— Как, вы даёте мне деньги?! — растерянным голосом, покраснев, сказал Цыганов.

— А что же вам? Вы заслужили это.

— Вы оскорбляете меня.

— И вы ещё можете оскорбляться! Я догадываюсь, как это письмо попало к вам в руки: вы его украли.

— Вы ошибаетесь — я… я нашёл это письмо.

— Нет, вы его украли!

— Анна Карловна! — позеленев от злости, крикнул Николай.

— Да, да, украли, и сделали это с целью. Подите вон, я вас презираю! Ненавижу!

— Молчать, немка! Я научу тебя!

Николай вне себя выхватил из ножен саблю.

— В ножны саблю, мальчишка, не то застрелю тебя, как курицу! — раздался громкий голос позади Николая.

Он быстро повернулся. В дверях стоял бледный, взволнованный старик Карл Гофман; правою рукою он прицеливался в Николая из пистолета.

— Я… я готов дать вам удовлетворение, — как-то растерянно проговорил молодой человек.

— Что такое? Мне драться с мальчишкой! Вон! — крикнул Гофман.

Цыганову не оставалось ничего больше делать, как уйти.

Старик пришёл вовремя; он видел происшедшую сцену между дочерью и Николаем, снял со стены пистолет и взвёл курок. Старик убил бы Цыганова, если бы тот не поспешил убраться…

— Отец, отец, какая я несчастная! — кладя свою хорошенькую головку на плечо отца, со слезами проговорила Анна.

— Что у вас здесь случилось? Расскажи, Анна.

Молодая девушка показала отцу письмо.

— На, отец, прочти.

Гофман прочитал и задумчиво опустил свою седую голову.

— Отец, оставаться в Петербурге больше нам нечего.

— Ты права, Анна, нам надо ехать не мешкая, не дожидаясь возвращения князя.

— Мне хотелось бы с ним проститься…

— Зачем, Анна? Этим ты и себя, и его расстроишь. Мы завтра выедем.

— Так скоро?

— Чем скорее, тем лучше. Пойми, Анна, князь Сергей не может быть твоим мужем: гордые аристократы никогда не примут тебя в свою семью. Имей самолюбие, дочь моя, — пусть князь женится на той аристократке, о которой он так увлекательно пишет.

— Ты винишь Сергея, отец?!

— Оставим, Анна, про это говорить. Одного я тебе желаю: скорее забыть князя.

— Отец, отец! — со слезами упрекнула старика молодая девушка.

— Да, да, Анна, постарайся его забыть.

— Ах, разве это можно! Я до самой смерти буду помнить Сергея!

— Это твоё дело — запретить тебе любить князя я не в состоянии, — но знай: ты должна прервать с ним всякие отношения. Почитай, Анна, себя счастливой, что ваша любовь не зашла так далеко.

— Что ты говоришь, отец! — вспыхнув, сказала красавица.

Отец и дочь стали поспешно собираться в путь; сборы их были невелики, и на следующее утро они выехали из Петербурга в дорожном тарантасе, запряжённом тройкой лошадей.

Нелегко было молодой девушке уезжать, покинуть дорогой ей дом, где она так часто встречала своего возлюбленного. Ей дорог был и Петербург по своим воспоминаниям. По его широким улицам и по тенистым бульварам она часто гуляла с красавцем князем. Сколько было надежд, счастливых, радостных, светлых! И по воле злой судьбы теперь всё, всё рушилось.

«Пусть он будет счастлив с другой, а меня забудет, но я всю жизнь буду его помнить», — думала молодая девушка. Она хотела было оставить письмо князю Сергею, но отец запретил ей это. Анна сильно страдала.

Они выехали за заставу; лошади бежали быстро по утрамбованной шоссейной дороге; скоро Петербург совсем скрылся из глаз наших путников; только высокий шпиль Адмиралтейства виден был, да блестел на солнце своею позолотой крест на Исаакиевском соборе. Но вот и их стало не видно.

Разрыв с отцом и матерью не прошёл бесследно для впечатлительного и нервного князя Сергея Гарина; к этому ещё присоединилась лёгкая простуда в дороге. Морозы стояли очень суровые, а князю пришлось подряд ехать несколько суток. В Москве он принуждён был пробыть больше обыкновенного; лечивший его доктор посоветовал не торопиться с выездом и хорошенько отдохнуть. Волей-неволей князь покорился необходимости и три недели пробыл в Москве. Он снял на время квартиру у знакомого на Арбате, а как только почувствовал себя здоровым, приказал неразлучному своему денщику Михееву готовиться в путь.

По приезде в Петербург князь отправился в квартиру, которую занимали Гофманы. Но каково же было его удивление и испуг, когда их квартира оказалась пустой.

— Где же Гофман, его дочь? — растерянным голосом спрашивал князь Сергей у дворника.

— Выехали, давно выехали, — подучил он ответ.

— Как выехали, куда?

— А куда выехали, не знаю. Чего не знаю, врать не хочу. Только уж ден десять будет, как немцы выехали в тарантасе, тройкой, значит.

— И не оставили никакого письма?

— Письма не было, не оставляли. Сам-то немец ничего, а дочь его уж оченно больно печалилась, и глаза у неё были заплаканы. Я видел, как они усаживались в тарантас, — рассказывал словоохотливый дворник.

«Что же это значит, куда уехали? Зачем? Даже письма не оставили. Это неспроста! Не понимаю, как всё случилось! Поеду скорей к Зарницкому — может, от него узнаю», — думал молодой князь, направляясь к своему приятелю.

Пётр Петрович очень обрадовался возвращению своего товарища и не меньше Сергея удивился, когда тот рассказал ему о неожиданном отъезде из Петербурга Гофмана с дочерью.

— Уехали, ничего не сказав, не дождавшись тебя? Нет, тут что-нибудь да есть. Да и куда они могли выехать! — говорил Пётр Петрович, размахивая руками.

— Вероятно, в Австрию, — ответил печально Сергей.

— Как это вдруг, неожиданно! Нет, воля твоя, князь, тут есть что-то неладное.

— Не услыхала ли Анна, что мои старики не хотят назвать её своею дочерью? — догадался князь Гарин.

— Но от кого они могли узнать?

— Может, ты не проговорился ли, Пётр Петрович?

— Вот, дурака нашёл! Да я, как получил твоё письмо, всё собирался к ним зайти.

От Зарницкого Сергей отправился разыскивать Николая Цыганова. Князь надеялся хоть от него узнать что-либо о Гофмане и его дочери.

Цыганов жил в казармах, поэтому найти его не представляло затруднения.

Сергей засыпал вопросами Николая; он искусно притворился удивлённым, когда. Сергей, ничего не подозревая, рассказал ему об отъезде Гофмана и Анны из Петербурга.

— Может ли быть, ваше сиятельство? Я был у господина Гофмана не далее недели назад и ничего не слыхал: ни он, ни его дочь даже не собирались ехать, — говорил Николай.

— А вот уехали.

— Довольно странно это, ваше сиятельство!

— Я сам не меньше твоего удивляюсь. В моё отсутствие ведь ты бывал у них?

— Как же, даже очень часто-с.

— Ну, что же Анна? — спросил у Цыганова князь.

— Да ничего-с. Первое время поскучала по вас, ваше сиятельство.

— А далее?

— А там — утешилась барышня и скучать перестала, — как-то загадочно говорил Николай.

— Ты говори ясней — я плохо тебя понимаю, — хмуря брови, резко сказал молодой князь. — Если есть что сказать, то говори прямо!

— Извольте, ваше сиятельство, вы знаете мою к вам преданность и послушание.

— Да говори же! — крикнул на него Сергей.

— В последнее время стал я встречать в квартире господина Гофмана молодого офицера армейского. Виноват-с, не припомню его фамилию, мудрёная фамилия — он из немцев.

— Кто же это такой? — меняясь в лице, спросил Сергей.

— Не знаю, ваше сиятельство-с! Только сам старик Гофман и барышня с этим офицером обходились очень ласково-с и предупредительно.

Мстительный Цыганов нарочно придумал эту сказку, чтобы возбудить в князе ревность и подозрение; этого он достиг.

— Что ты этим хочешь сказать? — громко крикнул на него князь Сергей, рассерженный таинственными намёками Цыганова.

— Не извольте, ваше сиятельство, на меня гневаться, — что я видел, то и говорю.

Князь Гарин не стал ни о чём больше расспрашивать Николая; ревность запала ему в сердце и не давала покоя.

«Неужели Анна забыла меня и мою любовь променяла на любовь какого-то немца — офицера? Да нет, быть не может! Я верю Анне, верю в её любовь! Но зачем же так скрытно она уехала, не написав мне ни слова? Что же мне делать? Где искать её? Что это за таинственность, намёки Цыганова? Я во что бы то ни стало увижу Анну. Где бы она ни была, я найду её и объяснюсь!» Молодой князь, возвращаясь из казарм к себе на квартиру, был сильно встревожен, и ревность и досада не давали ему покоя.