С циничной прямотой Ист изрекал, что человек есть прежде всего животное, «хотя и с высокоразвитым мозгом». Поведение человека, согласно Исту, определяется его врожденными качествами, и прежде всего эгоизмом. Точь-в-точь по Мальтусу, но со ссылкой на новейшие статистические данные Ист изображает мрачные последствия бесконтрольного роста численности людей. Никакие успехи в развитии сельского хозяйства, утверждал он, не смогут предотвратить международную нищету, если не будет снижена рождаемость. «Мы выращиваем больше пшеницы, чтобы кормить больше людей, которые смогут выращивать больше пшеницы» — и так будто бы без конца. Единственный выход, уверял Ист,— в организации широкой кампании за сокращение рождаемости.

Годы, когда был провозглашен этот лозунг, позже широко подхваченный мальтузианцами всех оттенков, характеризовались сдвигами не только в мировой демографической ситуации. Еще сильнее давали о себе знать изменения в экономической жизни буржуазного общества. Мальтузианство, как свидетельствует вся его история, чувствительно к такого рода изменениям. Оно активизируется и становится смелее, а лучше говоря, развязнее, когда обстановка обостряется. Конец 20-х годов ознаменовался для капитализма закатом временной его стабилизации, над ним сгущались тучи нового экономического потрясения. Мальтузианство не замедлило предложить свои услуги, которые в сущности своей всегда направлены на отвлечение внимания общественности от обостряющихся противоречий капиталистического строя и переключение его на проблемы демографические в их биологическом аспекте, то есть на проблемы, к капитализму будто бы не имеющие отношения.

Теперь это были услуги уже не только одиночек, но и коллективов. Примером такой «организационной» эволюции, которую претерпело мальтузианство, может служить конференция по народонаселению, состоявшаяся в Женеве в 1927 г. Даже сам выбор этого города в качестве места проведения конференции был помпезно разрекламирован ее устроителями: здесь в свое время впервые был переведен на иностранный язык трактат Мальтуса.

Конференция проходила под девизом неизменной верности мальтузианству. «Законы Мальтуса остались фактически непоколебимы»,— заявил первый докладчик. И далее один за другим поднимались на трибуну биологи. Таким порядком выступлений как бы подчеркивалось, что законы народонаселения кроются именно в биологии.

Этот тезис английский естествоиспытатель Эрнест Лидбеттер пытался развить в докладе «Наследственность, болезни и бедность». Он утверждал, что социальная неустроенность передается последующим поколениям вместе с хроническими недугами. Отсюда следовал вывод о закономерности решения проблем народонаселения через «естественный отбор». Ученый из Швеции Герман Линдборг, специалист по «расовой биологии», пространно говорил о биологической «первооснове» эволюции наций. Происхождение человека, настаивал он, важнее воспитания. И поэтому «расовая биология», как он убежден, должна стать отправным пунктом для политики народонаселения. «Классическое» мальтузианство закладывало здесь один из краеугольных камней в идеологию фашизма.

Ярким образчиком мальтузианства послевоенных лет является сочинение Уильяма Фогта «Люди! Призываю к спасению» (1960 г.). До этого Фогт обрел скандальную известность книгой «Путь к спасению» (1948 г.). По ее поводу было немало обстоятельных и исполненных справедливого гнева высказываний — в статьях, книгах, опубликованных у нас и за рубежом. Сочинение Фогта, появившееся в 1960 г., общественности известно в меньшей степени.

Начинается этот откровенно мальтузианский опус с тезиса о возникшей угрозе «страшной гибели миллионов и гибели мировой цивилизации». Люди доведены до отчаяния нищенским существованием. Дневной доход жителя африканской, азиатской, латиноамериканской страны по стоимости уступает пачке сигарет в США.

Фогт в данном случае говорил правду. Но при этом он умолчал о самом главном: такой уровень жизни вызван хозяйничанием капиталистических монополий в этих странах, отсталостью их хозяйства, общественных отношений. Фогт же во всем винит непомерный рост населения и призывает действовать немедленно, «сегодня вечером, именно сегодня» и решительно пресечь дальнейшее людское размножение. Но он ничего не говорит о необходимости решительных действий в борьбе с экономической отсталостью этих стран, о преобразовании уклада их жизни.

Фогт умиленно провозглашает право всех живых существ на жизнь. И не только на жизнь, но и на счастье. Как праведный христианин, он не может мириться с подменой права силой. Мы не знаем, коснулась ли при этом совести праведника судьба, скажем, 20 млн. его соотечественников-негров, в полной мере испытывающих на себе упомянутую подмену, но во всяком случае для него неоспоримо, что право на счастье имеют все и даже не только люди, подчеркивает он, но и другие живые существа — «от одноклеточных до обезьян».

Но возможность достижения счастья, сетует Фогт, ограничена возможностью прокормиться. И тут выявляются «лишние» существа. Единственное, что природа может в этом случае сделать, это убрать лишних. При этом ей совершенно безразлично, кто оказался таковым— он, Фогт, или какая-нибудь пичуга: природа беспристрастна и, следовательно, справедлива. Следовательно, справедлива и смерть человека от голода. Она, по словам Фогта, не такая уж скверная штука, поскольку в условиях перенаселенности позволяет делать счастливыми других людей.

Фогт высказывает удовлетворение в связи с тем, что человек, в отличие от животных, может, когда он «лишний», уходить из жизни добровольно, то есть кончать жизнь самоубийством. «Эта мера заслуживает уважения больше, чем сострадание». В этом гимне смерти Фогт усматривает «гуманность». Как тут не вспомнить о «гуманности» тех, кто «облегчал смерть» узникам в гитлеровских концлагерях с помощью различных технических усовершенствований. Лишний раз можно убедиться, как 'в конечном счете близки философские устои мальтузианства и фашизма.

Исходя из того, что не следует мешать природе делать «свое дело», Фогт объявляет ненужной помощь «бедным странам», поскольку она создает условия лишь для увеличения населения.

Быстрый рост населения, по его мысли, является главной причиной усиления революционного движения в мире. Поэтому непозволительно тратить миллиарды на продление жизни «быстро растущей толпы». Демографический взрыв, утверждает он, надо предоставить «естественному развитию». Ведь подобные же взрывы, поясняет он, имеют место у насекомых, у полевых мышей, и природа всегда сама, без помощи человека, справляется с ними. Надо и в этом случае положиться на природу, настаивает Фогт. Комментарии, как говорится, излишни.

Когда суждения резко расходятся с реальной жизнью и необходимо как-то оправдать этот отрыв от реальности, закономерно возникает тяга к мистике. А где мистика, там нет места науке. Приход к чисто идеалистическому восприятию действительности — логический итог суждений некоторых откровенных наследников Мальтуса.

Этот итог как нельзя нагляднее представлен в работе австрийского ученого Конрада Лоренца «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества» (1973 г.). К. Лоренц известен в мире как крупный знаток жизни животных. Сделанное им в этой области достойно оценено научной общественностью. Но выдающийся практик оказался плохим мыслителем. Названная книга вливается в поток лженаучной и реакционнейшей современной буржуазной литературы о глобальных проблемах человечества.

В качестве первого и главного греха нынешних жителей планеты К. Лоренц называет беспрецедентное их размножение. Необычайно быстрый рост населения Земли, заявляет он, создал угрозу, которой не знала в прошлом ни одна живая система,— угрозу самоуничтожения. Эта «роковая» опасность — неотвратимая «плата за грех». Единственное, чем, согласно Лоренцу, можно облегчить участь людей,— это объяснить им, за что они будут наказаны: опасность становится менее страшной, когда узнают ее причины.