Разъяснений прежде всего требует датировка войны между Владимиром и Ярополком. «Повесть временных лет», а вслед за ней и все другие летописные своды, относят ее к 6488 (980) году. Однако эта дата неверна. В нашем распоряжении есть другой источник — «Память и похвала князю Русскому Владимиру», написанная неким Иаковом мнихом (то есть монахом), вероятно, в XI веке. В ее составе читается текст, который исследователи называют «древнейшим житием» князя Владимира. Составитель «древнейшего жития», в свою очередь, использовал какую-то не дошедшую до нашего времени летопись, более древнюю, чем «Повесть временных лет», — эта летопись, в частности, еще не знала «абсолютных» хронологических дат «от Сотворения мира» и датировала происходящие события годами княжения того или иного князя. Использовались в «древнейшем житии» Владимира и другие, также несохранившиеся источники. Из одного из них была извлечена точная дата вокняжения Владимира в Киеве — 11 июня 6486 (978) года{79}. Учитывая относительность датировок ранних статей «Повести временных лет» и глубокую древность того источника, которым пользовался составитель «древнейшего жития», ученые признают дату «Памяти и похвалы» Иакова мниха более достоверной, нежели летописная. Эта дата находит косвенное подтверждение и в расчетах так называемого «перечня княжений», помещенного в начальной части «Повести временных лет» перед погодными летописными статьями, а также в приведенных летописцем подсчетах возраста сына Владимира князя Ярослава{80}.
Итак, примем, что война между братьями началась либо в конце 977-го, либо в начале 978 года.
Началась же она довольно вяло. Вновь, как и несколько лет назад, Ярополк промедлил с самого начала. Он не решился выступить против брата сразу после получения известия об объявлении войны. Никоновская летопись так объясняет медлительность киевского князя: услыхав слова Владимира, Ярополк «смутился и начал собирать множество воинов, ибо и сам он был весьма храбр. И сказал ему воевода его Блуд: “Отнюдь не может противостоять тебе твой меньший брат Владимир — как не может синица против орла воевать. Не смущайся боязнью и не утруждай себя собиранием воинов”. Говорил же так Блуд господину своему с лукавством, ибо был прельщен и обласкан Владимиром».
Несколько по-иному передают слова обласканного Владимиром Блуда еще более поздние источники:
«Княже, для чего хочешь войско утруждать? — будто бы говорил он Ярополку. — Ведь я совершенно знаю, что Владимир в своих войсках любви не имеет и, как сын рабыни, укоряем. И когда увидят тебя войска его, все без боя тебе предадутся. Поэтому нет тебе нужды против него выступать»{81}.
О роли Блуда, ближайшего после отстранения Свенельда воеводы Ярополка, речь еще впереди. Как можно догадываться, позднейшие авторы несколько забегали вперед и торопили события: тайные переговоры с Блудом Владимир начнет позднее.
Но и в самом деле Ярополк «смущался», то есть медлил выступать против своего брата. Ведь он сам был виновником начавшейся войны; новое столкновение могло упрочить за ним славу братоубийцы и законопреступника. Ярополк не был уверен в своей правоте — и эта его неуверенность передавалась киевлянам. Вероятно, он старался миром уладить ссору. Но промедление, в конечном счете, погубило его. Позднее, когда Владимир обступит Киев, Ярополку придется бежать из города, не чувствуя поддержки со стороны горожан. Ибо бездействующий князь, не способный защитить своих подданных, терял в их глазах достоинство истинного князя.
В столкновениях за власть обычно побеждает тот, кто решительнее, смелее, но нередко еще и тот, кто беспринципнее, безжалостнее, кто в меньшей степени подвержен эмоциям и легче может преступить нравственные запреты, мешающие достижению намеченной цели. Вначале, наверное, и Ярополк, и Владимир равно боялись друг друга. Но Владимир первым решился на военные действия и получил неоспоримые преимущества нападающего над обороняющимся. Может быть, сказалось присутствие рядом с ним Добрыни — безусловно, преданного ему и, безусловно, талантливого и решительного человека. Ярополку, наверное, не хватило Свенельда с его решительностью и жестокостью, с его способностью выпутаться из самого сложного положения. Ни окружающие его люди, ни сам Ярополк, как показали дальнейшие события, истинным полководческим даром не обладали.
По-видимому, было еще одно обстоятельство, которое Ярополку приходилось принимать во внимание. Автор Иоакимовской летописи, рассказывая о ходе войны, замечает: «Ярополк был нелюбим людьми, поскольку дал христианам великую волю»{82}. Мы уже говорили о покровительстве христианам со стороны киевского князя, о его возможных колебаниях в сторону христианизации Руси. Князь был человеком просвещенным, но видимое потакание одним своим подданным, в ущерб интересам других (коих было, конечно, больше), едва ли нравилось киевлянам. Усилению напряженности в отношениях между христианами и язычниками могло способствовать и отстранение от власти Свенельда, вероятного вождя «языческой партии». Так что предположение, высказанное автором Иоакимовской летописи, оказывается и на этот раз вполне правдоподобным.
Ярополк, конечно, должен был что-то предпринять. Однако действия его первоначально носили не военный, а чисто дипломатический характер. Нам известно об одном его шаге — попытке заключения военного союза с князем Рогволодом, княжившим в Полоцке. (Этот город, главный в земле полочан, или западных кривичей, лежал на реке Полоте, у впадения ее в Западную Двину.)
По словам летописца, Рогволод «пришел из-за моря»; он был не зависим ни от Киева, ни от Новгорода по крайней мере со времен Святослава. Полоцкий князь — заключи с ним союз Ярополк — надежно бы защищал Киевскую землю с северо-запада; его владения располагались между Киевом и Новгородом. К тому же Полоцк, возможно, связывали союзнические отношения с Туровом на Припяти, центром самостоятельной тогда Туровской земли. По легенде, сохраненной «Повестью временных лет», первый князь Турова — Туры — также пришел «из-за моря». Некоторые поздние летописи называют его даже братом Рогволода. Туровская же земля непосредственно граничила с Киевской.
У Рогволода была красавица дочь по имени Рогнеда. Союз Киева с Полоцком намеревались скрепить браком Ярополка с Рогнедой. (То, что Ярополк уже был женат, конечно, не мешало этому — у знатных русов, тем более у князей, было в обычае иметь не по одной, а по нескольку жен.) Женщина, а тем более девушка, пользовалась в древней Руси гораздо большей свободой, нежели в последующие века нашей истории. Рогволод любил свою дочь, прислушивался к ее желаниям и старался не неволить ее. Рогнеда же была согласна идти за Ярополка, да и Киев, видимо, манил ее. Казалось, ничто не мешало установлению прочного династического союза двух княжеств.
Однако Владимир сумел вновь опередить своего брата и расстроить его замыслы, хотя первоначально попытка Владимира перехватить инициативу у Ярополка и в свою очередь вступить в союз с Рогволодом окончилась позорной и унизительной неудачей.
«…Послал [Владимир] к Рогволоду в Полоцк, — рассказывает об этом «Повесть временных лет», — с такими словами: “Хочу дщерь твою поять себе в жены”. Тот же спросил у дочери своей: “Хочешь ли за Владимира?” Она же отвечала: “Не хочу розуть робичича, но Ярополка хочу”». («Розуть» — то есть вступить в брак: по обычаю, невеста разувала своего супруга, тем самым признавая его власть над собой.) «И вернулись отроки Владимировы, и поведали ему всю речь Рогнедину»{83}.
Итак, это был отказ, означавший не только личный выбор гордой княжны, но и политический выбор ее отца, полоцкого князя. Прозвучал же этот отказ вызывающе оскорбительно для Владимира. Назвав новгородского князя «робичичем» (сыном рабыни), Рогнеда как нельзя больно уязвила его. Это была пощечина, снеся которую, Владимир превращался бы в посмешище для всех. Ведь слова княжны стали известны и в Новгороде, и в Киеве.