При этом Наполеон был искренне убежден, что пруссаки должны радоваться, что так легко отделались. «Подлая нация, подлая армия, держава, которая всех обманывала и которая не заслуживает существования» – так убеждал Наполеон Александра. «Ваш король, – заявил французский император прусскому министру Гольцу, – всем обязан рыцарской привязанности к нему императора Александра: без него династия короля лишилась бы престола».

С момента появления на европейской политической сцене императора Наполеона и вплоть до его поражения в 1812 году в России европейский миропорядок покоился на политическом цинизме. Позиция Александра I по Пруссии – редчайшее исключение из правил. Тон всему задавал, конечно, сам Наполеон, но в принципе с этикой и моралью оказались не в ладах буквально все основные политические игроки того периода. Честное слово австрийцев или пруссаков стоило в политике в те времена немного. Фридрих Вильгельм, поклявшийся в вечной дружбе Александру I на могиле своего знаменитого предка, предал союзника сразу же, подписав тайное соглашение с Францией. Клятвенные уверения были даны в середине мая, а уже 1 июня Пруссия вступила в тайный сговор с Парижем. И таких примеров в ту пору можно найти немало.

Даже Англия, которая, казалось бы, могла позволить себе, отгородившись от Наполеона Ла-Маншем, сохранять хотя бы видимость добропорядочности, вела себя в этот смутный период как вульгарный грабитель с большой дороги. В 1807 году, чтобы не допустить присоединения Дании к континентальной блокаде, английская эскадра без всякого объявления войны атаковала Копенгаген, обрушив на беззащитный город огненный град ядер. После этого англичане ворвались в датскую столицу, захватили военные и торговые корабли, выгребли содержимое из всех городских складов и погребов, а затем, как и положено пиратам, удалились восвояси с награбленным добром.

Прошлые нарушения международного права на этом фоне казались уже невинной шалостью. К тому же вся эта пиратская акция, как и случай с герцогом Энгиенским, являлась не только преступлением, но и грубой политической ошибкой. На этот раз просчет своих противников в полной мере использовал уже Наполеон, тут же напомнивший российскому императору о традиционных семейных связях Романовых с датским двором. В результате Александр I, несмотря на негативные последствия этого шага для русской торговли, разорвал отношения с Великобританией и объявил ей войну.

Чистым не остался никто. В том числе и Россия. Александр I, сочтя, что сделал для своего друга Фридриха Вильгельма все возможное, начал рассуждать вполне в духе своих бывших союзников: «Конечно, Пруссии придется круто, но бывают обстоятельства, среди которых надо думать преимущественно о самосохранении».

Политический торг между Парижем и Петербургом, начавшийся еще в Тильзите во время знаменитой встречи двух императоров на плоту посреди Немана 25 июня (7 июля) 1807 года, шел как по мелочам, так и по-крупному. В основе торга лежал главный, но неопубликованный пункт Тильзитского договора: Россия и Франция обязались помогать друг другу в любой наступательной и оборонительной войне. Россия, кроме всего прочего, взяла на себя обязательство способствовать тому, чтобы континентальная блокада, направленная против Англии, соблюдалась повсеместно. Наполеон стремился законопатить на европейской границе каждую щель, чтобы изолировать Лондон, а без помощи русских сделать это было просто невозможно.

Наполеон вторгся в Испанию, но дал понять, что не будет возражать, если русские войска вступят в Финляндию, что и было сделано в 1808 году. Формальным поводом для нового столкновения на севере стало нежелание шведского короля Густава IV присоединиться к вооруженному нейтралитету против Великобритании. Если же иметь в виду не формальную, а истинную суть проблемы, то она оставалась все той же, что и прежде. В Швеции никак не могли отказаться от мечты повернуть историю вспять и хотя бы частично пересмотреть итоги Северной войны, а в России считали целесообразным при любой возможности напоминать шведам, что их мечты абсолютно беспочвенны.

И это новое столкновение с русскими не принесло шведам ничего хорошего. Россия приобрела Финляндию до реки Торнео с Аландскими островами, а Густава на престоле сменил новый король Карл XIII. К самим финнам Александр отнесся благосклонно. Лично прибыв в Финляндию, император, открывая местный сейм, объявил, что «сохранил веру, коренные законы, права и преимущества, коими пользовалось дотоле каждое сословие в особенности и все жители Финляндии вообще по их конституциям».

Не возражал Наполеон и против того, чтобы Россия несколько подкорректировала свои южные границы. Война на юге с турками пошла поначалу не столь удачно, как на севере, но и здесь Россия все же добавила к своим владениям Бессарабию и заставила Турцию предоставить Сербии внутреннюю автономию.

С точки зрения Парижа все это означало лишь разминку перед главным делом. В феврале 1808 года Наполеон представил на рассмотрение Александра I следующий проект:

Это было уже нечто иное, чем ограниченные боевые действия на севере со шведами или на юге с турками. В письме Наполеона речь шла о переделе мира. Можно догадаться, какую противоречивую бурю вызвало это письмо в душе у российского императора: он все-таки был внуком Екатерины, мечтавшей о Константинополе, и сыном Павла – «покорителя Индии». Наверняка соблазн был велик, но существовали и сдерживающие факторы.

Александр I не мог не подписать Тильзитского договора, но не мог и не понимать, как на мир с Наполеоном отреагируют его собственные подданные.

Многочисленные свидетели в подробностях описывают те взаимные любезности и комплименты, которыми обменивались в Тильзите французская и русская делегации, но неравные позиции договаривающихся сторон добавляли желчь даже в самую сладкую протокольную речь. Тильзитский договор писался под диктовку Франции, что было естественно после трагического поражения русских войск под Фридландом. Наполеона Тильзит возвел на вершину славы, зато Александра поставил в труднейшее положение.

Ослабленная армия, жаждавшая тем не менее реванша, и политические салоны в Петербурге, заполненные местными патриотами и французскими роялистами, громко роптали. Русское купечество, издавна торговавшее с англичанами, раздражала континентальная блокада. Простой народ, уверовавший благодаря официальной пропаганде в то, что Наполеон – антихрист, решивший уничтожить православие (об этом говорили попы в каждой церкви), получив известие о неожиданной дружбе своего монарха с «дьявольским отродьем», пребывал в горьком недоумении. В Петербурге открыто и зло шутили: русских дипломатов, что подготовили Тильзитский договор, нужно ввести в столицу на ослах. Шведский посланник докладывал в Стокгольм: «…Неудовольствие против императора все возрастает, и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать».