Подозрение проникло в сердце графини, как острие кинжала. Я не могу сказать, какие именно картины рисовались ее бедной израненной душе под влиянием этой навязчивой идеи, но в Летиции она видела соперницу, которая вступила с ней в поединок и убивала ее, используя часть ее самой как оружие. Ведь, в конце концов, граф Тиберио обожал ее великолепные волосы, хотя и на чужой голове.

Однажды вечером графиня сидела одна у себя в комнате, прислушиваясь к далеким звукам арфы. Какая-то непреодолимая сила повлекла ее в гостиную. Она спустилась по лестнице и впервые за много дней подошла к приоткрытой двери семейной залы.

Сколько радостей испытала она меж этими дорогими стенами, помнившими историю ее счастья!

Но она не вошла. Корнелия играла на клавесине. За спиной девочки весело беседовали на диване Тиберио и Летиция. Пальцы Тиберио купались в волнах роскошных кудрей, падавших теперь на плечи Палланти.

Графиня Грите прижала обе руки в груди, где колотилось готовое разорваться сердце… Не произнеся ни слова, она побрела обратно в свою комнату, куда сумела добраться лишь с помощью старой няньки Лоос, встретившейся ей по пути.

Ощущая в сердце глубокую рану, она сказала:

— Нянюшка, когда я была маленькой, я поверяла тебе все свои печали; теперь я расскажу тебе о великом несчастье, что станет причиной моей смерти.

Она долго говорила слабым, плачущим голосом. Лоос слушала, сложив руки на коленях. Ее поразила не интрижка между графом Тиберио и Летицией — весь замок знал об этом, за исключением Корнелии, невинной и чистой, как ангел. Нет, ее поразило другое обстоятельство, о котором поведала несчастная графиня.

Каждую ночь, около двенадцати, ее бессонница на несколько минут проходила, и графиня внезапно впадала в тяжелую и крайне мучительную дремоту.

И каждую ночь повторялся один и тот же сон: она чувствовала, как в спальню входил какой-то мужчина, осторожно приближался к ее кровати и начинал стальным пинцетом выщипывать у нее волосы с головы, один волосок за другим.

Она не знала, кем был этот человек, так как была не в силах поднять веки в его присутствии. Но однажды, когда он ушел, графиня очнулась: кожу на ее голове продолжало жечь, а свет ночника отбрасывал на все предметы в комнате зеленоватые отблески.

Это было еще не все. Через несколько минут в тишине послышались отдаленные крики. То были женские вопли, доносившиеся, как показалось графине, из крыла, где размещались покои синьоры Летиции.

Рассказав эту странную историю, графиня Грите задремала от боли и усталости в объятиях старой Лоос.

Вопреки обыкновению, нянька не ушла к себе, а скользнула в проход между кроватью и стеной и притаилась там, скрываясь за складками портьеры.

Около одиннадцати часов музыка в гостиной смолкла и через некоторое время дыхание графини Грите стало более громким, как у крепко спящего человека.

В этот миг дверь спальни бесшумно распахнулась, и на пороге появился г-н Гоэци. Лоос увидела, как он прошел через комнату и осторожно приблизился к кровати. Полагая, что за ним никто станет наблюдать, г-н Гоэци позволил себе сохранить привычный вампирический облик. Он излучал яркое зеленое свечение, а его нижняя губа горела красным, как раскаленное железо. Волосы стояли дыбом, подрагивая и извиваясь, словно языки пламени над чашей пунша. Он был очень красивым вампиром.

Вначале г-н Гоэци наклонился над кроватью. Используя длинную золотую булавку, зажатую между большим и указательным пальцами, он уколол графиню за левым ухом, не медля приник губами к ранке и принялся высасывать кровь. Делал он это ровно десять минут, поглядывая на зажатые в руке часы. Так вот отчего бледнела и старела несчастная дама! Ее здоровье, видимо, сильно пострадало, если подумать о том, что эта операция повторялась каждую ночь.

К слову, г-н Гоэци пил без удовольствия и исключительно ради пропитания. По вкусу ему была лишь девичья кровь. Выпив свою суточную порцию, он отложил золотую булавку и достал небольшой пинцет, с помощью которого начал один за другим выщипывать волосы с головы графини. Вырванные волосы он складывал в виде букетика, как колоски.

Графиня Грите слабо стонала во сне. Старая Лоос, окаменевшая от ужаса, не могла поверить своим глазам. Закончив работу, доктор Гоэци засмеялся и вышел, напевая песенку на сербском языке (именно на сербском обычно разговаривают между собой вампиры).

Первой мыслью Лоос было разбудить графиню, разбудить Тиберио, разбудить всех и отправить г-на Гоэци в хорошо разогретую печь. Люди малообразованные считают, что от вампира можно избавиться, изжарив его; представление это ошибочно. Но, когда старуха потягивалась, расправляя застывшие от ужаса конечности, она услышала вдали женские крики, о которых рассказывала ей графиня.

Любопытство взяло над ней верх. Несколько минут ничего не решают, рассудила она. Лоос выбралась из своего укрытия, прикрыла за собой дверь и тихонько пошла по коридору в том направлении, откуда раздавались истошные крики.

Так она добралась до покоев синьоры Летиция, чей голос теперь узнала. Палланти издавала вопли и рыдала, как будто с нее заживо сдирали кожу. Старая Лоос тут же заглянула в замочную скважину, стараясь понять, что стряслось с гувернанткой.

В отверстие она увидела Летицию, которая лежала на кровати и корчилась от боли. Рядом с ней стоял г-н Гоэци, сжимая в руке свою длинную золотую булавку. Вам приходилось видеть, как прокалывают капусту? Здесь было абсолютно то же самое. Г-н Гоэци проделывал в коже головы небольшие отверстия и по одному пересаживал волосы графини на череп синьоры Палланти.

Ярость старой Лоос не знала границ.

— Ага! Парочка дьяволов! — сказала она себе. — Вы заплатите за все! Печь раскалится добела!

В гневе она неосторожно проговорила это вслух. Г-н Гоэци услышал ее и прекратил работу. Однако старуха не испугалась, решив, что времени осуществить свой план у нее достаточно. Она выпрямилась, повернулась, собираясь бежать, и… оказалась перед г-ном Гоэци, преградившим ей дорогу. Она отпрянула, изумленно бормоча:

— Как чудовище очутилось за моей спиной?

Г-н Гоэци рассмеялся и двинулся на нее. Сейчас Лоос стояла спиной к двери Летиции. Дверь приоткрылась и шум заставил ее обернуться.

Из спальни со смехом вышел г-н Гоэци и шагнул к ней.

Их было двое! Ее ноги подкосились. От ужаса она не могла двинуться с места.