— Что ты делаешь? — Салем следил за моими руками.

Я привязала черную еловую ветку и сложила ее так, чтобы она согнулась, и конец смотрел на юг.

— Этому меня научил Джесси, — я отпустила ветку и продолжила свой путь на юг. — Когда я теряюсь, я сгибаю ветви, чтобы они, как стрелы, указывали на мой путь. Если кто-то из моих отцов увидит это, он поймет, куда я пошла.

— А если деревьев нет? — его голос звучал скептически.

— У нас есть отличительные метки для каждой ситуации.

— Они действительно находят тебя через эти метки?

— Всегда, — я сделала неуверенный вдох.

Юкон простирался на сто тысяч квадратных миль. Искать меня было все равно что искать иголку в горе сосновых иголок. Но Эдди знал, что я направилась на запад — в противоположную сторону от нашего лагеря.

— Если наши похитители бросили нас возле особняка, — сказала я, — то мы находимся к западу от моего лагеря, может быть, в трех-четырех днях ходьбы.

— Что это за лагерь?

— Маленький забаррикадированный городок. Когда мы его нашли, там жило несколько человек. Мы помогли им укрепить стены, а взамен они позволили нам использовать его как временный штаб в течение последних двух месяцев.

Салем кивнул и пошел дальше. Я не ставила под вопрос его решение отправиться на юг. Следы на снегу в месте, где мы проснулись, вели на север. Миссия номер один состояла в том, чтобы создать дистанцию между нами и нашими похитителями. Как только мы сориентируемся, я отправлюсь на восток, к своему временному центру, с Салемом или без него.

Моя грудь сжалась при мысли о расставании с ним. Я выбросила это из головы, отказываясь сосредоточиться на всяких «а что, если».

— Что это такое? — я кивнула на странную деревянную дубинку в его руке.

— Это дубинка тотокия, — Салем поднял ее передо мной, давая мне возможность рассмотреть его поближе в темноте. — Иногда ее ошибочно принимают за ананасовую дубинку.

Она напоминала мне страуса с длинной шеей, переходящей в круглую голову с заостренным клювом. Только голова ощетинилась деревянными шипами, а клюв превратился в смертоносный шип.

— У нее есть история? — спросила я.

— Мой друг, человек, о котором я тебе рассказывал, Уайатт… — он поднял дубинку и положил ее себе на плечо, перешагивая через упавшее бревно.

— Человек, который был тебе как отец.

— Да. Он был антикваром до вируса и имел эту дубинку в своей коллекции. Когда он дал мне её, то сказал, что она с острова Фиджи. Видишь шип? Он рассчитан на то, чтобы проделать аккуратную дырочку в черепе. Громоздкая голова придает ему вес, поэтому, когда вбиваешь шип в кость, тебе не нужно сильно замахиваться. Местные жители были известны как людоеды. Можешь представить себе ее полезность.

— Это… — я кашлянула в кулак. — Весьма пугающе.

— Зато эффективно, — Салем одарил меня клыкастой ухмылкой.

— Ну, здесь она тебе вряд ли понадобится.

За те долгие часы, что мы шли, я не заметила ни малейшего намека на жизнь. Я внимательно следила за его шеей, ожидая появления фосфоресцирующих вен. Не то чтобы я ожидала встретить случайного врага или бродягу. В старом мире Юкон был малонаселен. Теперь он стал во сто крат более пустынным.

— Ты знаешь, сколько людей погибло в последнюю мировую войну? — я остановилась, чтобы завязать и согнуть ветку, которая висела у меня на пути.

Его брови нахмурились.

— Думаю, очень много.

— Больше шестидесяти миллионов, — я стряхнула снег с перчаток и догнала его. — В 1940 году это составляло три процента мирового населения. Ты знаешь, сколько людей погибло, когда вирус поразил их?

— Людей?

— Да, Салем. Сколько людей погибло за эти первые несколько недель?

— Девяносто процентов, — его взгляд был устремлен куда-то вдаль, за деревья.

— Да. Это более шести миллиардов человек. Умерло. Вот так запросто, — я уставилась на замерзшую скелетообразную местность. — Нас осталось не так уж много, особенно здесь, в этом арктическом аду. Шансы, что мы наткнемся на кого-то, кто сможет помочь…

— Смотри, — Салем схватил меня за руку и указал на тускло освещенную поляну впереди. — Может быть, мы увидим какой-нибудь ориентир или что-нибудь, что поможет нам ориентироваться.

Мы бросились вперед и резко остановились.

Перед нами простиралась река шириной около тридцати пяти метров, замерзшая и блестевшая в лунном свете.

Мое сердце подпрыгнуло от волнения.

— Это что…

— Река Юкон? Да, — он указал на север, на неясную горную вершину на фоне бледнеющего серого горизонта. — Если это Миднайт-Доум, то мы находимся к югу от старого Доусон-Сити.

Мой разум метнулся к образам карты, которую я изучала месяцами. Мы зашли дальше на север, чем я думала, но я знала, как добраться отсюда до лагеря. Всего лишь пятидневная прогулка. По моему лицу расплылась улыбка.

Салем повернул меня к крутому скалистому утесу, возвышавшемуся над противоположным берегом реки.

— Там есть пещера. Видишь?

Известняковый карст был величественным изображением эрозии ветра, льда и воды. Тени цеплялись за пористые гребни и выступы скал, но лунный свет подсвечивал узкую трещину в ребристой поверхности скал. Если бы река не замерзла, трещина была бы недосягаемой.

Салем проверил поверхность льда, топнув ботинком.

— Лед по меньшей мере тридцать сантиметров толщиной. Должно быть безопасно идти дальше, — он бросил еще один взгляд на восточный горизонт.

Учитывая блеклые оттенки неба, солнце могло взойти в любую минуту и осветить покрытый снегом пейзаж, испещренный елями и разделенный замерзшей рекой. Рекой, которая приведет меня на юго-восток, прямо к лагерю. Трепет переполнил мою грудь.

— Я собираюсь пересечь реку первым, — сказал он. — Когда я пройду половину пути, следуй за мной.

Когда он вышел на лед, я собрала четыре плоских камня и сложила три из них на берегу, где он вошел. Я положила четвертый камень рядом с кучей так, чтобы он как бы указывал на 1 час на циферблате — и в направлении пещеры.

— Доун! Шевели задницей, — Салем стоял посреди реки, высокий и свирепый под тяжестью рюкзака.

— А твоя людоедская дубинка не пробьет дыру во льду? — я зашагала по поверхности с помощью цепких подошв своих ботинок. — Мы могли бы заняться подледной рыбалкой.

Он взял меня за руку и повел к утесу.

— Я гораздо лучше умею охотиться на бобров.

— Это был пошлый намек?

— Нет, — он фыркнул от смеха. — Поймать бобра чертовски легче, чем пронзить рыбу копьем.

— Бобры не любят, когда их ловят.

Он покачал головой, улыбаясь мне.

— Вот это точно пошлый намек (прим. английское слово beaver (бобер) также обозначает женские гениталии, заросшие волосами).

Я пожала плечами, улыбаясь ему в ответ.

Впереди скалистый склон уступил место расщелине и, как мы надеялись, пещере внутри. Салем присел на корточки и просунул голову в щель шириной в шестьдесят сантиметров.

— Салем, — я потянула за наши переплетенные пальцы. — А что, если там живет полярный медведь?

— Тогда мы его съедим, — он сбросил рюкзак, достал керосиновую лампу и зажег ее с помощью встроенного высекателя искры.

Я смотрела на него широко раскрытыми глазами и поражалась. Что еще у него имелось в рюкзаке?

— Что? — Салем посмотрел на лампу и снова на меня. — Я сам делаю керосин из горючего сланца…

— Я тоже, но у тебя, кажется, бесконечный запас полезных вещей. Просто любопытно, вот и все.

— Я живу в этой местности, помнишь? Я также знал, что слежка за тобой…

— Преследование.

— Слежка.

— Ловля бобра, — я поджала губы, борясь со смехом.

— Бл*дь, — Салем не выдержал первым, расхохотавшись и потирая голову. — Ты победила. Я знал, что выслеживание и отлов бобра не будут похожи на увеселительную прогулку. Я отправился в путь с запасами на целый сезон.

— Ладно, грязный ты бойскаут, — я кивнула в сторону пещеры. — Продолжай.

Вместо того чтобы пролезть в щель, Салем встал во весь рост и притянул меня к своей груди.

— Я как раз собирался тебе сказать, — он поцеловал меня в уголок рта. — Твои клыки, — поцелуй в другой уголок, — чертовски сексуальны.

Когда Салем отстранился, мои губы обдало потоком ледяного воздуха. Я хотела вернуть его рот. И его руки, его зубы, его член… я хотела, чтобы он соединился со мной в теплом коконе блаженства.

— Ты не боишься, что я тебя укушу? — я протянула руку и стала теребить пуговицу на его кожаном пальто.

— Я узнаю уровни жажды крови. Прямо сейчас твое тело нуждается во сне и пище.

Салем повернулся обратно к расщелине и нырнул внутрь, потянув меня за собой, сжимая мою руку. Тусклый свет лампы провел нас через узкое отверстие к зияющему пространству диаметром с нашу бетонную тюрьму в особняке. Я пристегнула мамин кинжал к бедру и повернулась кругом.

Известняковые стены пропитались влагой. Мягкие белые минералы образовывали сочащиеся отложения на низком потолке, а рядом с узким входом располагалась заброшенная яма для костра.

Поставив лампу на пол в центре комнаты, Салем присел на корточки возле груды окаменевших дров и принялся перебирать золу и древесину.

Я скрестила руки на груди, чтобы отогнать холод.

— Как ты думаешь, здесь кто-то живет?

— В старом мире здесь обитали троглодиты. Я подозреваю, что все они мутировали или умерли двадцать лет назад.

— Троглодиты?

— Лохматые бороды. Противники современности. Пещерные отшельники, собирающие грибы.

— Звучит одиноко.

— В глуши есть свобода, верно?

— Ты так считаешь? — я мечтала о цивилизованном обществе, окруженном растущими семьями и людьми, на которых я могла бы положиться.

— Нет, — он отряхнул руки и встал, опустив голову, чтобы не удариться о выступ на потолке. — Я ценю самые прекрасные вещи в жизни.

Из этого утверждения можно было извлечь массу знаний, но мне нужно сосредоточиться на более важных вещах.

— Давай разведем костер. Нам нужно пойти перекусить.

— Дерево слишком мокрое, — Салем уставился на бледную полоску света на каменном полу пещеры. — Я не могу использовать его для костра.