Джо подошел к своей койке, присел, снова встал, снимая с себя пропотевшую рубашку, и открыл ящик железного шкафчика.

Взгляды карточных игроков кололи его спину. На соседней койке высились упакованные узлы…

Джо стер с лица пот и опять опустился на койку.

— Эй, герой, — услышал он вдруг полный сарказма голос. Негр развернулся в кресле и смотрел теперь прямо на него. — Ты хоть трахнул «принцессу»-то?

Джо закрыл глаза. Ему было противно.

— Эй, ты… как там тебя? Она дала тебе в благодарность за то, что ты спас ей жизнь?

«Я не хочу это слышать… я ничего не хочу слышать…» — приказывал себе Джо, и звуки чужого

голоса становились все глуше и тусклей, готовясь вот-вот исчезнуть совсем.

— Пошли отсюда, — парень с короткой стрижкой положил руку негру на плечо, подталкивая его в сторону двери. — Здесь что-то завоняло.

Третий игрок начал молча собирать карты.

«Я ничего не слышу… мне нет до них дела…» — продолжал убеждать себя Джо, но что-то не позволяло ему расслабиться и забыться полностью.

Черт бы побрал этот несправедливый мир!

Он снова открыл глаза и приподнялся на локтях.

Солдаты выходили из комнаты, лишь один задержался на миг у двери, заметив, что объект их презрения реагирует на демарш.

— Четыре трупа, чтобы произвести впечатление на девочку, — бросил он, вроде бы ни к кому не обращаясь. — Не многовато ли?

Дверь захлопнулась, и Джо снова откинулся на спину.

Отогнанные было в сторону сомнения набросились на него с новой силой. Размышление не слишком приятное занятие для человека действия…

Он сдержался. И это — главное. Иначе — Джо знал себя — к четырем трупам прибавилось бы еще несколько. И все-таки…

Кто был прав? Он? Они? Почему так отличался от общепринятого его почти неосознанный, но все же зовущий за собой идеал? Или сам Джо, как бывает со всеми людьми, гнался за пустой иллюзией?

Ответ на это могло бы дать его прошлое, но прошлого-то у Джо и не было… Того, основного, в котором понятия «добро» и «зло» только складывались в некую систему, образуя неповторимую иерархию ценностей, в которой все было продумано и логично… но куда же делась та логика? Слишком больших знаний требует отсутствие веры…

А что у него вообще было?

Джо расслабился, позволяя рукам отяжелеть и растаять. Вскоре он превратился в обособленный от тела сгусток мыслей, который жил и смотрел на мир словно из иной точки мироздания, чем отягощенная плотью личность по имени Джозеф Армстронг… Перед внутренним взором поплыли картинки, пока еще смазанные и нечеткие, но постепенно обрастающие деталями. Что это было? Видения, галлюцинации или реальная ожившая память? Он не знал — он просто смотрел и ждал, что из этого получится.

Над поляной тихо рассеивался утренний туман, позволяя проявляться ближайшим контурам все четче. Вот из него вынырнули ушастые головы пальм, вот забелели кусты, чем-то похожие на облака, и принялись наливаться зеленым и серым. Красноватый цвет неба пожелтел, затем потерял яркость от смешения красок — желтое боролось с голубым, окрашивая его в какой-то песочный тусклый оттенок. Тихо зашелестела просыпающаяся трава…

Неожиданно Джо увидел руки — детские, покрытые царапинами и синяками… Это были его собственные руки. Он держал их перед собой и разглядывал свежие ссадины.

Туман колыхнулся, открывая сидящую напротив-человеческую фигуру. Остро взглянули раскосые глаза, заблестели над впалыми щеками азиатские широкие скулы, прорисовался уплощенный нос, под кончиком которого притаились темные, с отдельными седыми волосинками усы…

Этот незнакомый человек был близок Джо и нужен ему. Джо любил его — до боли, до исступления и преклонялся перед ним, и сейчас эти чувства были для него даже большей реальностью, чем воскрешенные памятью зрительные образы.

«Вот оно, — заколотилось сердце. — То, самое нужное…»

На лицо знакомого незнакомца набежала тень, оно словно отошло на задний план, чтобы не мешать рукам.

Руки…

Ладонь легла на ладонь, невидимые линии энергии замкнулись, и все потонуло вдруг в бесконечной синеве…

Руки Джо повторили жест.

…Он был нигде и всюду, он жил слухом и был слухом; непередаваемые словами образы теснились перед ним, сменяя друг друга, и приходило Понимание, от которого делалось и легко, и страшно, и Никак…

Затем синева погасла, и наступила тьма, унося с собой все многозвучие и сверхъестественную красоту безымянного чувства. Когда Джо раскрыл глаза, ничего почти не осталось в его памяти — так, только сплетенные пальцы, да еще вернувшееся спокойствие, за которым синела едва различимая тоска по исчезнувшему идеалу.

Освещенные ярким солнечным светом колонны отдавали желтоватым и синим, что делало их похожими на снежные. На перила, отходящие от них, опирались три девушки. Проходя мимо них, Виктор Ортега с трудом удержался, чтобы не потрепать их за щечки. Это было бы некстати — напротив входа в его особняк уже тормозил автомобиль.

Из машины выскочил шофер и, предупредительно кланяясь, распахнул дверцу перед человеком с черной с проседью бородой. Его волосы седели неравномерно, разно окрашенные пряди придавали ему экзотический вид, не искупаемый ни строгостью прически, ни подчеркнуто изысканным поведением.

При виде гостя Ортега заулыбался хищной довольной улыбкой, адресованной не столько самому знакомому, сколько выгодной сделке, ожидавшейся вслед за их встречей.

Ответная улыбка была и вовсе уступкой приличиям: двухцветнобородый господин не отличался веселостью и живостью нрава, отчего даже самое азартное и рискованное дело с его участием превращалось в сухое и будничное, — будь то игра в карты или контрабанда оружия в соседние республики, которой он главным образом и занимался.

Ортега ускорил шаг и заключил прибывшего в объятия. Можно было подумать, что он встретился с горячо любимым родственником: кости у обладателя двухцветной бороды чуть не затрещали.

— Добро пожаловать, — вдохновенно проговорил Ортега, пристраиваясь сбоку от гостя, пока охранники обоих с мрачным видом изучали друг друга.

— Добрый день, — сдержанно пробасил гость.

— Как я рад вас видеть! — всплеснул руками Ортега, направляя процессию, состоящую, помимо двух главных действующих лиц, в основном из телохранителей, в сторону входа. Когда нога гостя прикоснулась к нижней ступеньке лестницы, красотки рекламно заулыбались.

— Прошу, — широким жестом Ортега предложил человеку с пегой бородой пройти вперед и самому оценить все детали продуманной демонстрации гостеприимства. — Вот эту зовут Винни, это — Джанетт, а эта — Джульетта…

Девушки усердно скалили белые зубки и томно поблескивали красивыми глазами, но напрасно: гость равнодушно скользнул по ним взглядом и прошел мимо. Идущий следом Ортега сердито сощурился на них, и желание приласкать своих пассий у него сразу же пропало.

Миновав веранду, почетный эскорт вывел обоих участников незаконной сделки в сад.

Какой бы черствой ни была прагматичная душа пегобородого, при виде великолепного сада и в ней шевельнулось человеческое чувство: слишком сложно было не заметить гармоничности открывшегося ландшафта, умело сочетавшего продуманность и естественность природы, которой кто-то удачнейшим образом помог подчеркнуть наиболее привлекательные черты, сосредоточить на них внимание зрителя.

Указывая рукой на примыкающие к саду поля, Ортега продолжил начатую еще в доме «лекцию» Возможно, сложись его судьба иначе, он стал бы не гангстером, а талантливым экскурсоводом.

— Все, что вы видите отсюда, — вещал он, — принадлежит мне. Мы совершенно автономны: на этих плантациях производится все необходимое для того, чтобы больше ни от кого не зависеть. Здесь выращивается и хлеб, и все остальное, здесь же мы храним свой товар, пока за ним не приедет покупатель.

— Что ж, неплохо, — прогудел гость.

Даже такая похвала была редкостью в его устах, но сдержанность гостя задевала Ортегу за живое: ему хотелось добиться того, чтобы тот ахал от восхищения и скрипел зубами от зависти.