И у птиц раз в году все перья меняются. Вы скажете: отчего же не видно птиц «не одетых»?

Их можно было бы и увидеть, если бы перья выпадали все враз. Но тогда птица не могла бы быть защищенной от холода и жары, а главное, не могла бы летать, стала бы легкой добычей для хищников. Природа позаботилась о том, чтобы перья во время линьки выпадали не сразу все, а в строгой очередности. Пока на месте одного выпавшего на треть или на половину не вырастет перо новое, соседние перья остаются на месте.

Эта строгость особо касается перьев наиболее важных — маховых на крыльях и рулевых на хвосте. Кроющие перья на туловище тоже линяют «по графику», но он уже менее строгий.

Этот закон касается всех пернатых за редким исключением. Например, пингвины могут себе позволить сбросить все перья сразу — они не летают, а от холода их защищают не перья, а жир. Все перья враз сбрасывает еще один персонаж пернатого мира — африканская птица-носорог. Но тут особые обстоятельства, и птичьего «стриптиза» не видит никто, поскольку севшая на яйца самка замуровывается самцом в дупле так, что в щель можно просунуть только еду. Полная безопасность! Отчего же не воспользоваться ею для линьки, сбросив все перья сразу.

Все остальное множество птиц линяет сообразно условиям жизни. Некоторые слегка линяют весной — самцы перед брачными играли украшаются яркими перьями. Но это частичная линька, не отменяющая основную по замене всего оперенья. Тундреные куропатки линяют четырежды в год. Пять месяцев они белые, а в остальное время их оперенье изменяется в соответствии с окраской тундры.

Большинство хищных птиц — ястреба, соколы, совы — меняют оперенье так, чтобы все время быть на крыле, не терять способность охотиться и лететь от опасности.

Процесс линьки растянут у хищных птиц так, что часто он становится «хроническим» — длится весь год. А орлы, цапли и аисты не успевают даже и за год сменить оперенье. Новые маховые перья у них вырастают лишь раз в два года. Особо важно вовремя поменять перья птицам, совершающим перелеты к зимовкам.

На дальних маршрутах оперенье не должно летуна подвести. Если полностью линька еще не закончена, во время миграции она прерывается и возобновляется только по прибытии к месту зимовки. А некоторые птицы, например ласточки, для линьки пользуются зимовкой. Удобно: обилие корма, никаких забот о потомстве и предчувствие дальней обратной дороги.

Смена перьев у птиц — сложный физиологический процесс. Во время линьки птица должна иметь полноценное питание, богатое азотом, кальцием и серосодержащими веществами. Начинается линька только после напряженных хлопот по выкармливанию потомства.

Неверно думать, что перо начинает расти только после того, как выпало старое. Наоборот, растущее новое перо, заключенное в начале в роговидный чехольчик, выталкивает старое. Новое оперенье растет у разных птиц с разной скоростью. У воробья — четыре миллиметра в сутки, у журавля — десять — тринадцать.

Так протекает важный для пернатых процесс, тесно связанный с образом жизни каждого вида птиц. Там, где можно, этот процесс ускоряется — выгоднее сразу и быстро «переодеться», чем растягивать линьку на год.

По условиям жизни быстро меняют перья птицы, связанные с водой. От наземного хищника, утратив возможность летать, они спасаются, плавая, от пернатых — ныряя или спрятавшись в зарослях. И за кормом не надо летать, он всегда под рукой. Почти все водоплавающие птицы — чемги, поганки, утки, лебеди, гуси — меняют оперенье, лишаясь возможности летать, но линька быстрая — четыре-пять недель.

У семейных пар процесс «переодевания» начинается, когда птенцы заметно взрослеют.

Но линька идет «по графику». У уток первым линяет селезень, у лебедей — лебедушка. Таким образом, один из родителей в процессе линьки остается способным летать и активно малышей защищает.

Что касается незагнездившихся птиц, то они линять улетают в места безопасные. Часто для этого приходится преодолеть немалые расстояния. Из серединной России утки, например, летают за Урал и в дельту Волги. Есть места для линьки в озерных крепях поймы Хопра. Есть, возможно, тысячелетней давности убежища для линных гусей. Одно из них — низовнья реки Морошечной на Камчатке.

Озеро, возле которого мы опустились, было для гусей самым гостеприимным. Просторное, с низкими берегами, с обилием гальки, которую гуси глотают, с урожаем морошки в зелени пастбищ на суше. Но гусей на озере мы не увидели. И не было перьев, обычно превращающих кромку воды в перину. Гуси не просто ушли, почуяв опасность, нынешним летом они почему-то избегали «столицу» здешних озер.

Обнаружили линную братию мы по соседству на озере относительно небольшом. Но съемка не получилась. Уходя от загонщиков, плывших на резиновой лодке, стая разбилась на мелкие группы. И мы из засады в кустах лишь издали наблюдали, как гуси выбегали на берег и прятались в тальнике.

А утром, проснувшись и оглядев галечное озеро в бинокль, гусей мы увидели. Вечером или с рассветом по суше они перебрались сюда и держались на середине воды.

Сухопутные путешествия небезопасны для птиц, лишенных возможности стать на крыло. Подстерегают их хищники, главным из которых всегда был человек. Линных гусей загоняли в сети и убивали на бегу палками. Тут, на речке Морошечной, птицы платят не великую дань лисам, да, возможно, тревожили их иногда еще и вертолеты.

На воде нашу лодку гуси встретили без большого испуга и подпустили почти вплотную, но потом всполошились, разбиваясь на группки. Было видно, с каким проворством гребли они лапами, а потом, помогая себе культяшками неоперенных крыльев, они рывками как бы прыгали по воде, поднимая фонтаны брызг. А когда расстоянье до лодки сокращалось предельно, гуси ныряли в воду.

Было их тут несколько сотен. Выглядели они поджарыми, похудевшими.

Оставив стаю в покое, в бинокль мы наблюдали, как гуси выбегали на берег и, пригибаясь, резво бежали и прятались в травах.

До соседнего озера было километра четыре. Пешим ходом птицы расстояние это одолевают легко. Когда в полдень мы улетали, гуси были уже на озере. Их стая голов в пятьсот сверху виднелась серым овальным пятнышком.

Взлететь не могут…

_{Фото автора. 22 августа 1997 г.}

На этот раз летел я к Агафье из Горно-Алтайска через Телецкое озеро. Непогода три дня держала вертолет на приколе. Жара, все лето стоявшая на Алтае, вдруг резко сменилась холодом, и горы сделались непролазными — туман, тучи, дождь.

Сообщили: в какой-то деревне градом побило коров и множество птиц. Агафьино место, судя по сводкам, было центром ветров и потопа.

Все-таки утром 13 августа опытный летчик нашел над перевалом просвет и буквально прополз по долине к нужному месту. «Скорее, скорее!» — мешки метнули на камни, и я тоже почти мешком скатился по лесенке. Машина, увеличив обороты винта, сейчас же скрылась, и я остался среди промокшего мира. На горах лежал снег, ниже висели перины тумана, Еринат, обычно спокойный, теперь ревел на камнях. А по кладке — по двум бревнам, над потоком висевшим, — с палочкой резво семенила Агафья.

«Вот уж никак не ждала. Погода-то…»

Перенося через реку поклажу, обсуждаем погоду. Она тут с зимы была «непутевой» — в марте все таяло, в апреле стала тайга зеленой, чему полагается быть только в мае, а май был тропическим — 35 градусов! И стояла жара тут до самых последних дней.

— Я первый раз в жизни купалась в речке…

— Но вода-то ведь ледяная…

— А что делать? Спасу не было…

Теперь на Агафье, как обычно, для утепления два платка, резиновые сапоги и хламида, сшитая из одеяла.

Из трубы хижины столбиком вверх («к вёдру») вьется дымок. Железная печка накалена, как зимою. Греем у печки руки. Разговор для начала нестройный — о погоде, о новостях, какие случились тут за год.