«Черт побери, но этот парнишка далеко пойдет!»

Руки Джо захлопали по опустевшим карманам. После отданных тридцати за машину там, похоже, ничего не оставалось.

— Подожди…

Да, Джо не ошибся: его кошелек, равно как и карманы, были пусты. Джо вопросительно покосился на Алишию, но девушка уже снова смотрела странным, одновременно и обиженным и затравленным, взглядом на догорающее кострище.

В воздухе усиливался душный, неприятный запах гари.

Убедившись, что и у Алишии одалживать деньги бесполезно, Джо развел руками:

— Потом заплачу.

Тодо насмешливо прищурил один глаз, и Джо еле удержался, чтобы не рассмеяться: можно было поспорить, что Тодо думал нечто вроде: «Тоже мне, ниндзя, пятерку пожалел! Вот случится что с тобой — кто мне заплатит? Американский дядюшка?»

Новый дружеский щелчок надвинул ему козырек на глаза: «Будь спокоен, как-нибудь рассчитаемся!»

Тодо поправил кепку, еще раз насмешливо и выжидающе взглянул на Джо и, махнув рукой, вприпрыжку понесся к городу, время от времени оборачиваясь и хитро поблескивая узкими черными глазами.

Тронулись с места и Джо с Алишией.

Идти, действительно, пришлось недолго: они миновали полинявшие постройки и вышли на берег, похожий на тысячу других берегов, где живут рыбаки. Развешанные паутины сетей украшали одинокие колышки, днища лодок гигантскими раковинами жарились на солнце. Повсюду, источая особые морские ароматы, вялились кучи выброшенных на берег водорослей, откуда-то доносился приглушенный запах тухлой рыбы и мокрой чешуи. Среди невысокой ярко-зеленой травы, не признающей деления земного шара на климатические пояса (быть может, за исключением арктических и антарктических), грелись пестрые ленивые куры; время от времени одна из них поднимала к небу маленькую головку, произнося свое грудное «ко-ко-ко» — напев скромной будничной идиллии совсем другого мира, в котором никто никого не убивает почем зря, не похищает, не носится по крышам и дорогам со средневековым, да и с современным оружием, а где просто неторопливо живут, в поте лица зарабатывая свой хлеб, не замечая, быть может, всей красоты такого способа жизни, так заметного людям другого склада, уставшим от приключений и жаждущим спокойствия, как глотка чистой воды.

«Вот ведь… — с досадой подумал Джо, проходя мимо сетей, — дорого бы я заплатил, чтобы провести на этом берегу несколько часов: такой «подзарядки» хватило бы мне, быть может, не на один год…»

Он вспомнил пальмы, горы, бескрайний океан, медитации за чаем — и сердце его сладко защемило от осознания разноликости спокойствия и красоты, которая есть и в буре, и в штиле, и в небольшой лужице возле колодца, или на протоптанной деревенской тропинке. Прекрасна и скромная гордость, и гордая скромность — все, в чем есть хоть крупица добра и созидания.

Они молча шли к убаюкивае плещущемуся морю; блики, скачущие по изумрудной бирюзе, до боли кололи глаза.

— Лодка должна быть здесь, — проговорила Алишия остановившись, и в ее голосе Джо снова ощутил близкие его настроению нотки.

О каком еще покое может мечтать человек после шторма? Нырнуть в неторопливый уют, закрыться им с головой от житейских неудач, разлечься, зажмурившись, на ласковом теплом песке и лежать, лежать, лежать, слушая лимонадное шипение волн и куриное «ко-ко-ко…».

— Вот она… — тонкие девичьи пальцы коснулись просмоленных темных досок.

Лодка выглядела солидной. Ее небольшие размеры не опровергали это: несмотря на меньшую прочность, дерево в таких случаях смотрится куда внушительнее металла, выкрашенного краской: в самой грубости и толщине материала прячется особая представительность.

— Вот… — Джо прикоснулся к дереву: оно было теплым и сухим.

Алишия развернулась и присела на ладный округлый бок лодки, по привычке поправляя свои кудряшки.

— До острова примерно двадцать миль, — задумчиво проговорила она.

Джо кивнул.

— Начинаем? — гладившая лодку рука уперлась в дерево сильнее, как бы проверяя его на прочность.

Алишия вздохнула.

— Нет, не сейчас, — произнесла она после короткой паузы. — У них там патрульные катера. Нужно будет подождать наступления темноты…

— Жаль… — ответил ей Джо, и мало кто смог бы заподозрить, как обрадовало его это обстоятельство.

Мгновение, которое он и сам хотел бы остановить, обещало растянуться до вечера.

Как бы хорошо ни владел собой человек, ему все равно не удастся скрыть свое истинное внутреннее состояние: его непременно выдаст то ли какое-нибудь не характерное для него движение, то ли противоестественная скованность. Кэмоно еще не успел подойти к Дерреку, как тот уже знал, о чем сейчас пойдет речь. Плечи и руки ниндзя были напряжены, шея сделалась негибкой, и оттого его тело не так пружинило во время ходьбы — словно на него был надет корсет или Кэмоно попробовал заняться шпагоглотательством и подавился обломком.

«Вот те на… — подумал Лео. — Не иначе как у девицы ночевал тот самый американец… Скверно.

Ничего не скажешь — скверно… А ведь можно было догадаться, какого гостя можно у нее застать… Ладно, черт с ними — пусть эти мелкие подробности не портят мне праздник. Никуда эта парочка от меня не денется, при случае я без труда щелкну их по носу…»

Кэмоно остановился в двух шагах от своего шефа. Крылья его ноздрей раздувались, окончательно подтверждая догадку Лео.

— Американец? — сощурился Деррек.

— Он сбежал, Лео, — немного наклонив голову, ответил ниндзя. — Это не человек…

Можно было подумать, что для него это было подлинной трагедией. В какой-то мере это соответствовало действительности: мало кто из мнивших себя первым из первых безболезненно свыкнется с тем, что кто-то займет его место.

Лев сочувственно кивнул.

«Интересно, — подумал он, — а что скажет этот Зверь, встретившись с настоящими нелюдьми? Неуязвимыми. Сильными, не знающими боли, слабости или усталости, но в то же время и ловкими, как он сам… И даже более, чем он сам, потому что они не смогут ошибаться, поддаваясь эмоциям… Да, Кэмоно будет первым, кто сразится с ними, и я не стану останавливать его, если он захочет драться с применением настоящего оружия. Как там у Шекспира? «Мавр сделал свое дело…» Пусть он никто без меня, пусть его умение немного стоит без моих денег — я все же предпочел бы иметь дело с теми, кто изначально не сможет сменить хозяина, кто не сможет предать».

Пока он думал, на его лице появилось жестокое, безжалостное выражение. Впрочем, Деррек и не старался скрывать свои чувства.

Глядя на него, губернатор немного посторонился. Теперь союзник казался ему страшным.

— Нужно возвращаться на остров, — немного небрежно, словно свысока, бросил Лев, продолжая думать о своем. Мысли о том, что должно будет произойти этим вечером, дразнили его воображение, как ребенка новая игрушка. — У нас там еще есть дела. — Ушедший было в никуда взгляд возвратился, и лицо Льва тотчас сделалось мягче. — Ты позвонишь американскому послу, — обратился он к ерзающему на месте губернатору: тот все больше страшился своих совместных дел с Лео и его компанией, настолько, что еще немного — и пошел бы с повинной, если бы хоть кто-то гарантировал ему сохранение жизни, — чтобы он попридержал своих людей, а то вокруг этого дела может начаться третья мировая война.

Последние слова были сказаны так буднично, что по спине губернатора побежали мурашки.

Однако Лев не преувеличивал: слишком много людей было вовлечено в его игру, слишком большие деньги, слишком острые интересы и амбиции. Даже то, что губернатору было позволено знать до сегодняшнего дня, позволяло сделать вывод о том, каков истинный размах готовящейся втихую операции и каковы будут последствия в случае ее срыва.

От одного упоминания об этом у губернатора захватило дух. Он вытянулся, как рядовой перед генералом, и проговорил, трепеща от волнения и страха:

— Хорошо, сэр.

Лео улыбнулся.

То, о чем он мечтал, к чему готовился, должно было свершиться этой ночью.