Берхтесгаденские переговоры Чемберлена с Гитлером о пограничной зоне Чехословакии, колебания и нерешительная позиция чехословацкого правительства в этот критический момент тревожили народ. «Почему мы не идем с Советским Союзом, если Запад предал нас?» — можно было слышать на каждом шагу. «Какой толк от правительства, которое ничего не видит!» «Окажем полную поддержку тому правительству, которое преисполнено решимости сражаться». Подобные призывы сливались воедино. Депутаты заводов, шахт, сел и деревень информировали об этом местные органы власти, они шли с такими призывами в Прагу: не сдаваться, не капитулировать; сражаться, идти с Советским Союзом — таково было мнение всех честных людей.
Когда 22 сентября пражские рабочие вышли на улицу и объявили всеобщую генеральную забастовку, вынудившую капитулянтское правительство Годжи уйти в отставку, не отстали от них и кладненцы. Рабочие и шахтеры вышли на улицу. Голос кладненских трудящихся присоединился к требованиям пражских рабочих: не капитулировать, не отступать!
Народ знал, что Советский Союз готов оказать Чехословакии помощь независимо от того, выполнит ли Франция свои обязательства. Негодование народа достигло своего апогея, когда правительство осталось слепо и глухо к этим предложениям. Единая точка зрения трудящихся нашла свое отражение и в работе Комитета действия Кладненского района, собравшегося в эти дни на чрезвычайное заседание. Совещание потребовало: создать новое правительство — правительство Народного фронта, готовое стать на защиту республики. Участники совещания обсуждали это требование, когда поступило сообщение, что в Праге создано правительство генерала Я. Сыровы[5].Немедленно приняли резолюцию: потребовать от нового правительства согласия на пополнение его подлинными представителями народных масс и прежде всего — коммунистами, с целью превратить его в правительство Народного фронта. Это стало бы залогом прочной гарантии отказа от капитуляции. Резолюцию сразу же отправили в Прагу.
23 сентября 1938 года правительство Сыровы объявило всеобщую мобилизацию. У людей словно гора свалилась с плеч. Тягостные дни ожидания разом были забыты. Люди подняли головы, на лицах засветились радость, гордость, решительность. «Наконец-то! Наконец-то наверху поняли! С неуверенностью покончено! Конец унизительному выжиданию! Возьмемся за оружие! Не сдадимся! Вооружите народ!»
В тот же день заседало Политбюро ЦК КПЧ. Когда была объявлена мобилизация, члены Политбюро сразу же вышли на улицу. Трудящиеся собрались на Вацлавской площади. Стихийно возник митинг. Всюду царило радостное оживление, нигде не осталось ни следа страха, ни следа растерянности. «Не сдадимся!» — скандировала толпа. В Кладно шахтеры и металлисты вышли на улицу. Слышались призывы: «Не отступать! Не капитулировать! Будем защищать республику до последнего дыхания!» «Дайте нам оружие! Вооружите народ!»
Многие тут же отправлялись в свои воинские части, не ожидая повестки. Они брали с собой самые необходимые вещи. Ехали в поездах, на грузовиках, шли пешком, дорожа каждой секундой. Матерям, женам, невестам было нелегко. Но они с гордостью провожали своих сыновей, мужей, женихов. Провожали с напутственными словами: «Не сдавайтесь, защищайте нас, не пускайте сюда проклятых фашистов!» Люди вышли на улицы и оживленно дискутировали о том, как будут развиваться события. В глазах женщин нередко блестели слезы, но и они были полны решимости сражаться, не капитулировать.
Я слышал, как одна женщина на кладненском вокзале говорила: «Понимаете, я всегда была против войны, но уж если оккупация, если стать перед фашистами на колени… Нет уж, тогда я готова, чтобы и мой единственный сын пошел защищать родину».
В обкоме КПЧ жизнь била ключом. Ежедневно сюда приходили не только рабочие, но и резервисты из воинских гарнизонов. Все нуждались в советах: что делать, как следует вести пропаганду среди военнослужащих. Ежедневно приходили в секретариат Юлиус Фучик и Олдржих Беран, которые вели пропагандистскую работу в Кладно, в том числе и в казармах.
Такие контакты были очень важны, они укрепляли связь партии с рабочими заводов, с крестьянами и солдатами, коммунисты получали точные сведения о настроении масс. Не все сообщения радовали. Солдаты жаловались, что нет достаточного количества боеприпасов, требовали организовать подвоз боевой техники и других необходимых материалов. Людей тревожило, что склады оружия и снаряжения закрыты. Они требовали устранить недостатки и прежде всего оказать давление на правительство, с тем чтобы ускорить доставку военных материалов на боевые позиции.
Компартия не оставляла эти голоса без внимания. К правительству, к государственным учреждениям она вновь и вновь предъявляла требования: полностью вооружить армию, не капитулировать, воевать.
Поступали тревожные сообщения от рабочих: на заводах и шахтах по приказу сверху мобилизация проводится не так, как это было необходимо, чувствуется непоследовательность, половинчатость, меры принимаются недостаточно решительные.
Как-то в конце сентября 1938 года в секретариате КПЧ собрались коммунисты кладненского гарнизона, польдовские металлисты, шахтеры из Роновки и других шахт. Говорили о положении в стране, о продолжающейся капитулянтской политике Франции и Англии. Слово за слово, и тут вдруг кто-то крикнул роковое слово: «Измена!» «Неужели нам хотят втереть очки мобилизацией?» «Сволочи, низкие твари!» — отвел кто-то душу, и тяжелый кулак с грохотом упал на стол. «Свернуть им шею, ничего другого они не заслуживают».
О том, каких масштабов достигло к тому времени недоверие правительству и правительственным партиям, свидетельствует такой случай. Однажды меня разыскал советник полиции в Кладно Женишек. В ходе разговора он между прочим заметил: «Я имел возможность следить за работой КПЧ и знаком с действиями правительства, противоречащими интересам народа. Теперь я пришел к выводу, что положение правительственных партий и правительства катастрофическое, поэтому я охотно помогу вам, пан секретарь».
Представителям социалистических партий — социал-демократам и национальным социалистам — оставалось только одно: выжидать, чем все кончится. «Лишь бы идти не с коммунистами!» — призывали они. «Пережили Австрию — переживем и Гитлера!» — говорили другие в свое оправдание. В этом заключалась трагедия народа: рабочие, крестьяне, служащие, прогрессивная интеллигенция искали и нашли совместный путь, но руководство социалистических партий даже в последний момент этого пути не отыскало.
Опасения, возраставшие день ото дня, подтвердились.
Правительство пренебрегло волей народа. Оно приняло позорное Мюнхенское соглашение. Капитулировало.
Как только мюнхенский диктат вступил в свою силу, немцы начали захватывать пограничные районы (кое-где еще до Мюнхенского соглашения).
Политбюро заседало непрерывно. Оно следило за развитием событий и принимало все меры к тому, чтобы помешать капитуляции, предотвратить катастрофу.
После получения сообщения о капитуляции руководство партии поставило на повестку дня один вопрос: как партия должна поступить дальше? Выдвинуть ли лозунг о захвате власти или избрать путь отступления и готовить народ к суровой, длительной и тяжелой борьбе?
Это было очень ответственное решение.
Каждому члену Политбюро предстояло высказаться по этому вопросу. В это время мне приходилось ежедневно ездить из Кладно в Прагу. На заседание я прибыл с запозданием. Товарищ Готвальд обратился ко мне: «Мы обсуждаем вопрос, призвать ли народ к захвату власти или избрать тактику отступления? Все члены Политбюро уже высказались. Каково твое мнение?»
После минутного размышления я ответил: «В данной обстановке, которая возникла теперь, после капитуляции, мы не можем призвать народ к захвату власти. Сейчас мы должны выбрать путь отступления». «Это значит, что Политбюро единодушно в своем мнении», — сказал товарищ Готвальд.
Возмущению народа по поводу принятого правительством решения не было предела. Однако призывать к захвату власти в то время, когда фашистская армия при молчаливом согласии западных союзников двигалась по нашей земле, когда войска стояли уже под Мельником, под Лоунами, под Раковник, под Плзнем, под Остравой и Брно, было бы равноценно поражению и подрыву сил народа, необходимых для дальнейшей борьбы.