Ресторан, в который привезла Чарли Айрин, оказался итальянским. Портено оценил деликатность своей спутницы. Ресторанчик был небольшим и очень уютным. Открытая веранда, окруженная: грациозными пальмами, калифорнийскими платанами, смыкающими свои зеленые кроны над красной черепичной крышей основного помещения и, отчасти, площадкой, давая прохладную тень, выходила на океан. Величаво-спокойный, темносиний у горизонта, он светлел по мере приближения к берегу, становясь лазурным, с редкими вкраплениями розово-бурых водорослей. Его волны мягко накатывали на песок, выбрасывая невесомые клочья белой пены. Мельчайшие брызги сверкали в солнечных лучах, а океанская гладь казалась покрытой россыпью драгоценных камней, блестящих, переливающихся слепящими всполохами на ровных гранях. Золото песка плавно перетекало в сочную зелень травы. Красно-коралловые бугенвилии и пурпурные кружева джаканард плотно обступили белую эстраду, на которой маленький оркестрик наигрывал рондо. Шелест прибоя и звуки музыки заполняли ресторанчик и поднимались вместе с волнами согретого солнцем воздуха к зеленым кронам деревьев.

Сидя за небольшим столиком, Чарли и Айрин разговаривали, наслаждаясь действительно отличным обедом, входе которого выяснилось, что Айрин прекрасно разбирается в итальянской кухне, да и не только в ней. Потягивая белый «чинзано», они болтали о разных пустяках. Чарли сегодня был в ударе. Он много шутил, смеялся и несколько раз приглашал Айрин танцевать. Она охотно соглашалась, и они плыли, кружась в лазурно-пурпурнозеленых красках калифорнийской осени, больше похожей на разгар лета. Айрин оказалась прекрасной собеседницей, проявляя великолепную эрудицию и отличное чувство юмора. Она умела слушать, что не часто встречается в наше время. А еще Айрин умела рассказывать, тщательно подбирая нужные слова к создаваемому ею образу. Ей удавалось это настолько тонко, что Чарли слушал, раскрыв рот. То, о чем она говорила, представало перед ним, будто цветное кино на огромном экране.

Через два часа они знали друг о друге все. Кроме нынешней работы Чарли. Айрин поняла: по каким-то своим причинам ему не хочется говорить об этом, и деликатно не затрагивала эту тему.

День быстро близился к вечеру. Белый солнечный диск стал мягкого желтого цвета, и закатные алые мазки уже зтронули его нижний край. Ватные покрывала облаков, висящих над горизонтом, почти касаясь кромки воды, окрасили сиренево-розовые тона. Вечер придавал миру лирично-романтическое очарование, навевая мысли о дальних странствиях и теплом южном бризе. Воздух наполнился густым ароматом цветов, став более осязаемым, плотным, хотя и сохранившим кристальную чистоту.

— Знаете, Айрин, — вдруг сказал Чарли, — должен вам признаться. Я потерял сон. Я — взрослый человек… Хм, можно сказать, я где-то уже даже человек в среднем возрасте… Но… никто никогда не действовал на меня так, как вы. Я люблю вас, Айрин. Что еще тут можно сказать? Я люблю вас.

Ее пальцы чуть крепче сжали его ладонь. Она улыбнулась. Едва-едва, только самыми уголками губ.

— Я тоже влюблена в вас, Чарли.

— Нет, — качнул головой он, — «влюблена» не годится. Влюблена — это временно. Нужно, чтобы человек любил. Можно влюбляться, а потом разлюбляться. Я читал о таких случаях в журналах. Там говорится, что влюбленность — это действие определенных гормонов. Временное. А кому нужно что-то временно…

— Ну, тогда… — Айрин на мгновение замолчала, а затем быстро продолжила: — Тогда, я тоже люблю вас, Чарли. Мне кажется. Я не пытаюсь увильнуть, — торопливо добавила она. — Просто мне никогда не приходилось произность этих слов. В тот раз все было по-другому. Ни разу в жизни я не думала об этом. Мне просто казалось, что меня кто-то должен опекать, заботиться, оберегать. Но сейчас… Чарли, я люблю вас.

— Что это они играют? — Чарли кивнул в сторону оркестрика.

— Рондо.

— Я никогда не забуду его. Никогда не забуду твое платье, никогда не забуду сегодняшний день и эту мину-

ту. Я буду помнить самую мельчайшую подробность. Где бы мы ни находились. Когда заиграют этот вальс, он будет нашим.

Айрин улыбнулась. Светло и радостно…

… Вы знаете, что такое неистовство? Вы даже не можете представить себе этого в той мере, в какой познали его Чарли и Айрин. Ночь, словно специально для них торопливо скрывшая город от постороннего взгляда, застала их лежащими на огромном персидском ковре, устилающем пол в огромной квартире Айрин. Охваченные дикой, всепоглощающей, сжигающей тела страстью, они любили, выпивая друг друга в жарких безумных поцелуях.

Быстро вращался черный диск пластинки. Стонали скрипки, яростно выдували медные, беснуясь отсчитывая секунды тактами Бизе. Бледно-желтая луна заглядывала в окна, распахнутые, чтобы хоть немного остудить эту горячечную страсть. Ночь сводила с ума. Она просто была создана для любви. Смешавшись с хриплым дыханием и стонами людей, бравурные звуки музыки уносились в чернильную темноту неба.

Пламя свечей отбрасывало на стены колеблющиеся призрачные тени, изгибающиеся в воздушном танце. Звезды сплели свои золотистые узоры над горами Сан-Габриэль.

Шнур телефона, вытащенный из розетки, тоскливо свисал с полочки черной глянцевой змеей.

Шампанское, разлитое по бокалам, слегка пузырилось на прикроватном столике. Им можно было утолить жажду, но оно так же вновь возбуждало утоленную страсть.

В какой-то момент, когда Чарли и Айрин затихли, лежа в объятиях друг друга, он странно осипшим голосом неожиданно сказал:

— Айрин, выходи за меня замуж…

Она приподнялась на локте и заглянула в его черные, горящие огнем глаза.

— Выйти за тебя замуж? — Айрин улыбнулась и тряхнула головой. — Я согласна, Чарли. Да, я выйду за тебя замуж.

Она засмеялась и приникла к губам Чарли в долгом поцелуе.

— Я выйду за тебя замуж, — вновь повторила она, с неохотой оторвавшись от него.

— Уаааоооо… — только и мог восторженно прошептать Чарли, расплывшись в счастливой улыбке…

…Стюардесса, молодая симпатичная девушка, взглянула на одинокого пассажира, сидящего в салоне первого класса «локхида-электра» авиакомпании «Дельта», следующего рейсом Лас-Вегас (Международный аэропорт Маккарейна) — Нью-Йорк (Аэропорт Ла Гвардия). Пассажир читал «Лас-Вегас Сан», а на откидном столике лежало несколько журналов, в числе которых «Бизнес уик», «Мани» и «Тайм».

Стюардесса несколько раз проходила мимо, но пассажир обращал на нее не больше внимания, чем на пустые ряды кресел. Это было довольно странно, ибо стюардесса считала себя очень красивой — и имела на это все основания — и привыкла к тому, что за полет один-два человека пытались назначить ей свидание. По случаю раннего рейса странный пассажир летел в первом классе в гордом одиночестве, а это — опять же — в ее понимании, должно было располагать хоть к каким-то разговорам. Но мужчина отличался редкой молчаливостью. Он ни разу не обратился к девушке с вопросом, ничего не заказывал, а просто сидел, уткнувшись в свою газету.

На вид ему было не больше сорока пяти. Отличный оливково-золотистого цвета шерстяной двубортный костюм выгодно подчеркивал спортивную фигуру. Кристальной белизны рубашка «Эрроу», строгий однотонный галстук от Джона Филлипса, золотая булавка, мягкие коричневые туфли от Пье Терра и нефритовые запонки — все это говорило о достаточно серьезном финансовом положении пассажира. Тонкий аромат «Кельнской воды № 4711» ненавязчиво плел вокруг него свою невесомую ауру. На среднем пальце правой руки красовался тяжелый перстень с довольно крупным бриллиантом. Мужчина курил «Лаки Страйк», пользуясь платиновой зажигалкой «зиппо». Запястье его охватывал браслет золотой «Омеги». Седые волнистые волосы красиво уложены в аккуратную прическу. Чувственное умное лицо сейчас выглядело достаточно суровым. Темные брови сдвинулись к переносице. Тонкие губы сжались, превратившись в узкую нить. Ровный, словно выточенный, нос, чуть-чуть широковатые скулы и высокий лоб дополняли картину.