В первый год появленья у Лыковых я пробовал эту рыбу, хранившуюся с осени в берестяном коробе, помещенном в лабаз на сваях. Вкусной рыба не показалась. В те годы старик с Агафьей запасали ее немного — все силы клали на огороде и на сборе кедровых шишек в тайге. И тут на Еринате до рыбы руки не доходили.

Запор-загородка требовала много усилий и немалой сноровки. Старик был на это уже не годен. Рыбу добывали как лакомство. Но после злосчастного «замужества», когда Агафья взяла обет не есть мяса, пришлось оборотиться к реке.

Решено было уже не удочкой, а ловушками добывать рыбу. Запор на реке помогал строить еще Ерофей. И всех, кто мог подсобить, Агафья к этой работе старалась привлечь.

И вот в первый раз я вижу в действии нешуточное гидротехническое сооружение. Оно не новое для меня. Речные запоры, так же как «морды»-ловушки, — изобретение разных народов во всех частях света. В детстве я видел такие же загородки у нас на Усманке. Но там вода тихая, неширокая, загородка не превышала десяти метров. А тут все сто! И должна загородка противиться стремительному потоку.

Забор из жердей поддерживает «кобыльник» — трехсвайные опоры, и впрямь чем-то похожие на забредших в воду лошадок. А по фронту всей загородки вода перекрыта щитами из прутьев.

Задача — пропустить воду, не дать ей подняться и идти поверх загородки, рыбу, напротив, надо тут задержать, заставить ее искать выход. Он есть, но именно там расположен зев «морды»-ловушки.

Все ладно идет, пока вода невысокая: приходи утром с ведерком, выгребай хариусов. Но чуть дожди, вода льется через преграду, и с нею — рыба. По осени вместе с рыбой по реке вниз плывут опавшие листья. Они забивают решетку плотины. Чистить надо почти непрерывно. Агафья показала нам, как это делается.

Вооруженная лопатой, топором и мешком, она, как белочка, пробежала по верхнему бревну загородки. Чем-то вроде мотыги с тремя рожками она, наклоняясь, чистила загородку от листьев и веток. Иногда в мешок что-то клала. Я попросил показать — кедровые шишки! Их сверху несло теченьем, и Агафья эти гостинцы тайги ловила.

Часа два шуровала, чистила она сооруженье, чем-то напоминавшее бобровую плотину на равнинной реке. Сама она издали тоже напоминала хлопотливого работягу бобра. Достала ловушку, вытряхнула из нее улов, почистила, подлатала прутьями ивняка. Потом сноровисто водрузила «морду» на место. Ловко работая топором, загнала в дно рядом с ловушкой несколько кольев, оглядела — нет ли где щелей на стыке ловушки с забором, придавила ловушку ко дну камнями и только потом разогнулась и огляделась.

Ход рыбы только-только начался. Пик его совпадает тут с листопадом. Вот тогда плотину чистить приходится часто. «Однажды я тут ночевала. Зажгла смолье и еще фонариком свет давала. Пройду всю плотину, а назад возвращаюсь — опять надо чистить. Промаялась до рассвета. Прямо на берегу на куче хвороста от усталости и уснула».

Давайте представим все, что стоит за словами бесхитростного рассказа. Ночь в совершенно безлюдном месте. Темнеют горы справа и слева.

Небо то звездное, то с облаками. Шумит река. Горбится над нею запруда. Смолье горит у воды. И, как ночная зверушка, то стоя на бревнах, то забредая в воду, хлопочет с граблями, с топором, с лопатой добытчица рыбы. Одна в диком безмолвном мире. Крикни — только эхо с горы отзовется или загремит по камням потревоженный зверь.

— Агафья, ночевать-то не страшно было?

— А це страшного? — улыбается, не знает, как лучше мне объяснить, что страшно ей не было.

У рыбного места есть у Агафьи и конкуренты. Благородная выдра проходит «заездку» не останавливаясь, иногда лишь влезет на бревно — осмотреться и созвать детвору. Ворон аккуратно прилетает сюда поглядеть — не принесла ли чего к плотине вода и ему. Врагами Агафьи являются норки. Для них ловушка с рыбой все равно что для мыши мешок крупы. «Взяла бы, да и ушла. Нет, все перепортит и опоганит».

Но войну норкам объявить Агафья не может — не одолеет. Приходится только чаще появляться тут у плотины, попугивать.

А друг у Агафьи зимою и летом — птица оляпка. Веселая, жизнерадостная, все время приседающая, как в танце. Рыба ее не интересует, только козявки в воде на камнях. «Смешно по дну бегает — пузыри за ней сзади».

К двадцатым числам октября Еринат замерзает. До ледостава запруду с ловушками надо с реки убирать, и Агафья это каждый год делает.

Вечером не слишком большой улов — десятка три харьюсков — попал гостям Агафьи на сковородку. Хвалили рыбу, хвалили работу Агафьи на Еринате. Засиделись около сковородки за полночь, не подозревали, какие события завтра нас ожидают.

Осенняя страда на реке.

Вторая ступень ракеты

Вертолет. Но в неурочное время и не тот, которого ждали…

Целый десант пассажиров — штатские и военные. Четверо улетают, четверо — остаются.

Через пять минут вертолет скрывается за горой, и в тишине можно как следует познакомиться.

Прибывшие — москвичи из Военно-космических сил и столичного университета. Возглавляет группу полковник Виталий Васильевич Самброс, с которым, выясняется, мы могли бы в былые годы встретиться на Байконуре — он лейтенантом заправлял ракеты горючим.

— Сюда-то зачем?

— Есть, есть дела, — улыбается полковник.

Поднимаемся тропкой от речки к «усадьбе» Агафьи. Полковник, оказывается, с Агафьей знаком. И она его вспомнила сразу.

Занятная картина: блестит на солнце вода норовистого, дикого Ерината, доит у огорода козу Агафья, вопросительный знак застыл на морде пестрой собаки. А мы сидим у врытого в землю стола, разглядываем прижатую по углам камнями карту и говорим о ракетах.

С Плесецка и Байконура они летят по строго определенным трассам. Я насчитал их на карте пятнадцать — четкие линии от точки пуска за край карты. Одна из них от Байконура пролетает мимо Телецкого озера и (вот в чем дело!) как раз у района, где приютились вот эти избушки, огород, козы. По этой самой южной трассе пускают ракету «Протон». Она выносит на орбиты Земли спутники связи, грузовые корабли для космической станции «Мир» и вообще «все тяжелое». Ракета огромная. (В Москве в штабе Военно-космических сил мне показали видеозапись старта — грохот, море огня. Через несколько секунд «Протон» как бы чуть наклоняется в небе. «Вот пошел уже в сторону вашей Агафьи», — сказал генерал.)

Сюда ракета, сбросив в районе старта первую отработанную ступень, прилетает через семь минут. Это время работы второй ступени ракеты. Над Горным Алтаем либо тут вот, в верховьях реки Абакан, ступень отделяется, падает вниз. На карте эти места обозначены аккуратными, вытянутыми вдоль трассы эллипсами. Ширина — 60 километров, длина — 110.

Опустившись в плотные слои атмосферы, вторая ступень с остатками топлива разрушается. Эллипсы очерчивают район, куда могут упасть обломки и, может быть, выпадают остатки топлива.

Слушая ракетчиков из Москвы, я теперь только ясно начинал понимать рассказы покойного Карпа Осиповича и Агафьи, видевших тут «огонь, дым, гром» и осколки «белого железа», падавшие в тайгу. Они вполне понимали небожественное происхождение этих не очень частых, но и нередких явлений. (Генерал в Москве: «С 70-х годов по этой трассе прошло сто с лишним ракет».)

Почему над Горным Алтаем и над этим районом Хакасии отделяется вторая ступень?

Выбор места можно было варьировать режимом полета ракеты. Для отделения второй ступени выбрали места наиболее безлюдные. По той же причине в малодоступном районе осело со своей старой верой семейство Лыковых. Линия жизни горстки людей и путь ракет на орбиту мистическим образом пересеклись.

Военным важно знать сейчас все, что видела тут Агафья. На пеньке в стороне от стола положили видеокамеру. Меня попросили по нужной схеме Агафью расспрашивать. Она говорила охотно, подробно — как увидели «огонь и дым» в первый раз, как стали прятаться от «белого железа». «Один обломок вон и сейчас лежит в огороде. А за речкою в кедрачах — изогнутая труба, — Агафья ладонями показала ее диаметр. — Когда все падает — шлепки такие, будто большие поленья летят в тайгу».