Нас ожидали еще два барьера: рубеж между Европой и Азией и китайская граница.
Впереди лежал мир иных культур — и как было не вспомнить в тот злополучный день рассуждения Плано Карпини об опасности, которую таит в себе отрицание чужих символов. У монголов существовал древний шаманский обряд очищения огнем: входящий в ханскую юрту должен был пройти между двух огней и поклониться идолам. Черниговский князь Михаил, находясь в ставке Бату-хана, отказался поклониться изображению Чингисхана, за что и поплатился жизнью. Что касается самого Карпини, то из его многочисленных встреч с ханами следует, что ему часто приходилось совершать обряд очищения огнем. Замечу, что послы, в том числе и русские, знали о существовании этого обычая, но один из них поступил как гордый представитель православного княжеского рода, другой проявил гибкость. Интересно, что в том же 1245 году другое посольство папы, посланное южным путем в столицу монголов — через Сирию, Ирак и Иранское нагорье, дошло только до Хорезма. Глава миссии монах Асцелино отказался выполнить монгольский символический обряд «очищения огнем» и потому не был допущен в ханскую ставку. Посольство оказалось безрезультатным.
Параллельный мир
В степях между Днепром и Доном с середины XI по XIII век кочевали половцы, докинувшие свою родину — Южную Сибирь. Путь Карпини из Киева в Сарай пересекал центр Половецкой земли, в которой, как известно, обнаружено множество каменных изваяний. Половцы насыпали большой холм над усопшим и воздвигали статую, обращенную лицом на восток и держащую в руках чашу. Лица статуй были выразительны и часто — портретны. Умершие ханы кочевников превращались в предков — покровителей рода.
Еще в XVII веке тысячи каменных изваяний стояли на древних курганах и вообще на всяких степных возвышенностях: при слиянии рек, на перекрестках дорог. Русские люди, осваивавшие степи в XVII веке, назвали половецкие статуи «каменными бабами». Такова странность восприятия чужой культуры. Под этим названием «каменные бабы» и вошли в науку. В XIX веке память кочевой Степи предается забвению. Крестьяне стали использовать «баб» в качестве опор для изгородей, а помещики украшали ими парки.
Наша экспедиция в течение нескольких дней в долине Северского Донца искала половецкие статуи. И нашла: в поселке Васильковка ворота одного дома охраняло изваяние, выкрашенное хозяйкой в белый цвет. На вопрос — зачем она это сделала? — старушка ответила, что истукан в сумерки пугал, мол, добрых людей. Вот она его и побелила, а дорог он ей как приданое: в молодости, когда она жила на степном хуторе, эта «каменная баба» поддерживала ворота. Таковой оказалась последняя роль памятников, осколков «степной культуры», перед тем как они обратятся в пыль.
Сарай — первая столица Золотой Орды. Трудно поверить, созерцая сотни холмов и безлюдный степной горизонт, что в этом месте, когда здесь был Карпини, находился крупный средневековый город. Через него проходил караванный путь из Азии в Европу. В XIV веке в нем жило около 75 тысяч человек. На широких улицах и шумных базарах Сарая можно было встретить монголов, алан, кипчаков, черкесов, русских и греков. Причем каждый народ жил в отдельном квартале.
Любопытная подробность — Сарай не имел городских стен: конное войско хана, постоянно кочевавшее вокруг города, было надежнее любых стен. О благоустроенности города свидетельствует постройка общественного туалета — в Париже XIV века об этом и речи не было.
Замирание городской жизни произошло к концу XV века. После открытия европейцами морского пути в Индию сухопутный маршрут потерял мировое значение. Следующие сто лет в степи возвышались дома и дворцы мертвого города, пока в 1578 году русский царь Федор Иоаннович не повелел ломать «полати в Золотой Орде и тем делати город» — Астрахань. Сие было исполнено с завидной тщательностью, хотя и продолжалось не одну сотню лет. По свидетельству купца Федота Котова, посланного в 1623 году с товарами из государевой казны в Персию, «по той реки по Ахтубе стоит Золотая Орда. Царский двор, и палаты, и дворы, и мечети — все каменные, а стоят и до Астрахани.
И на той Золотой Орды камение ломают и возят в Астрахань на всякие каменные дела». И по сей день местные жители выкапывают кирпичи из фундаментов дворцов и складывают из них свои нехитрые постройки. Грустные мысли навевает подобный пейзаж. Оператор спросил: «Много ли у нас впереди степных городов?» — и, услышав утвердительный ответ, предложил снять Сарай и тем ограничиться. Наверное, он прав — кто сможет в фильме отличить одни холмы от других? И все же я с ним не согласился, мы продолжим движение и поиск, ведь и «пустое пространство» может о многом рассказать умеющему видеть.
Наш спутник, китайский журналист Мэн. Чжаоган, сомневался в том, что торговые караваны с китайской посудой и медными зеркалами достигали Крыма и Венеции. Жителя Пекина смущала огромная протяженность пути через Великую Степь. Но все сомнения отпали, когда на месте раскопок в Сарае археологи показали ему фрагмент китайской чаши из прозрачного силадона с небесными драконами. Секрет изготовления таких чаш остался неразгаданным европейцами. Считалось, что силадон обезвреживает любой яд, поэтому стоимость чаши равнялась стоимости дома.
Известна одна подробность монгольского быта, вызывавшая восхищение средневековых писателей. Это умение кочевников быстро преодолевать широкие реки с помощью судов из бычьей кожи. Плано Карпини наблюдал переправу монгольского войска и описал ее в главе «О хитростях при столкновениях»:
«Знатные имеют круглую и гладкую кожу, на поверхности которой кругом они делают частые ручки, в которые вставляют веревку и завязывают так, что образуют круглый мешок, который наполняют платьями и иным имуществом, и очень крепко связывают... Люди садятся в середину кожаной лодки, и этот корабль они привязывают к хвосту лошади. Иногда они берут два весла, ими гребут по воде и таким образом переправляются через реку. Те, кто победнее, имеют кошель из кожи, крепко сшитый. Всякий обязан держать его при себе. В кошель они кладут платье и все свое имущество, очень крепко связывают этот мешок вверху, вешают на хвост коня и переправляются».
В простоте и надежности кожаного судна мы убедились, сшив из бычьих шкур лодку и испытав ее на Средней Ахтубе. Лодка диаметром два метра легко выдерживала четырех человек. Остается добавить, что мы сделали лодку не с целью проверить наблюдение почтенного Плано Карпини, а исключительно из интереса к моделированию предметов, позволяющих вжиться в чужую культуру и почувствовать себя на миг человеком XIII века.
О захоронениях знатных монголов Карпини сообщает любопытные сведения. Их хоронили тайно в поле, вместе с юртой, «именно сидящего посредине ее, и перед ним ставят стол в корыто, полное мяса, и чашу с кобыльим молоком, и вместе с ним хоронят кобылу с жеребенком и коня с уздечкой и седлом, а другого коня съедают и набивают кожу соломой и ставят ее повыше на двух или четырех деревяшках», чтобы у него в другом мире была юрта в табуны коней. Когда яму зарывают, «сверху кладут траву, как было раньше, с той целью, чтобы впредь нельзя было найти это место». И не исключено, что монголы сооружали также ложные могилы с целью уберечь подлинные от случайных или намеренных вторжений.
Наблюдения Карпини помогают понять, почему до сих пор не найдены погребения Чингисхана и его потомков. Эти места считались заповедными землями, от сохранности которых зависело благополучие целого народа.
Роковой барьер
Барьер, который мог стать роковым для экспедиции, возник на границе Европы и Азии, в низовьях реки Урал. Мы уже несколько дней ехали по сухой степи вдоль Каспийского моря. Этот район на одной средневековой карте отмечен как «земля, необитаемая из-за обилия воды», и даже изображена река Ахерон, несущая свои воды в мир мертвых. Внезапно мне пришла в голову идея заснять топкие берега Каспия. По пути мы увидели селения, смытые водами вышедшего из берегов моря. В последнем поселке старики казахи предупредили меня о возможной опасности... Вездеходы легко преодолели несколько километров плавней; мы ехали через камыши по затопленной дороге, и стаи диких уток с шумом поднимались, в воздух. Граница между морем и сушей оказалась размытой. Какой-то странный азарт рождался от одной только мысли, что вот сейчас мы въедем в море.