Мы отправляемся на рассвете в сопровождении четырех собак — вся семья лохматого Кацо. Не раз я говорил, что чтение карты доставляет удовольствие. Но самое волнующее наступает лишь тогда, когда начинаешь идти по карте, удивляясь этому творению человека. Вот эта сопка с отметкой 484! Надо же, как точно мы вышли. И позади 10 километров. Правда, дались они нам, точнее, мне нелегко: петляя вверх-вниз через звенящие ключики, мы идем все выше. Вот и гари на вершине, хаос кедрача, заросли которого проползаем на четвереньках. Четыре часа подъема. Володя с карабином наперевес идет впереди, а я все оглядываюсь. Как хочется первым увидеть косолапого хозяина... В первом же ключе, впадающем в реку Средняя, делаем привал. Идет мелкий дождичек, бусит, по-старинному. На галечной косе, чтоб, упаси Боже, не пожечь лес, ставим костерок, пьем чай. Собаки с восторгом облаивают мелкое зверье. Володя показывает мне диковинную флору сырых затененных ущелий.

Прежде чем продолжить путь, снова достаю карту. Из-за туманах вершины мы так и не увидели озера. Потому разглядываем нарисованное на карте.

— Не дать бы маху, — говорю я Владимиру.— Мой коллега из XIX века штурман Козьмин заблудился. Он так и не пересек остров...

— Ну если вы сомневаетесь в своей морской карте... Как же тогда ходили и плавали вокруг неведомого Шантара моряки Козьмина?

История картирования Шантар начиналась с забавного предписания Сената: «На Шантары ПУСКАТЬ безостановочно...» Потому первые, побывавшие там, передавали жалкие рисунки своим последователям. Первые рукописные карты появились в Якутске в 1710 году. Но морские — лишь в конце XVIII века стараниями капитана бригадирского ранга Фомина (Звание, заменявшее чин капитан-командора, — следствие очередной военной реформы.). Карты его, снятые с корабля методом так называемой «морской описи», были весьма приблизительны. Тогда за дело взялся сам охотский командир Бухарин. Он отправился к островам в 1805 году на судне «Кадьяк». Должность его не позволяла признать, что он мало что смыслил в сложном ремесле гидрографии. На юге Шангарского моря у мыса Медвежье Одеяло «Кадьяк» потерпел крушение. Любители подводной археологии имеют шанс понырять на мелководье у мыса, чтоб поискать уникальные бронзовые пушки той поры— фальконеты. Вообще со съемками Шантар не везло. Предписание Адмиралтейства Крузенштерну — привезти карту Шантар, так и не было выполнено. Потом знаменитый капитан Василий Головнин, вырвавшийся на «Диане» из плена англичан на юге Африки, получил уже в Петропавловске-Камчатском 20 апреля 1811 года депешу от морского министра — сделать съемку Курил и Шантарских островов. Уже закончив картирование Огненной Гряды, Головнин неожиданно был схвачен на Кунашире японцами.

И Федор Литке тоже не смог заняться таинственными островами. Вот почему скромный поручик (напомним: штурмана имели чины сухопутные!) Козьмин вошел в историю как первый морской картограф Шантар. Картографические работы велись не от хорошей жизни: требовалась замена никуда не годному Охотску — главному порту Российско-Американской компании...

В 1885 году по секретному предписанию был отправлен в Шантарское море клипер «Абрек». Это первый, говоря современным языком, пограничный корабль россиян в этом районе. Он собрал богатую жатву из множества браконьерских судов доброго десятка иноземных держав. Но и внес вклад в картирование островов. Чего стоила абрековцам бухта на острове Малый Шантар, где скопилось десятка два разноязычных шхун, а толковой карты этого места не оказалось! Чадящие на берегу жиротопни затрудняли морякам съемку побережья. Зато теперь на картах красуется бухта Абрек, в честь славного клипера. В эти же годы объявился здесь и Степан Осипович Макаров на своем «Витязе». Венчает историю картирования подполковник Корпуса флотских штурманов Борис Давыдов, возглавивший в начале века XX описные работы в Охотском море... История наша была бы неполной, если бы мы не упомянули достойных коммерсантов и вольных шкиперов. Скажу лишь об Отто Васильевиче Линдгольме. Выходец из Финляндии, он стал капитаном первого на Востоке отечественного китобойца, а позднее и основателем китобойной компании. В середине прошлого века, свидетельствует Линдгольм, лишь за два года иностранцы на 438 судах добыли 6654 кита. Ежегодная прибыль одних только американцев превышала десять миллионов долларов. Для сравнения: в лучшие годы русские китобои добывали за год всего пять-шесть китов. В районе промысла Линдгольм знал каждый мыс, и его карты Шантарского моря пользовались успехом у всех моряков. Позднее, бывший капитан основал во Владивостоке процветающую строительно-торговую фирму. Он становится тем, кого раньше с уважением называли благодетелем. Не зря моряки «Абрека» в его честь назвали самый бурный на Шантарах пролив. Впрочем, имя его можно найти на картах всех наших дальневосточных морей. Не грех напоследок сказать добрые слова о топографе Ваганове. Он сопровождал академика Миддендорфа в его вояже на Большой Шантар. Он же картировал сухопутный тракт от порта Аян до Якутска...

Следующие пять часов мы скачем по пружинящим кочкам марей, переходим ручьи, ворочаемся в хаосе павших деревьев. Едва хватает духу дождаться второго привала. Крепкий чай на притоке Средней и полная уверенность, что до устья совсем немного. Идем вдоль рёлки — берегового вала вдоль русла. Там березняк, и кажется, идти легче, не отрываясь от реки. Только потом мы поняли, что путь свой мы удлинили вдвое. Снятые мной с морской карты ниточки рек вливались в озеро, которого... не было и в помине. К ночи, когда ноги одеревенели после шестнадцати часов гонки, мы решили ночевать на речной косе. Последние силы ушли на костер. Надоедливый дождь не перестает. Ложе из тальника. Поворачиваюсь спиной к костру и никак не могу уснуть под беспокойный плеск рыбы, одолевающей перекаты. Утром еще три часа ходьбы по разлившейся пойме. Дождь уже нас не волнует: промокшие до нитки, мы парим. Наконец показалась гладь озера и огромная солдатская палатка. Четыре солдата-косаря угощают нас чаем...

Прапорщик Саша Сидоров лихо доставляет нас к «соседям» на другом конце озера, где за узкой косой глухо ворочается штормовое море. Выясняется, что на маяк мне не попасть — надо ждать погоду. Это дня три-четыре в лучшем случае. Володя ушел к связистам, чтоб наладить связь. Потом мы долго сидели в бане. Деревянные ноги постепенно обретали форму, и все зароки перехода («ни за что назад своим ходом: катер, вертолет буду ждать неделю») забылись сами собой. К тому же Володе на вахту.

Обратный путь, разобравшись в своих ошибках, мы проделали всего за тринадцать часов, сразу уклонившись от петлявшей в пойме реки. Лишь на перевале попали в дебри стланика. Пришлось завернуть на курум — каменистую осыпь — и по ней выбраться на вершину. Северные ветры и все невзгоды позади» Здесь сияло солнце. Я спрятал наконец компас. Внизу ясно виделись губа Якшина и домики станции, и синева Джугджура в неизмеримой дали.

— Ау, люди, — кричим мы с Володей, — где вы там?

Утром следующего дня появился долгожданный вертолет с тележкой для трактора. Мы не стали испытывать судьбу. Покидали резиновые останки «Охотска» в просторное чрево машины. Михайлина и Валя в нарядных платьях на фоне метеосооружений. Это последняя картинка из двери вертолета. Как-то сложится судьба девушек в этом нелепом для их возраста мире замкнутости, трудного быта и почти дармового труда? Счастья вам.

Василий Галенко, штурман дальнего плавания, наш спец. корр. / Фото Анатолия Акиньшина Николаевск-на-Амуре — Шантарские острова

Этнографическая задача с вариантами ответов

Еще когда мы стояли в очереди на автобусной станции, мой спутник и проводник Адас Якубаускас заметил двух пожилых женщин человек за пять перед нами. День был августовский, прохладный и дождливый, очередь жалась под навес. Народ был обычный пригородный: женщины в надежных шерстяных кофтах домашней вязки, пожилые мужчины в фуражках с очень длинным матерчатым козырьком и выдвинутой вперед узкой тульей. Ездили в Вильнюс за покупками, а то продать чего на базаре. Людей помоложе — из тех, что работают в городе, — пока не было, рабочий день еще не кончился. Спутник мой высматривал знакомых.