-- Говорю, ты у меня -- первый гость.

   -- Значит, отец твоей невесты жестоко обходится со своими крепостными? -- меняя тему разговора, спросил Тольский.

   -- Майор -- очень злой человек, нрав у него отчаянный. Он никогда ничем не бывает доволен. Он скуп, но я его скупости есть какая-то странность. Да и во всем характере майора что-то непонятное...

   Намекин уехал, а Тольский принялся шагать по кабинету, низко опустив голову.

   "Вот тут и пойми, и разгадай судьбу... Не прошло и двух дней, как я познакомился с Намекиным, он пришелся мне по нраву; я смотрел на него, как на своего искреннего приятеля, а теперь он -- соперник, враг... Он отбивает меня девушку, которую я так люблю, как он любить не может... Нет, не Алеша отбивает у меня, а я у него... и не он мне враг, а я ему..."

   Эти размышления были прерваны приходом Ивана Кудряша.

   -- Домохозяин за деньгами пришел, -- сказал он.

   -- Гони к черту!

   -- Гнал, не идет... Уселся в передней и сидит как квашня. "Мне, -- говорит, -- надо повидать самого барина".

   -- Вот что... Ему надо меня видеть?.. Хорошо, пусть войдет.

   Мошнин робко переступил порог кабинета своего неугомонного жильца и остановился у двери. У него болели зубы, и щека была подвязана большим платком.

   -- Здравствуйте, любезнейший, -- насмешливо посматривая на жалкую фигуру купца, проговорил Тольский. -- Вы за деньгами?

   -- Так точно-с.

   -- Так. Что это, у вас зубы болят?

   -- Так точно-с... покоя нигде не дают. Просто мука.

   -- Садитесь и открывайте рот.

   -- Как-с? Зачем-с? -- опешил Мошнин.

   -- Я вам вместо денег за квартиру вырву больные зубы; у меня для сего имеются зубные щипцы, я -- мастер на это дело.

   -- Помилуйте, как можно-с.

   -- Садитесь, говорят вам! Ну!.. Показывайте, какие у вас болят зубы?

   -- У меня зубы не болят-с.

   -- Врете, вы сейчас говорили, что зубы вам не дают покоя. Ну, показывайте больной зуб... Не хотите? Эй, Кудряш!

   На зов Тольского в кабинет быстро вошел камердинер.

   -- Держи его крепче! -- И Тольский показал на Мошнина.

   Исполнительный Кудряш схватил купца и не выпускал, пока его господин рвал у бедняги здоровые и больные зубы. Мошнин ревел и кричал на весь дом, дергался, но Иван держал его, как железными клещами.

   -- Ну довольно, пусти его... устал, -- спокойно проговорил Тольский камердинеру.

   Мошнин выскочил из кабинета жильца, бросился на дрожки и приказал везти себя к начальнику полиции.

   Мошнин в то время славился в Москве своим богатством, считался одним из крупных домовладельцев, вел большую торговлю мануфактурным товаром и был владельцем огромной фабрики. Он, хотя и был скрягой, жертвовал немало денег на благотворительность и водил знакомство со многими важными лицами, начиная с губернатора.

   В своей семье, состоявшей из пятерых взрослых сыновей и жены-старухи, он был в полном смысле "сам": его слово было для всех домочадцев законом, и горе тому, кто вздумал бы возражать или не повиноваться ему. Жена, сыновья и другие домочадцы были слепыми исполнителями его воли, его каприза.

   Поступок с Мошниным Феди Тольского, известного бедокура и кутилы, не остался секретом: в Москве много было разговоров и смеха, когда узнали, как Тольский произвел операцию с Мошниным и вырвал у него несколько зубов, не только больных, но и здоровых. Многие не любили Мошнина и рады были посмеяться над ним.

   Однако это вырывание зубов у богатого и знатного купца не прошло даром для Тольского: его вызвал генерал-губернатор в свою канцелярию, сделал ему строгий выговор и приказал немедленно выехать из дома Мошнина, грозя за неисполнение высылкою из Москвы.

   Тольский не боялся этой угрозы, он не раз слышал ее из уст губернатора, но все же принужден был искать себе другую квартиру.

   Тольскому приходилось плохо: полиция вынуждала его выезжать из дома Мошнина, а квартира не находилась. Поэтому он волей-неволей вынужден был на время оставить свой клуб, друзей и свою любовь к красавице Насте, и рыскать по Москве в поисках пристанища.

   Как-то, проезжая одним из глухих переулков от Остоженки к берегу Москвы-реки, Тольский заметил барский каменный особняк с подвальным жильем и наглухо закрытыми ставнями. На воротах дома виднелся лоскуток бумаги с надписью: "Сей дом сдается". Дом понравился Тольскому, он вылез из саней, подошел к воротам и хотел отворить калитку, но она оказалась запертой. Тольский дернул за проволоку; раздался резкий звонок, а в ответ на него громкий собачий лай, послышались тяжелые шаги по хрустящему снегу, загремел засов, и рослый старик в полушубке не совсем дружелюбно спросил у Тольского:

   -- Что вам, сударь, надо?

   -- Этот дом сдается? Да? Можно посмотреть? Если дом для меня подходящий, то я сниму его.

   -- Неудобен он для вас, сударь, откровенно скажу.

   -- Это почему? Почем ты, старик, знаешь, что для меня удобно, что неудобно?

   -- Знаю, что неудобен... Который год дом-то пустует, жильцов-то немало в нем перебывало: снимут, поживут день-другой, да и вон, -- тихо и каким-то таинственным голосом проговорил старик. -- Нечисть тут завелась, нечистая сила житья никому не дает.

   -- Вот что!.. Ну я никакой нечистой силы не испугаюсь. -- Тольский громко засмеялся и вошел на двор.

   Двор был огромный; прямо виднелась садовая решетка, отделявшая его от сада; близ ворот стоял небольшой домик в четыре окна.

   Тольский подошел к крыльцу особняка и, обратившись к старику, сказал:

   -- Ну, отопри дверь и покажи мне квартиру.

   -- Как, сударь? Неужели хотите снять? -- удивился тот.

   -- Непременно, если понравится. Давай отпирай!..

   -- Ключи у Ивана Ивановича. Он здесь вроде дворецкого барином приставлен: и за домом смотрит, и сдает, и деньги получает.

   -- А кто твой барин?

   -- Викентий Михайлович Смельцов, барин важный, заслуженный, в чужих краях проживает уже вот лет пять... Я пойду, сударь, скажу Ивану Ивановичу, он вам и дом покажет. -- И старик направился к крыльцу.

   "Смельцов, знакомая фамилия, слыхал... Что это старик вздумал пугать меня нечистой силой? Вот чудак-то!.. Впрочем, в Москве, говорят, есть такие дома", -- подумал Тольский и вслух произнес:

   -- Меня заинтересовал этот дом, и я сниму его; ни чертей, ни дьяволов я не боюсь.

   К нему подошел низенький худенький старичок, с чисто выбритым лицом и добрыми, кроткими глазами.

   -- Здравствуйте, сударь, здравствуйте-с! Квартирку снять желаете-с? -- каким-то певучим голосом проговорил он, снимая картуз и кланяясь. -- Что же, в добрый час... А все же, сударь, я должен предупредить вас...

   -- Насчет нечистой силы, поселившейся в вашем доме? Знаю, слышал. Мне старик сейчас говорил.

   -- Его, сударь, Василием звать, а я из приязни к нему зову Васенькой. С малых лет мы с ним приятели, оба дворовые, вместе росли, на одном солнышке онучи сушили. Оглядеть желаете, сударь, наш дом?.. Можно, можно... Васенька пошел ставни отворять, а то темно в дому-с... Пойдемте благословясь; ключики у меня.

   Дворецкий отпер наружную дверь в просторные сени с широкой лестницей, откуда двери вели в переднюю. Тольский и сопровождавший его дворецкий вошли в комнаты; на них пахнуло затхлым, холодным воздухом нежилого помещения. Зал, гостиная и другие комнаты были совершенно без всякой меблировки, но отделаны прекрасно; стены в некоторых комнатах были расписаны, в других -- обиты цветным атласом, на потолке размещались искусной кисти картины из мифологии, полы были штучные, из дорогого дерева. Дом был с небольшим мезонином, и дверь в последний шла с заднего крыльца.

   -- Мезонин принадлежит к этой квартире? -- спросил Тольский у старика.

   -- Никак нет-с, отдельно; мезонин не сдается. В сем доме барин наш изволили жить до своего отъезда за границу. Мебель и кое-какое имущество приказали запереть в мезонине-с, беречь, значит, до своего возвращения из чужих краев; так мезонин и стоит запертой-с.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: