Размышления обо всем этом грустны. Но это одна из главных забот человека, стоящего на пороге нового тысячелетия.

 _{Фото автора. 8-11 июля 1994 г.}

(Окно в природу)

Зовут ее кабарга. Житель европейской части России такого зверя не знает. Это потомственный сибиряк, точнее сказать азиат, потому что водится (водился!) от Каспия до Охотского моря и в Гималаях Индии и Китая.

Кабарга — один из самых маленьких оленей. «Длина — один метр, высота — полметра, вес — один пуд» (шестнадцать килограммов). Рогов у оленька нет. Зато есть острые, свисающие с верхней челюсти два клыка, у самки — маленькие, незаметные, у самца — порядочные, в половину карандаша. Никто не видел, чтобы робкая кабарга защищалась этим оружием. Зато многие наблюдали, как самцы во время зимних турниров наносят друг другу ощутимые раны.

В Сибири я видел кабаргу лишь однажды — в горах Алтая. Испуганная, она подпрыгнула вверх неправдоподобно высоко (метров на шесть!) и застыла на скальном камне, собрав в одну точку четыре копытца. Фотокамеры со мной не было, был бинокль, и я как следует разглядел странного оленька. Цвет кабарги коричневый с пятнами «проседи». Зад чуть приподнят, и оттого кабарга казалась сгорбленной.

Запомнились четыре приметы в образе оленька. Выгнутая спина, огромные навостренные уши, клыки и большие, сильные, делавшие кабаргу похожей на кенгуру задние ноги. Передние ноги у оленька слабые. И по горной тайге кабарга не столько бежит, сколько прыгает, преодолевая завалы, и, спасаясь от преследования, вскакивает на прискалки, ни для кого не доступные, кроме нее.

Повадки этого оленька, по причинам, о которых надо сказать особо, людьми изучены хорошо и давно. Кабарга живет в горной тайге, предпочитая держаться в самых запущенных, непроходимых местах. Сомнительно, чтобы она искони любила эту угрюмость — жить приятнее там, где вольней. «Полюбить» таежную непролазность заставили вечные на нее гоненья. Так же вот собираются токовать на непролазные с чахлым лесом болота и глухари. (По свидетельству охотников, до ружейного времени токовали они на «веселых сухих полянах».) Так же «полюбили» пустынные, бесплодные холмы Вайоминга и Невады остатки американских мустангов, табуны которых паслись когда-то на просторных равнинах.

В горных таежных дебрях робкая кабарга никого не стесняет, никому не мешает. Ее питание летом — таежные травы. Зимой кабарга довольствуется лишайниками и мхами, свисающими с деревьев. Брэм, наблюдавший за оленьком в неволе, считал кабаргу «не одаренным сообразительностью, милым, пугливым животным». Дмитрий Лыков, посвящая в таежные тайны сестру Агафью, рассказывал: «Кабарга ленива. Далеко не уходит. Где встретил, там же через день увидишь ее опять».

Однако есть и у этого робкого зверя способы сохранять жизнь — прыгучесть, спасающая от преследователей на скалах, и способность, подобно зайцу, запутывать след. «Петляет, делает скидки в сторону и закапывается в снег», — пишет мне прибайкальский охотник. «Застигнутая врасплох кабарга теряется, топает ножками на одном месте и не бежит». Но это шоковое явление приходилось наблюдать и у крупных оленей. Знают охотники и предсмертный, как и у зайцев, крик кабарги — сигнал сородичам об опасности. Врагов у малютки-оленя много — волк, медведь, росомаха, лиса. Но самый страшный из всех — человек.

В Индии на ярмарке в долине Кулу увидел я ожерелье из тонких кинжалообразных клыков. Это были трофеи охотников на кабаргу. Продавались клыки и по отдельности для ношения на цепочке. Но это побочный продукт добытчиков кабарги. Пренебрегают охотники постным, не очень вкусным мясом таежного оленька.

Не ценится и шкурка его с ломким, непрочным мехом. Но тысячи лет Сибирь и Юго-Восточная Азия преследуют кабаргу из-за мускусной железы, которой природа снабдила самцов оленька. Образование это размером с детский кулачок расположено на животе кабарги и содержит в себе густую молочного цвета текучую массу, называемую сибирскими охотниками «струей». Пахучий продукт, играющий какую-то роль в интимной жизни малюток-оленей, стал для них роковым. Уже тысячи лет идет охота на кабаргу из-за этой желёзки, весящей сорок — пятьдесят граммов.

Железу, вырезанную у жертвы, охотник высушивает, превращая «струю» в буроватый, а затем черного цвета порошок, и продает за немалую цену.

Кабарга.

«Самый дорогой из всех естественных продуктов, — пишет японский журнал. — Один грамм — пятьдесят долларов!»

На Востоке интерес к мускусной железе кабарги прослеживается до туманных вековых далей. Марко Поло в 1300-м писал: «При полнолунии у кабарги вырастает на пупке кровяной пузырь, и тогда охотники отправляются ловить ее, вырезают этот пузырь, сушат на солнце и получают самый лучший бальзам, какой где-либо известен».

Такими были экзотические вести с Востока.

Европа в те годы еще не знала о ценностях «бальзама». Восток же приписывал «струе» достоинства подлинные и мнимые. Мнимых было немало, если учесть: с такой же меркой медицина подходила (и подходит сейчас!) к тигровым усам, к рогам носорога и всяким другим экзотическим редкостям, дающим якобы силу и исцеленье. В «струе» кабарги, так же, как в высоко ценимой на Востоке желчи медведей и в вытяжке из рогов оленей, высокоактивные природные вещества есть, и потому железа кабарги в век самолетов ценится так же высоко, как и во времена парусников Марко Поло.

В Индии в разговоре на эту тему биолог Рамеш Бэди вспомнил некоего ламу, «пришедшего из Тибета в Непал без гроша в кармане, но несколько железок кабарги, которые были при нем, позволили ламе быстро устроиться на новом месте».

В торговле русских с китайцами через Кяхту наибольшим спросом пользовались сибирские соболя, шкуры каланов и «струя» кабарги. В результате на Дальнем Востоке и на Аляске был выбит калан, к нулевой отметке в начале этого века был подведен соболь, и от Байкала до Охотского моря нещадно преследовали кабаргу.

Европа оценила продукт оленьей железки вовсе не за то, что веками ценил Восток.

Запах мускуса кабарги исключительно стоек, и парфюмеры стали применять его для «консервации», закрепленья духов. Один грамм мускуса на тонну парфюмерных снадобий — и запах будет более стойким во много раз.

Таким образом, против маленького оленька Восток объединился с Западом. Злополучная железка стала для оленька таким же проклятьем, как для слона бивни, как панты для оленя, как мех для соболя и калана. До начала этого века в Сибири и на Дальнем Востоке в год добывалось полмиллиона желез. И если учесть, что самца кабарги издали трудно различить с самкой, а в петли попадали подряд и взрослые, и детеныши, цифру истребленных животных надо утроить. Так же нещадно преследовали кабаргу в Китае, в Тибете и на южных склонах Гималаев в Индии. Чудо, что это существо, приспособившись жить в малодоступных для человека местах, сохранилось.

В бывшем Советском Союзе благодаря строгим мерам охраны были восстановлены почти полностью истребленные бобр, соболь, сайгак. Получила передышку и кабарга. И вот опять для животного наступили черные дни. За валюту сегодня продадут мать родную.

Кто же будет жалеть оленька с его драгоценной желёзкой? Бьют! Бьют бесконтрольно потерявшие совесть охотники. Бьют все, кто ищет «фарта» в тайге. Неопытный человек на выстрел к осторожному оленьку подойти не сумеет.

Применяют старинный способ. На многие километры перегораживают тайгу кольями и завалами и ставят в проходах петли. «Ужас! Тысячи петель!» — пишет в журнале «Охота и охотничье хозяйство» С. Курченко.

Охрана природы сегодня практически перестала существовать. Никто в тайге к грабителю приблизиться не рискнет. Попытки увещевать вызывают такую реакцию: «Проваливай, а то у тебя железу вырежем! Пикнешь — на том свете найдем!»