Была глубокая ненастная осень. Русские чуть не тонули в непроходимых болотах Мазовии; на берегах рек Вкры и Нарева ждали встречи с Наполеоном. Князь Гарин, пожалованный в старшие адъютанты к генерал-фельдмаршалу графу Каменскому, лежал больной в сколоченном из досок бараке; его мучила лихорадка. Неизменный его денщик Михеев приготовлял для князя чай; он время от времени с сожалением и любовью посматривал на похудевшего князя.

— Ваше сиятельство! — тихо позвал Сергея вошедший в барак Николай Цыганов. Он, как ни в чём не бывало, выехал вместе с князем в действующую армию и служит под его начальством.

— Что? — повёртываясь к Николаю, спросил князь.

— Вас желает видеть какой-то молодой казак.

— Какой казак? Зачем? — удивился Гарин.

— Не могу знать-с, только убедительно просил меня доложить вашему сиятельству.

— Пусть войдёт, пусть.

В барак молодцевато вошёл молодой казак, почти мальчик, широкоплечий, с высокой грудью и с бледным продолговатым лицом; светло-русые волосы подстрижены в кружок; умные чёрные глаза с чёрными, густыми бровями составляли резкий контраст с матовою белизною лица; на казаке был синий суконный чекмень, перетянутый чёрным кушаком; на голове высокий кивер с красным верхом; на широких шароварах резко выделялся красный широкий лампас; на боку висела длинная казацкая сабля, а через плечо на ремне — толстая нагайка.

Князь Гарин встал и с удивлением стал смотреть на вошедшего казака; во всей его фигуре видно было что-то нежное, не мужское.

— Чем могу служить? — ласково спросил князь.

— Вы, князь, состоите адъютантом у главнокомандующего графа Каменского, — тонким, несколько робким голосом заговорил казак.

— Да, что же вам нужно?

— Я хочу, князь, испросить дозволения у главнокомандующего участвовать в действующей армии; прошу, чтобы меня приписали к какому-нибудь полку.

— Вы, вы хотите участвовать в сражении? — ещё более удивился князь Сергей.

— Да, ваше сиятельство. — Казак смутился и покраснел.

— Но ведь вы почти мальчик.

— Мне, князь, двадцать три года.

— Извините, я не знал; на взгляд вы совершенный мальчик. Вы дворянин?

— Да, князь.

— Ваше имя и фамилия?

— Александр Дуров, — смело ответил казак.

— Генерал-фельдмаршал ещё не приезжал, но мы ждём его с часу на час, и как только приедет, я доложу об вас. А вы оставьте мне ваши документы.

— У меня их нет, князь.

— Как нет? — Гарин с недоумением посмотрел на Дурова.

— Надо вам сказать, князь, я… я тайком уехал от отца, он запрещал мне вступать в ряды действующей армии.

— Всё это довольно странно.

— Верьте мне, князь, я говорю правду.

— Скажите, что заставляет вас покинуть отца и поступить в армию? Неужели погоня за славою! Прослыть героем? — спрашивал князь Сергей молоденького казака.

— Нет, князь, нет…

— Что же? Скажите.

— Это моя тайна.

— А! Ну, это другое дело. Вот что, молодой храбрец, я могу для вас сделать: я попрошу ротмистра Зарницкого, он возьмёт вас в свой эскадрон.

— О, я так буду вам благодарен, князь!

— Зайдите ко мне часа через два, я устрою вас.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

По-военному отдав честь князю, казак-мальчик вышел из барака.

Спустя часа два он опять пришёл к Гарину.

— Пойдёмте, я сведу вас к ротмистру, — сказал князь Дурову.

Они вышли из барака, казака дожидался сильный, красивый черкесский конь.

— Это ваша лошадь? — спросил с удивлением у Дурова князь.

— Да, это мой неразлучный Алкид.

— Хороший конь, породистый.

— Знаете ли, князь, я пятилетним мальчуганом скакал по родным полям и лугам на этом коне.

— И вам позволяли?

— Я без позволения, тихонько. Бывало, у нас ещё спят, а я уже на коне, в одной рубашонке, — самодовольно рассказывал молодой казак.

— Удивляюсь! Лошадь горячая; обуздать её нужна сильная, опытная рука.

— Мой Алкид, кроме меня, никого не слушает. Алкид, иди за мной!

Красивая лошадь посмотрела своими умными глазами на казака и пошла за ним.

— А, это тот герой, про которого ты мне говорил, князь? — спросил ротмистр Зарницкий у Сергея, показывая на Дурова.

— Да, Пётр Петрович, прошу, прими его под своё покровительство, — с улыбкою ответил Гарин.

— Служить хотите? Кровь за отечество проливать? Похвально! Только как это вы от тятеньки с маменькой ушли, то есть убежали? Ну если они проведают, где вы находитесь, да вас вытребуют? — насмешливо спросил у казака Зарницкий.

— Я совершеннолетний, господин ротмистр.

— Виноват, на взгляд вам не больше лет пятнадцати. Что же, я готов, юный герой, принять вас в мой эскадрон.

— Постараюсь заслужить, господин ротмистр, ваше доверие.

— Может, мне за это и достанется от начальства: ведь у нас делается по форме, а у вас никаких документов нет — кто вы и что вы? Один Господь ведает.

— Я дворянин, звать меня Александр, а фамилия Дуров.

— Ну, так и запишем. Слушайте, юнец, когда у вас вырастут усы?

— Скоро, господин ротмистр, — покраснев, ответил казак.

— То-то, а то вдруг герой и без усов.

— Больше для него чести, — вступил в разговор Гарин.

— Больно руки-то у вас малы да нежны, боюсь — сдержат ли они саблю острую?

— Не беспокойтесь, господин ротмистр, мне не привыкать, не одну сотню французских голов снесу.

— Молодец! Право, молодец! А Наполеона не боитесь?

— Чего бояться! Он такой же человек; мне увидать его хочется!

— Зачем? Он съест вас! — добродушно засмеялся Пётр Петрович.

— Подавится!

— Он прожорист — целую Пруссию съел и не поморщился. Да и не одну Пруссию, а всю неметчину, — смеялся Зарницкий.

— А русским подавится! — говорил Дуров, стараясь попасть в тон с ротмистром.

— Молодчина! Люблю!

— Прошу, господин ротмистр, любить и жаловать.

— Ну, любезный друг, жаловать буду не я, а батюшка-царь да высшее начальство! А ты понравился мне, юноша. Смел и за словом в карман не полезешь. Я таких люблю.

— Ваше благородие! — позвал Щетина ротмистра, когда из барака вышли Гарин и Дуров.

— Ну, — откликнулся Пётр Петрович своему денщику.

— А ведь он девка!

— Что?

— Девка, говорю, ваше благородие, — утвердительно промолвил старик денщик.

— Щетина, ты рехнулся!

— Верно говорю, девка.

— Пошёл вон, ты с ума сошёл! Казака принял за девку!

— Рожа-то у казака девичья, вы всмотритесь-ка, ваше благородие.

— Это, пожалуй, и так: лицо у казака очень нежное, похоже на девичье.

— Девка, ваше благородие. Как есть девка, во всей, значит, форме.

— Врёшь, Щетина!

— Не вру, узнаете сами!

— Врёшь, говорю!..

— Слушаю, ваше благородие. А только казак — девка.

— Молчать! Старый дурак!..

Спор ротмистра с денщиком, может, продолжался бы и ещё, если бы в барак не вбежал Николай Цыганов и громко проговорил:

— Пётр Петрович, фельдмаршал приближается!..

— Как? Едет? — Ротмистр стал быстро застёгиваться.

— Недалеко; меня князь к вам послал известить вас.

— Спасибо, спасибо, я сейчас…

— Спешите, Пётр Петрович, все офицеры в сборе…

— Сейчас, сейчас…

Зарницкий пристегнул саблю и быстро вышел из барака.

Генерал-фельдмаршал граф Каменский-первый, шестидесятилетний полуслепой старик, приехал в действующую армию с большою властью. Армию застал фельдмаршал далеко не в завидном положении: фуража было немного, оружия тоже; кроме того, в рядах русских солдат находилось много больных, да и сам фельдмаршал был болен. Продолжительная езда и тревожное состояние надломили здоровье старика. Ещё из Вильны граф Каменский, между прочим, доносил императору: