— Нет. К вам, мадам.

— Ко мне?

— Неужели возможно, что вы даже не подозреваете, что поневоле явились причиной всех моих несчастий? Тогда я объясню. Господину Ла не откажешь в проницательности. Он быстро понял, как… как глубоко мое чувство к вам.

— И его это задело?

В ее голосе прозвучала неожиданная для него страстность, которую он не понял. Она как будто обрадовалась. Он пожал плечами.

— Естественно. А что вы от него ждали? Сам будучи увлечен другой женщиной, он, оставаясь, быть может, и безразличным к вашим чувствам, тем не менее не хочет оказаться в неприглядном виде. Он считает вас своей собственностью и не желает, чтобы на нее кто-либо покушался.

Ее вспыхнувшее лицо и частое дыхание показали ему, каким быстрым было действие яда его слов. И он продолжал говорить дальше:

— Это, кстати, то, что он имел наглость сказать мне. Но, когда я предложил ему решить наш спор так, как это принято среди джентльменов, невзирая даже на его низкое происхождение, этот трус отказался.

— Вы… Вы хотели драться из-за меня? — она оцепенела. — Вы даже готовы были подвергнуть свою жизнь опасности…

— Ну, вы высказались более утонченно. Но если вы не знаете, что это наименьшее, что я готов сделать ради вас, госпожа, то вы не знаете меня совсем, и не удивительно, что между нами нет понимания, — в его голосе появилось приглушенное дрожание страсти. — Но господин Ла предпочел в борьбе со мной иное оружие, оружие своей гадкой коммерции, и здесь он победил меня, разорив. И хотя мои чувства к вам стоили мне потери миллиона, я, тем не менее, не жалею о нем. Клянусь, что если вы поверите в мои чувства, то я буду полностью вознагражден за все мои несчастья.

Такие слова могли подействовать на чувства любой женщины. В какой-то степени они подействовали и на Катрин Лоу. Взгляд ее выражал обеспокоенность.

— Не надо… Вам не следует так говорить.

Но если это и был протест, то одновременно это была и мольба.

— Почему? Зачем надо скрывать правду? — он еще ближе придвинулся к ней. — Что должно удерживать нас? Моя жена, хладнокровно предавшая меня, или ваш муж, который не сознает своих обязанностей по отношению к вам? — она умоляюще подняла руку, но он порывисто отвел ее в сторону. — Мы остались в дураках, Катрин. Мы хотели предотвратить то, что предотвратить уже невозможно, слишком поздно.

— Нет, нет! — она чуть не заплакала. — Я не верю в это. И, дураки или нет, но мы должны попытаться. Я же поэтому и пришла к вам.

— Я обдумал это со всех сторон и не вижу никакого выхода.

— Но вы же сказали об отъезде графини Орн из Парижа…

— Но сказал вам, что вряд ли смогу заставить ее.

— Но вы же попытаетесь? Неужели нет чего-нибудь, что могло бы соблазнить ее уехать? Ну, подумайте, я умоляю вас. Вы обязательно, обязательно откроете, как сделать так, чтобы они перестали встречаться.

— Ваша просьба — долг для меня. Но дайте мне еще время. Возможно, мне поможет леди Стэр. Она привязана к Марго, и я могу попытаться представить ей дело так, будто речь идет о спасении Марго из сетей Ла…

— Точно, — перебила она, — это выход.

— Но дайте подумать еще, — попросил он и придвинулся к ней еще теснее, почти прижимаясь.

Но его касание напугало ее. Она встала.

— Я должна идти, — она запнулась. — Мне нельзя так долго быть здесь. Меня… меня могут спросить.

Дрожащими руками она поспешно опустила вуаль и накинула на голову капюшон. Он почтительно стоял рядом. Он чувствовал, что напугал ее, а он был достаточно опытен, чтобы понимать, что дальнейшая его настойчивость может только усилить ее страх.

— Мы должны еще раз встретиться, не откладывая, — сказал он. — Как только я придумаю способ.

Она обежала взглядом эту отвратительную комнату, ее внутренне передернуло от мысли, что она может еще раз прийти сюда.

— Надеюсь, что в этом не будет необходимости. Это небезопасно. Если об этом узнали… Если за мною следили…

— Но все же я думаю, было бы лучше, если бы вы знали о моих планах. Мне могла бы понадобиться ваша помощь. Я дам вам знать. Не бойтесь, — он поднял подсвечник. — Я провожу вас.

Посмотрев, как она испуганной птичкой впорхнула в карету, он поднялся назад, не обращая внимания на бесстыдное хихиканье старухи, содержавшей этот дом, и ее едкие комментарии о слишком кратком визите красавицы. В комнате де Миля он поднял подсвечник и осмотрелся. Он понял, что эта обстановка могла вызвать только острое отвращение в избалованной душе Катрин, привыкшей к роскоши, которой окружил ее муж. Но, если не считать этой комнаты, которая не слишком походила на дворец Венеры, то в остальном, думалось ему, он мог быть доволен сыгранной комедией и своей изобретательностью.

Буквально на следующий же день судьба дала ему в руки повод, чтобы просить ее прийти к нему снова. Он посетил оперу, чтобы принять участие в вечере госпожи де Сабран. Регент тоже присутствовал на этом вечере, сопровождаемый, как это иногда случалось в последнее время, мистером Лоу.

Завидев графа Орна, и, раздосадованный не просто тем, что он вынужден снова видеть его, но и тем, что того пригласила одна из ведущих фавориток двора, Его Высочество сказал сопровождавшему его Ла Врийеру:

— Этот человек или выжил из ума, что не понимает моих слов, или обнаглел настолько, что решил бросить мне вызов? Он получает приказ убраться из города и ближе, чем на пятьдесят лье, к Парижу не подъезжать, а вместо этого является сюда. Передайте ему, что если он не оставит Париж, то мы сможем подыскать ему помещение и здесь. В Бастилии.

О происшедшем Катрин Лоу узнала в полдень следующего дня из записки, переданной ей, когда она садилась в свою карету, девочкой-цветочницей в букете гвоздик.

Когда лакей хотел оттолкнуть ее, девочка громко крикнула, подняв букет:

— Mes beaux oeillets, madame![58] Только что из садов Орна. Из садов Орна, госпожа!

Слуги Катрин не придали значение этим словам. Но Катрин прекрасно поняла их смысл.

— Пусть подойдет, — приказала она. Взяв букет, она поднесла его к своему лицу. — Они очень сладко пахнут, детка.

Она дала ей серебряную монету, от чего та рассыпалась в благодарностях.

Усевшись в карете, Катрин достала из букета свернутый лист бумаги. На нем было написано следующее: «Несчастье расстроило мои планы. Мне приказано уехать из города не позднее завтрашнего дня. Это, без сомнения, интриги Дж. Л., который мечтает от меня избавиться. Нам важно встретиться до моего отъезда. Буду ждать вас сегодня вечером.»

Подписи не было, да она и не требовалась. Письмо наполнило ее чувством страха. Если граф уезжал без жены, то никто и ничто теперь не стояло между графиней и мужем Катрин. А то, что, как указывалось в записке, отъезд Орна являлся следствием интриг Джона Лоу, делало ее страх обоснованным и зловещим.

Поэтому, преодолевая отвращение перед домом на площади дю Руль, Катрин снова бросилась туда.

Она, конечно, не подозревала, что состояние ярости, в котором она застала его, было притворным. Это чувство было вполне естественным для человека, который узнал, что его высылают по наущению хитроумного соперника, который убирает все помехи, мешающие достижению его гнусных целей. Она не могла себе представить, что единственное предательство, в котором жена графа была виновна, это ее рассказ о замыслах парламента против господина Ла. Правда, он и сам не мог найти другой причины для этого, кроме ненависти к себе. И он продолжал сохранять уверенность, несмотря на рассказ Катрин, что графиня не могла в прошлом быть знакома с Лоу.

— Ах, мадам, — жаловался он, — это чудовищно, это ужасно. Мы стали жертвами злобной пары, которая использует хорошее отношение к себе со стороны властей. Я уверен, что вашего мужа уговорила выслать меня отсюда моя жена. Не удовлетворившись тем, что он ограбил меня, лишив всех средств, он теперь хочет лишить меня последнего — моей чести.