-то карабкаться прочь от тропы, забираться в какие-то условные «кустики». Но с «кустиками» в горах непросто! Подходящие места встречаются не так чтобы часто, а на некоторых участках – совсем редко. Так что, отправляясь в левадные походы более чем первого уровня сложности, надо и об этом подумать…

Но даже в самых «головоломных» (в смысле – легко голову сломать) местах вдруг вспоминаешь, что вот здесь, на узком пространстве между скалой и пропастью, кто-то не просто побывал до тебя, но работал, прорубал в горах туннели, строил эту леваду, прокладывал и укреплял узенькую тропинку.

В гору вбивали клинья, люди привязывались к ним, повисали над обрывом, долбили скалу… На сохранившиеся старинные фотографии даже смотреть жутковато, представляя себя на месте тех работяг… Да и сегодня ремонт и поддержание в порядке левад и тропинок вдоль них – в основном тяжелая ручная работа, технику сюда не поднимешь. Правда, висеть над пропастью уже не нужно…

Это настоящее чудо природы – горная система, как губка, впитывающая в себя, аккумулирующая дождевую влагу, а потом постепенно и равномерно отдающая ее через горные ключи и водопады. На одной из левад я увидел наглядную иллюстрацию – прямо в камне, в горе, дыра. И из нее льется чистейшая вода. Меня это зрелище потрясло. Одно дело теория, и совсем другое, когда видишь это реально: воду, выходящую из каменного нутра.

Из того же ряда – мокрые, сочащиеся водой каменные стены вокруг горного озера…

Это чудо природы дополнено чудом рукотворным – сетью оросительных каналов, которые разносят накопленную горами влагу по всему острову.

По Мадейре протянулось примерно 2200 километров левад. Они несут (глагол «levar» в португальском и означает «нести») воду с вершин горных хребтов по террасам, опоясывающим весь остров. Без этой воды знаменитое террасное земледелие было бы невозможно. Поразительно, но строительство началось уже в XV–XVI веках. Первыми строителями были рабы, но не абы какие, а совершенно особенные, владевшие совершенно необычными навыками, например, умевшие передвигаться в горах с помощью высоких и упругих деревянных шестов.

«Прежде чем говорить о левадах, надо несколько слов сказать о гуанчах», – торжественно объявляет мой друг Октавиу и искоса поглядывает на меня – как я восприму столь неожиданный поворот беседы. Мы сидим с ним и его близким приятелем инженером, исследователем и историком-любителем Руи Нельсоном в кафе на втором этаже торгового центра «Дольче Вита» в центре Фуншала, и они на пару рассказывают мне такое, что глаза лезут на лоб. И великолепный горячий кофе застревает в горле. Я действительно поражен. «Причем тут гуанчи?» – думаю я, мучительно пытаясь вспомнить, что я слышал про это странное, таинственное племя.

У Октавиу и Руи, да и у некоторых других моих мадерьянских друзей немало оригинальных теорий. Они и сами с готовностью признают, что многие из них научно недоказуемы и следует считать их всего лишь гипотезами. Но все же это не просто легенды, придуманные на голом месте.

Одна из них касается особой роли гуанчей в истории Мадейры.

Я постарался воспринять ее всерьез, чего и вам желаю. Так все-таки интереснее, особенно в нашу эпоху скепсиса и безверья. И не будем забывать, что эта книга все же – не академический труд, так что можно позволить себе пару вольностей во имя занимательности сюжета.

Так вот, в эпоху позднего палеолита и раннего неолита то ли нашими прямыми предками, то ли их ближайшими родственниками были кроманьонцы, относящиеся к тому же виду, что и современные люди, то есть Homo sapiens, «человек разумный». Кроманьоцы с точки зрения анатомии были практически такими же, как мы, но все же несколько от нас отличались. Черепа у них, например, были побольше наших, и мозг, соответственно, тоже. Часть кроманьонцев осталась в континентальной Европе и постепенно вымерла, другая, видимо, более развитая, сумела мигрировать, спасаясь от природных бедствий, и обосновалась на группе островов, расположенных к Западу от Африканского континента в Атлантическом океане. Эту группу островов в Античности называли Макаронезией, «блаженными островами». Да и сейчас иногда употребляют этот термин, имея в виду архипелаг Мадейра, Канарские острова и Кабо-Верде. О них с упоением рассказывали авторы древнегреческих географических книг, но не только. Так, в новгородской летописи говорилось о чудесном острове на краю света, где «всяческие сады благовоннейшие насаждены от Бога». И вот тут мы подходим к наиболее смелой части гипотезы. Эти потомки кроманьонцев будто бы построили на тех островах высокоразвитую цивилизацию, достаточно сложную культуру, создали государственные структуры. Главные центры этой цивилизации располагались на большом, главном острове величиной примерно с Британию. Но природный катаклизм настиг их и посреди Атлантического океана. Под толщами воды, в безднах-глубинах на морском дне, случилось что-то чудовищное – то ли колоссальной силы землетрясение, то ли мощный тектонический сдвиг. Или и то, и другое вместе… На Блаженные острова обрушилось гигантское цунами. Волны высотой в несколько десятков метров смыли с лица земли и дома, и храмы, и плантации, причем главный остров полностью ушел под воду. От могущественной, богатой цивилизации почти ничего не осталось. Вы уже догадались: речь идет об Атлантиде, или бог его знает, как на самом деле называлась та погибшая древняя страна. От архипелага на поверхности остались рожки да ножки, только несколько периферийных, пограничных островов, – один из них несколько тысячелетий спустя назовут Мадейрой.

Несколько сотен обитателей Атлантиды чудом уцелели только на одном острове, расположенном на расстоянии почти в 500 километров к югу от будущей Мадейры (возможно, это были мореплаватели, чьи корабли в роковой момент оказались на достаточном расстоянии от эпицентра катастрофы). Поселившиеся здесь были, видимо, не самыми образованными, не самыми грамотными гражданами Атлантиды, воссоздать хоть какое-то бледное подобие цивилизации, существовавшей на их «большой земле», им было не под силу. И вообще, в такой ситуации «не до жиру – быть бы живу». Как это по науке и должно быть с подобными колониями, началось постепенное одичание. Знания и навыки забывались, достаточно рано была утрачена письменность. Произошло возвращение к примитивной форме родоплеменных отношений.